Уилбур Смит - Крик дьявола
— Кто это? — тихо отозвался Себастьян, и человек, подскочив, заспешил туда, где он лежал.
— Это я, Мохаммед.
— Мохаммед? — опешил Себастьян. — А почему ты здесь? Ты же должен быть с Фини в лагере на Абати.
— Фини мертв, — чуть слышно горестно прошептал Мохаммед, и Себастьян решил, что ослышался.
— Что? Что ты сказал?
— Фини мертв. Пришли германцы с веревками. Они повесили его в эвкалиптах недалеко от Абати и оставили мертвого птицам.
— Что ты такое говоришь? — резко оборвал Себастьян.
— Это правда, — скорбно отозвался Мохаммед. — Я сам видел, а когда германцы ушли, я обрезал веревку и опустил его. Я завернул его в свое одеяло и похоронил в норе муравьеда.
— Флинн мертв? Не может быть!
— Правда, Манали. — При красном мерцании костра лицо Мохаммеда выглядело старым, высохшим и осунувшимся. Он облизнул губы. — И это еще не все, Манали.
Но Себастьян уже не слушал его. Он пытался заставить себя осознать факт Флинновой смерти, но у него никак не получалось. Он не мог представить себе повешенного Флинна, со следами веревки на шее, с раздутым и побагровевшим лицом, завернутого в грязное одеяло и упрятанного в какую-то нору муравьеда. Флинн мертв? Нет! Здоровенный Флинн был им не по зубам, его нельзя было убить.
— Манали, послушай меня.
Ошеломленный, недоумевающий Себастьян качал головой — нет, он не мог в это поверить.
— Манали, эти германцы забрали Длинную Косичку. Они связали ее и увели с собой.
Вздрогнув, Себастьян отшатнулся, словно ему влепили пощечину.
— Нет! — Он словно пытался отгородиться от смысла этих слов.
— Они схватили ее рано утром, когда она шла к Фини. Они отвезли ее в маленькой лодке вниз по реке, и теперь она на большом германском корабле.
— На «Блюхере»? Роза на «Блюхере»?
— Да, она там.
— Нет, Господи, нет!
Через пять часов «Блюхер» взорвется. И через пять часов Роза может погибнуть. Резко повернувшись, Себастьян взглянул в темноту: он смотрел в открытую сторону хижины на протоку — туда, где в полумиле стоял на якоре «Блюхер». На воде были видны отблески тусклого света, падавшего от горевших на главной палубе фонарей с козырьками. Но силуэт корабля даже не угадывался на фоне темной массы мангровых зарослей. Между ним и островом гладкой бархатной чернотой простиралось водное пространство, на котором, словно блестки, были разбросаны отражения звезд.
— Мне надо к ней, — сказал Себастьян. — Я не могу допустить, чтобы она погибла там в одиночестве. — Решимость крепла в его голосе. — Я не дам ей умереть. Я расскажу немцам, где спрятана взрывчатка. Я расскажу им… — Его голос сорвался. — Не могу. Нет, не могу. Я не могу стать предателем, но… но…
Он отшвырнул накидку в сторону.
— Мохаммед, как ты попал сюда — на каноэ? Где оно?
Мохаммед покачал головой:
— Нет. Я приплыл. Мой брат подвез меня на каноэ поближе к острову, но он уплыл. Здесь нельзя оставлять каноэ: его могут найти аскари. Они бы его заметили.
— На острове нет ни одной лодки — ничего, — пробормотал Себастьян. Немцы оказались предусмотрительными на случаи дезертирства. Каждую ночь высаженных на остров туземцев стерегли патрулировавшие илистый берег аскари.
— Послушай меня, Мохаммед. — Себастьян положил руку старику на плечо. — Ты мой друг. И я благодарен тебе за то, что ты пришел и все мне рассказал.
— Ты уходишь к Длинной Косичке?
— Да.
— Иди с миром, Манали.
— Займи мое место, Мохаммед. Когда завтра утром охранники будут всех пересчитывать, ты встанешь за меня. — Себастьян легонько сжал костлявое плечо. — Оставайся с миром, Мохаммед.
Его черное тело слилось с темнотой, Себастьян прокрался под раскидистые ветви кустарника, и аскари-часовой, проходя мимо, чуть не задел его. Аскари брел с винтовкой на ремне, и ее дуло торчало у него из-за плеча. В результате регулярного патрулирования вокруг острова возникла протоптанная тропа, и он шел по ней машинально. Пребывая в полусне, он совершенно не подозревал о присутствии Себастьяна. Обо что-то споткнувшись в темноте, он сонно выругался и двинулся дальше.
Себастьян на четвереньках пересек тропу, а затем, распластавшись, как ящерица, пополз к берегу. Если бы он попытался идти, то из-за громкого чавканья под ногами его бы услышал любой охранник в радиусе ста ярдов.
Отвратительно холодный, маслянистый ил налип ему на грудь, живот и на ноги, настолько шибая в нос вонью, что вызвал у него рвотный рефлекс. Вскоре он уже добрался до воды. Вода была температуры тела, он почувствовал течение, и дно тут же ушло у него из-под ног. Себастьян поплыл на боку, старательно избегая всплесков руками или ногами. На поверхности торчала лишь голова, как у выдры, и он чувствовал, как с тела смывается ил.
Себастьян плыл поперек течения, ориентируясь на отблеск далеких фонарей на палубе «Блюхера». Он плыл не торопясь, стараясь беречь силы, так как знал, что они в полной мере пригодятся ему позже.
Его голова раскалывалась от многочисленных угнетающих мыслей и опасений, наименьшим из которых являлась таящаяся в темной воде угроза: его двигавшиеся в воде ноги были отличной приманкой для кишащих в Руфиджи хищников. До них наверняка доносило течением его запах, и вскоре они начнут рыскать в поисках добычи. Однако он продолжал методично грести руками и ногами: у него был шанс, единственный шанс, которым он мог воспользоваться, и он старался игнорировать опасения, сосредотачиваясь на поисках практических решений стоявших перед ним задач. Как ему забраться на «Блюхер», когда он до него доберется? Единственным способом подняться на борт пятидесятифутовой высоты был трап, но все трапы зорко охранялись. Эта проблема с отсутствующим решением не выходила у него из головы.
Ко всему прибавлялось бесконечное горе — скорбь по Флинну.
Но самым страшным и тяжелым переживанием было то, что случилось с Розой. Роза, Роза, Роза.
Он вдруг поймал себя на том, что произносит ее имя вслух.
— Роза! — С каждым рывком тела вперед. — Роза! — С каждым вдохом. — Роза! — С каждым толчком ног в направлении «Блюхера».
Он даже не знал, что будет делать, если доберется до нее. Возможно, ему и мерещился некий смутный способ побега вместе с ней, надежда вырваться со своей любимой женщиной с «Блюхера», спасти ее, прежде чем судно исчезнет в объятой огнем преисподней. Это было ему неведомо, но он продолжал бесшумно плыть.
Спустя какое-то время он оказался под бортом крейсера. Стальная громада закрыла ночное звездное небо. Замерев на месте, он задрал голову и посмотрел из теплой воды вверх, на корабль.
Вокруг раздавались негромкие звуки. Слышались гул оборудования изнутри, тихое бряканье металла о металл, приглушенный шум голосов, глухой стук приклада о деревянный пол палубы, мягкий плеск воды о корпус судна, и затем прибавился еще один, более близкий и отчетливый звук — почти ритмичное поскрипывание и постукивание.
В поисках источника этого нового звука он подплыл ближе к корпусу. Звук доносился откуда-то с носовой части судна — скрип-стук. Поскрипывание каната и постукивание чего-то деревянного о стальную обшивку. Себастьян увидел то, что оказалось прямо у него над головой, и от радости чуть не вскрикнул.
Люльки! Подвесные платформы, на которых работали маляры и сварщики, все еще болтались над водой.
Дотянувшись до края деревянного каркаса, Себастьян подтянулся на платформу и, передохнув пару секунд, начал взбираться по канату. Поочередно перехватывая канат руками и зажимая его ступнями босых ног, он лез вверх.
Когда его голова поравнялась с палубой, он остановился и внимательно осмотрелся. Ярдах в пятидесяти он увидел пару матросов. Никто из них не смотрел в его сторону.
Фонари с козырьками бросали на палубу пятна желтого света, но за их пределами была тень. Темно было и вокруг передней орудийной башни, кроме того, там оставались лежать остатки расходных материалов, сварочное оборудование, канаты и парусина, среди которых можно было укрыться, если пересечь палубу.
Он вновь бросил взгляд на двух часовых в проходе — те все еще стояли спиной к нему.
Набрав полные легкие воздуха, Себастьян приготовился действовать. Он одним махом подтянулся и перекатился через борт. Мягко приземлившись на ноги, он нырнул через палубу в тень. Оказавшись за горой парусины и веревочных сетей, он старался сдерживать дыхание. Ноги сильно дрожали, поэтому он сел на дощатый пол, притаившись за парусиной. Речная вода стекала с бритой головы по лбу и попадала в глаза. Себастьян смахнул нависшие на ресницах капли.
— А что теперь? — Он попал на борт «Блюхера», но что делать дальше?
Где они могли держать Розу? Была ли здесь какая-нибудь охраняемая камера для пленных? Или, может, они посадили ее в одну из офицерских кают? Или в лазарет?
