Богдан Сушинский - Антарктида: Четвертый рейх
– У вас, господин Шикльгрубер, есть ровно две минуты, – громовым, и, как показалось медленно приходящему в себя Скорцени, совершенно не свойственным ему голосом проговорил Посланник Шамбалы, – чтобы высказать все то, чем вы намеревались удивить меня.
– Что значит «ровно две минуты»? Если уж вы прибыли, чтобы обсудить наше сотрудничество, то давайте для начала выслушаем друг друга.
– И не пытайтесь еще раз хвататься за пистолет, – спокойно предупредил его Посланник Шамбалы, – а то я сожгу оружие вместе с вашей рукой. Итак, я возвращаю ваше сознание и внимательно слушаю… Кстати, спасибо вам, Скорцени, за попытку спасти меня от пули и ярости вашего неуравновешенного фюрера.
– Я не знал, что помощь моя не понадобится, но считаю, что арена переговоров не должна превращаться в гладиаторскую.
– Традиции рыцарства, – скупо одобрил гость рейха.
48
Февраль 1939 года. Перу.
Вилла «Андское Гнездовье» в окрестностях Анданачи.
…А тем временем разговор в гостиной «Андского Гнездовья» продолжался. Выслушав ультимативные угрозы Оранди, доктор Микейрос резко поднялся. Спокойно, с подчеркнутой вальяжностью поднялся и все более наглеющий пришелец.
– Не делайте глупостей, доктор, я владею двадцатью способами убить человека голыми руками, одним-двумя ударами, – насмешливо сказал он, чувствуя, что доктор Микейрос вздрагивает от ярости. – Сегодня я, конечно, не воспользуюсь ни одним из них. Но только сегодня, поскольку вы приютили меня.
– Не в этом дело, – поморщился Микейрос. – Здесь находят приют многие. Но вот так вот – стоять и рассуждать о моем убийстве!.. – нервно пожал он плечами.
– Вы сами спровоцировали меня на этот разговор. Так что… Ночевать я у вас не останусь. Но мы еще увидимся. И советую хорошенько подумать над нашими предложениями. Даю вам на это ровно, – он взглянул на часы, – шесть часов. То есть до рассвета. На более длительный срок у меня попросту нет времени. Нами и так уже интересуется полиция. Если вы согласны принять наши условия, статуэтка, находящаяся на колонне у ворот, должна быть повернута лицом к строению. Это будет признаком того, что вы с пониманием относитесь к людям, сделавшим вам столь заманчивое предложение. И тогда мы продолжим разговор. А пока что проводите меня. Кстати, вспомните, что у вас уже были неприятности. Ведь нашелся же кто-то, кто осмелился уничтожить несколько ваших плит, разве нет?
– Мало ли в нашем мире безумцев, не ведающих, что они творят, – спокойно ответил доктор Микейрос. – Кстати, человек, совершивший это, покончил жизнь самоубийством, метнувшись в ущелье, то самое, куда сбрасывал плиты. Вам известно, почему и при каких обстоятельствах он это сделал?
Только теперь Микейрос зажег в комнате свет. Однако доктор Оранди решил, что самоубийство безумца – не тема для разговора и, довольно небрежно бросив: «Я свое слово сказал», – вышел из комнаты.
– Что-то случилось? – в тот же миг в коридоре появилась Оливейра, дослушавшая конец разговора, стоя у телефонного аппарата, уже без Кодара.
– Я провел у вас несколько чудесных часов, сеньора Оливейра, – сдержанно молвил Оранди. – Жаль, что вынужден покинуть ваш дом.
– Покинуть?! В одиннадцать вечера? – удивленно развела руками Оливейра. – Не имея машины? Даже если решитесь бежать, до городка доберетесь после полуночи. Вы ведь знаете наши дороги.
– Я и в самом деле собираюсь бежать, – саркастически ухмыльнулся Оранди. – Беганье по полуночным горным тропам – развлечение моего детства.
– Но что-то все же случилось? Научный спор? Успели поссориться? – обратилась уже не столько к Оранди, сколько к вышедшему вслед за ним мужу.
– Я скоро вернусь, – не стал вдаваться в объяснения Микейрос, тоже выглядевший озабоченным. – Позакрывай окна на втором этаже. В доме сквозняк.
Уже провожая Оранди к воротам, доктор Микейрос вдруг заметил, как над краем обрыва промелькнула и тут же исчезла за выступом скалы чья-то тень.
«Неужели Кодар? – подумал он, бросив встревоженный взгляд на своего гостя. – Входная дверь была закрыта. Как он мог выскользнуть из дома? Разве что показалось или какая-то мистика».
Что же касается Оранди, то он вроде бы ничего не заметил или же притворился, что не замечает.
Ночь выдалась тихой, влажновато-холодной и почти беззвездной. Но все же Микейрос, привыкший чуть ли не часами простаивать здесь, на краю плато, и на сей раз остановился, чтобы, запрокинув голову, всмотреться в ночное небо. Обратив на этом внимание, Оранди тоже поневоле остановился и устремил взгляд в поднебесную черноту.
– Скажите, если уж на то пошло… – нарушил молчание Хранитель Священных Плит. – Допустим, я согласился бы. Какой смысл вашему обществу тратить столько денег, чтобы выкупить эти плиты, если вы, как сами утверждаете, в состоянии попросту уничтожить и их, и этот дом… «и меня», – добавил уже мысленно. – Не вижу логики. Без консультаций моих вы тоже СПОКОЙНО обойдетесь. Какой в них смысл, если плит уже не будет?
– Я ждал этого вопроса, – ответил Оранди, не опуская головы. Сейчас они оба вели себя так, словно обращались не друг к другу, а к Господу, который, впрочем, не проявлял к их речам никакого интереса. – Услышав ответ, вы, возможно, проникнитесь бульшим доверием и к людям, предлагающим вам столь странные, на первый взгляд, условия. Мы действительно готовы потратить немалые деньги. Но не потому, что наше общество – клуб миллиардеров-расточителей, хотя уже сейчас у нас имеются сторонники даже среди очень богатых и влиятельных людей вашей страны, не говоря уже о странах Ближнею Востока…
– На рекламу своего общества вы не скупитесь, – проворчал Микейрос.
– Наоборот, до сих пор мы не только не предавались политическим экзальтациям, но и, по возможности, держались в тени. Сто́ит в какой-то там Италии или Голландии появиться некоей жалкой организации численностью в сорок-пятьдесят боевиков, как она тотчас же поднимает такой шум, что о ней сразу же узнает весь мир, причем в ход идет буквально все: скандалы, теракты, подкупы должностных лиц. Мы же – члены организации, создавшей довольно важную для человечества программу, до сих пор предпочитали вести с интересующими нас людьми сугубо частные доверительные беседы, решать проблемы спокойно и благородно. Однако времена меняются, и сейчас высший совет организации решил, что пора выходить из подполья и заявить о себе как о значительной социально-политической силе, которая со временем сможет оказывать влияние не только на решения, правительств отдельных стран, но и на решения Лиги Наций.
– Вынужден огорчить. Все те мелкие группки, о которых вы только что отзывались с великосветским презрением, исходят из тех же амбиций и предпосылок, что и ваша. Вот откуда у них политическая наглость, вот где они находят моральную поддержку своего террора и своих авантюр.
– Склонность к излишнему обличительству – не лучшее ваше качество, сеньор Микейрос. Переполох, который поднимется после исчезновения плит, – чудесная прелюдия к открытому обсуждению нашей программы. Понятно, мы огласим ее не сразу, а только тогда, когда страсти несколько поулягутся и цивилизованный мир в состоянии будет спокойно поразмышлять над тем, что, собственно, ему предлагают. Потому-то и заинтересованы, чтобы ни вы лично, ни ваша вилла не пострадали. Пусть мир знает, что мы – не мафия и что уничтожение плит – акция вынужденная, как одна из форм нашего идейного протеста; проявление нашего мировоззрения.
– Истребление того, что является достоянием не одного человека, не страны, а сразу двух великих общеземных цивилизаций, не может служить оправданием задуманного вами варварства.
Оранди вновь взглянул на небо, словно бы призывая его в арбитры, затем – на полуосвещенную виллу Микейроса и, раздраженно вздохнув, направился к спуску в долину.
– Увлекшись пиктограммами каких-то древних плит, – бросил он уже издали, – вы перестали понимать все то, что кодирует своими пиктограммами наша бренная современность. Именно в этом, доктор Микейрос, ваша трагедия.
49
Октябрь 1943 года. Германия.
Замок Вебельсберг в окрестностях Падерборна, земля Северный Рейн-Вестфалия.
По тому, как быстро и в общем-то безболезненно фюрер овладел собой и заговорил, Скорцени определил, что он все еще остается под влиянием некоей магической силы Посланника Шамбалы. Гитлеру приказали успокоиться и говорить, и он подчинился этому приказу, как некстати разбушевавшийся новичок в казарме старой гвардии.
– Видите ли, господин Посланник Шамбалы, я хотел сказать, что…
– Не утруждайте себя, фюрер. Сейчас я слово в слово проговорю все то, что намереваетесь сказать вы, – не дожидаясь согласия вождя нации, принялся цитировать его, с абсолютной точностью копируя голос, жесты и мимику: – «Если вы действительно желаете установить окончательный мир на земле, то вы должны сделать все возможное, чтобы в Европе установилось полное господство арийской расы. Ибо только арийская раса, которая всем ходом истории определена как раса господ, способна навести и поддерживать железный порядок! Да, какие-то страны, такие как Советский Союз, Польша и Франция, а также ряд более мелких, должны будут исчезнуть. Что же касается Англии, то уничтожать ее мы не намерены; лишив былую владычицу морей наиболее прибыльных колоний, мы на какое-то время превратим ее в подвассальную страну, а затем, когда к власти в Альбионе придут национал-социалисты, она, как нынче Италия, станет нашим надежным союзником. Еще несколько стран, чье население очень близко, почти родственно с нами, арийцами, а именно: Швеция, Финляндия, Норвегия, равно как и Испания – будут восприниматься нами в роли вспомогательных. И когда все это произойдет… Кто тогда осмелится нарушить мир в Европе! Кто осмелится напасть на такой союз народов?! Союз, который со временем почти бескровно, исходя из величия национал-социалистской идеи, установит господство над всем остальным миром, чтобы потом соединиться своей арийской кровью с кровью арий-атлантов Внутреннего Мира. Так кто осмелится отрицать тот очевидный факт, что развязанная нами война является последней войной в человеческой истории, которая наконец-то принесет этой планете вечный мир? Которая, в прямом понимании этого слова, повергнет человечество в никогда доселе не ведомый ей благодатный мир!..
