Владимир Чистяков - Попадают по-разному
– А если бы спросили?
– Убивать бы не стала. Не за что. Да и кровь-не водица.
– Так она тебе совсем не нравиться?
– Чего тебе вообще нужно?
– Ха! Ничего такого, чего она раньше не делала. Давай её Яграну подошлём? Он скоро здесь будет. Все только о нём и шепчутся. Хотя, никто с ним не была. Вот и узнать охота, на что он на самом деле способен. А уж наврать чего-нибудь красивенького она и сама сможет.
Смотрю Динке прямо в глаза. Последнее время эти огоньки не тухнут никогда. И по-моему, уже стали становиться признаками болезни.
– Тебе ничего самой на днях не отбили?
Смеётся.
– Только ногу. Там же, где ма тогда.
– Да? А я думала, в голову попали.
– С чего ты взяла?
– С твоих предложений. Она теперь нестроевой нашей армии, а то, что ты предлагаешь – принуждение к торговле собой, притом не факт, что совершеннолетней. Это вполне себе преступление.
– Да ну? Мы же шутя, да и заплатила бы ей.
– А сколько? – неожиданно спрашивает Анид, – И, прошу прощения за вопрос, господин Ягран молодой?
Динка смеётся зло.
– Видишь, она и сама не против. Так что, никого принуждения.
– Ухи тебе Анид, драть уже поздно.
Та уши, на всякий случай, прикрывает.
– Ты, вроде, с тётей почти незнакома, а как она себя ведёшь.
– Как считаю достойно офицера Ставки, так и веду.
Солдат из первой личной сотни вбегает.
– Верховный срочно зовёт! Вас, – кивает Динке, – Вас, – мне, – И, и ,- находит взглядом Анид, – и тебя.
– Её-то зачем?
– Там разведка из личных начальника кавалерии вернулась. Пленных привезли. Странных каких-то. Может, она их знает.
Въехать во дворец верхом – в этом вся Динка. Линки ей под стать. Динка снимает притороченный у седла плащ с капюшоном. Развернув, протягивает Анид.
– Вот. Накинь. Если там и правда твои бывшие… Знакомые.
Та торопливо завязывает плащ.
Госпожа в кресле сидит. Вино попивает. За спиной – стальной стеной застыли телохранители. Остальные солдаты просто толпятся вокруг, любуясь на бесплатное зрелище.
Пленных – двадцать два. Все, кроме одного связаны. От ценностей их избавили, но видно, простых воинов тут трое. Пятнадцать человек – знатные, или их ближние слуги, судя по холёным бородам. Ещё трое – толстые, безбородые – несомненно, скопцы. Такие слуги у храатов пользуются почему-то большим спросом.
Пред госпожой стоит последний, тоже жирный, совсем как свинья. Только бородатый и длинноволосый. В длинном чёрном одеянии, напоминающем траурное платье.
Анид шепчет.
– Святой отец…
– Ты его знаешь?
– Да. Их всех. Он здесь жил. Вон те трое – лекари. Вон ещё младшие друзья господина. Были с ним тут несколько раз. Вчера приехали…- замолкает.
– Чтобы вас убить? – заканчивает Динка.
– Да.
– Хм… Тут охрана была какая-нибудь?
– Да. Полсотни, – кивает на скопцов, – вот из таких. Они вчера сразу уехали.
– Ну ка, младших друзей ещё раз покажи. И имена их скажи, если знаешь.
Анид говорит торопливо. Кивнув, Динка направляется к матери. Та уже давно в нашу сторону смотрит. Приветствует дочь подняв пистолет. Слушает молча, только кивает пару раз. Криво ухмыльнувшись выдает что-то, от чего туша в чёрном дёргается, как от удара.
Динка к нам возвращается.
– Что госпожа сказала?
– И так знала, что вы дерьмо. Но даже не представляла, насколько именно. Овцелюбы.
Встаёт, держа пистолет стволами вверх. Бокал по прежнему в руке.
– Великая Госпожа их судить будет? – шепчет Анид.
– Я не слышала, чтобы кто-то судил скотов! – усмехается Динка.
Гремит голос Верховного.
– Слушай, свин, а девчонок-то зачем убил?
– Я им грехи отпустил!
Дина направляет пистолет ему в лицо. Злобно ухмыльнувшись опускает стволы вниз. Выстрел! Истошный вопль, переходящий в животный вой. Туша рушится на колени. Ударом ноги в лицо, отброшена на землю. Ещё выстрел. И ещё. Куда-то в живот. Не приходилось держать в руках трехствольного пистолета.
– Раны смертельны. Ты тут и подохнешь! – поворачивается к солдатам, – Потом голову отрежьте и солью засыпьте. Она нам ещё понадобится.
– А с этими что?
– Головами? Тоже самое. Что с остальным – меня не волнует.
Вой, переходящий в какое-то бульканье.
– За-за меня большой выкуп дадут! – голос на блеяние похожий.
– Вы-куп? Это хорошо! Развяжите его!
Вытаскивают одного. Развязали только ноги и в сторонке поставили.
– За кого ещё дадут выкуп?
– За меня! За меня!
– Хорошо! А теперь, солдаты, прирежьте этих голосистых. А ты, – обращается к первому, – постой и послушай.
– Выкупов в эту войну не будет. Ни за кого, и никогда! Мир слишком мал для нас и для них. Особенно, для таких, с кудрявыми бородёнками. Разговаривать будем только о сдаче. Только с теми, кто приползёт лизать мои сапоги. Любой храат, попавшийся с оружием, до утра не доживёт. Его пусть разъезды подальше отвезут и отпустят. Больше живым от нас никто не уйдёт. Он первый и последний. Да и ещё волосы и бороду ему на прощанье сбрейте.
Динка касается моей руки.
– Пошли отсюда. Дальше будет бойня.
Тащу Анид как куклу.
Линки в креслах развалились. Вторая тоже доспехи сняла. Динка торопливо набухивает полный бокал самого крепкого вида из тех, что нашла, и протягивает Анид. У той трясутся руки.
– Что случилось?
– То, что и должно было. Верховный пришла сюда старые счёты сводить. Вот и начала.
Анид протягивает бокал.
– Ещё можно?
Динка наливает. Я мысленно потешаюсь. Принцесса угощает вчерашнюю рабыню.
– Что смеёшься? Ничего весёлого, вроде, не произошло.
– Ничего неожиданного – тоже.
– Великая Госпожа нанесла смертельное оскорбление родичу самого Меча Божия.
– Мы и так давно уже враги. Оскорблением больше, оскорблением меньше. Да и дела нам нет до проклятий местных божков.
– Бог один.
– Да дела мне нет. Один он, или несколько. Его последователи детей в рабство продают. Убивают, считая, что душу от страданий освобождают. Не так?
– Я… Я не знаю.
– Вчера утром ты была уверена, осталось жить около двух лет.
– Это что-то новенькое, Осень. Ты не говорила.
– Потом расскажу. Затем, кто-то решил, твой последний день наступил. А теперь никто не знает, когда этот день придёт.
– Даже Великая госпожа?
– Даже она.
– Но меня же вам подарили!
Коснувшись руки Динки шепчу еле слышно.
– Не перебивай, так ей легче понять будет.
– Тебя не подарили, а отдали мне в услужение. Не насовсем, а до конца войны. Потом уйдёшь, куда захочешь.
– Но, куда я уйду? У меня есть только то, что на мне.
– С этим разберёмся! – уверенно говорит Динка, – Платить тебе будут… Не за то, о чём подумала. Ты что делать умеешь?
– Меня… Только удовольствие доставлять учили.
– Хватит мне об этом. Из того, что вижу – с доспехами обращаться умеешь. Два языка знаешь. Писать умеешь?
– Да. Вашим старым и новым письмом.
– Уже дело. Писцов с двумя языками много понадобиться.
– Анид, ты вроде, говорила, петь умеешь.
– Умею. И танцевать могу.
– Догадываюсь, какие танцы, – встревает Динни.
Кто-то тормошит. Просыпаюсь. Эрия. Она откуда здесь. Опасность? Прислушиваюсь, но всё тихо.
– Осень, проснись.
– Не сплю уже.
Встав, оглядываюсь по сторонам. Динка спит в соседнем кресле. Обе Линки и Анид – на кровати. Чуть ли не в обнимку. Солдатики дорого бы дали за такое зрелище. Не скажешь, что двое – воины. Все три девочками из цветочного выглядят.
– Что случилось? Тебя же посылали полевую больницу разворачивать.
– Уже. Но там я нашла кое-что. Сама врач, но такого не понимаю.
– Наверху, пошли отведу.
Эрия идёт не торопясь. Знаю, многие на величавую походку заглядываются. Не знают – она училась так ходить, чтобы скрыть хромоту, нога полностью так и не прошла.
Часовые у лестницы пропускают. Наверху – тоже. Телохранители у дверей докладывают о нас.
– Пусть заходят.
И здесь кровать с шелковыми покрывалами. Раза в два больше чем внизу. Пол завален книгами и листами гравюр. Похоже, те самые, что Анид говорила. У Верховного привычка – если где книги найдёт не успокоится, пока все не просмотрит. Неважно, совокупления там или богословие.
Госпожа сидит за столом. Когда она вообще спит? Усмехается.
– Вот уж не думала, что публичном доме буду ночевать!
Вопросительно смотрит на Эрию.
– Помещений примерно на шестьсот человек. Готовы к приёму двухсот. К вечеру подготовим остальное. Воды много, и хорошей. Если будем зимовать – большой запас дров.
– С этим могла бы и гонца прислать. Что ещё?
– Вы говорили, там жили, те кто от мира ушёл… Как их там?
– Монахи.
– У них там тоже вроде как больница.
– Да ну?
– Они говорили, тех людей, местных, даже рабов они лечили.
– Они не сбежали?
– Большинство да. Человек десять только осталось, но половина точно слабоумные. Больных осталось человек двести пятьдесят. Большинство – неходячие.
