Игорь Фарбаржевич - Любовь и вечная жизнь Афанасия Барабанова
Такая же участь постигла и Татиану.
Палачи выкололи ей глаза, изрезали ножами тело и содрали кожу, натравливали на неё льва, но Татиана отказывалась верить в разных богов. А её мучители – либо погибали, либо принимали веру в Иисуса Христа.
Сама же Татиана умерла мученической смертью. Ей отрубили голову, как и её отцу-христианину.
…Вот что должна была бы рассказать Штернеру Таня Филиппова и увязать житие святой Татьяны-мученицы с Днём студентов – да только образования не хватило.
Об этом редком дне в мировой истории, когда православные миряне и российское студенчество празднуют вместе два разных праздника, объединённые в один, побеспокоился ещё сам Ломоносов.
Была у Михайла Васильевича давняя мечта – учредить в России Университет, по примеру европейских учебных заведений. И обратился со своим «прожектом» к Ивану Ивановичу Шувалову, который был не только покровителем русской науки и культуры, но, самое главное, фаворитом императрицы Елизаветы Петровны.
…«Милостивый Государь Иван Иванович! – написал Ломоносов генерал-адъютанту. – Полученным от Вашего Превосходительства черновым доношением Правительствующему Сенату, к великой моей радости, я уверился, что объявленное мне словесно предприятие подлинно в действо произвести намерились к приращению наук, следовательно, к истинной пользе и славе отечества. При сем случае, довольно я ведаю, сколь много природное Ваше несравненное дарование служить может, и многих книг чтение способствовать. Однако и тех совет Вашему Превосходительству не бесполезен будет, которые сверх того университеты не токмо видали, но и в них несколько лет обучались, так что их учреждения, узаконения, обряды и обыкновения в уме их ясно и живо, как на картине, представляются. Того ради ежели Московский Университет, по примеру иностранных, учредить намеряетесь, что весьма справедливо, то желал бы я видеть план, Вами сочиненной. Но ежели ради краткости времени или ради других каких причин того не удостоюсь, то уповая на отеческую Вашего Превосходительства ко мне милость и великодушие, принимаю смелость предложить мое мнение о учреждении Московского Университета кратко вообще…»
…Далее Ломоносов писал о наличии факультетов и о количестве профессоров на этих факультетах, и о Гимназии при Университете, а закончил письмо так:
«…Не в указ Вашему Превосходительству советую не торопиться, чтобы после не переделывать. Ежели дней полдесятка обождать можно, то я целой полной план предложить могу.
Непременно с глубоким высокопочитанием пребываю Вашего Превосходительства всепокорнейший слуга Михайло Ломоносов.
19 мая-19 июля 1754 года»
…Не один месяц просил у государыни дать ход «прожекту Ломоносова» молодой её фаворит, один из самых умнейших и образованнейших людей «елизаветинской эпохи», друг самого Державина! – генерал-адъютант Шувалов, пока, наконец, императрица не поставила свою монаршью подпись.
– И как так вышло, что День студентов празднуется в День святой Татианы? – спросил Штернер.
– Просто совпало, господин Атаназиус, – с наивной уверенностью ответила Таня Филиппова, не ведая, что простых совпадений в истории, как и в жизни, не бывает. А любой случай не бывает случайным.
И в этом деле вышло всё иначе.
…Иван Иванович Шувалов, как преданный сын своей разлюбезной матушки Татьяны Петровны, давно решил сделать ей щедрый подарок в День ангела.
Когда императрица Елизавета Петровна, наконец-то собралась подписать Указ об учреждении университета в России, хитроумный Иван Иванович подсунул его на подпись именно 12 января – в день святой Татианы-мученицы, то есть, в день ангела своей матушки. И, поднимая тост в её честь, благодарный сын сказал:
– Дарю тебе, матушка, подарок – не в золоте, не в серебре, не в бриллиантовой россыпи, подарок надёжный, вечный, который не потеряешь и в руки не возьмёшь. Дарю тебе московский университет!
Спустя два года, в 1757 г. вице-канцлер Воронцов представил государыне проект указа о присвоении Шувалову титула графа, сенаторского чина и 10 тысяч крепостных душ. Но будучи человеком чести и скромности, не в пример многим министрам, тот и здесь обошёл соблазны Фортуны, никогда впредь не упоминая о подаренном ему дворянском титуле. «Могу сказать с лёгкой душой, – писал позже в своих записках Иван Иванович Шувалов, – что рождён без самолюбия безмерного, без желания к богатству, честям и знатности».
Сам же Университет был открыт лишь через пятьдесят лет, в 1805 году, когда уже не было на свете ни Михайла Ломоносова, ни императрицы Елизаветы Петровны, ни самого Шувалова с его разлюбезной матушкой.
…Вот что не рассказала Штернеру Таня Филиппова, ибо по образованию своему не знала истинных вещей из русской истории, о которых теперь в полном ведении читатель нашего романа.
…Извозчик стрельнул плетью по спине Сивого, и тот живо свернул на Манежную площадь.
– Невесёлый получается праздник, – сказал Штернер, до конца не понимая, как можно веселиться в день нечеловеческих страданий и смерти.
Но его рассуждения тут же перебил какой-то тщедушный студентик в расхристанной шинельке, который восторженно кричал своим товарищам неподалеку от длинного здания бывшего «Экзерциргауза»:
– Господа! Послушайте стихи Александра Пушкина!
– Пушкин! – вскрикнули разом Атаназиус и Татьяна и восторженно глянули друг на друга.
А студентик на площади уже громко читал стихи наизусть:
– Друзья, в сей день благословенный
Забвенью бросим суеты!
Теки, вино, струёю пенной
В честь Вакха, муз и красоты!
Сани промчались мимо него и поехали дальше.
– Вы любите Пушкина? – поинтересовалась Татьяна.
– Люблю! – искренне ответил Атаназиус. – А вы?…
– И я люблю. Надо же! Его знают и у вас.
– В том-то и дело, что плохо знают, – сказал Штернер. – Так получилось, что один русский заказчик случайно оставил в моей типографии две его книжки со стихами. И теперь они всегда при мне.
– Какой вы молодец, господин Атаназиус, что не расстаётесь с ними! – вырвалось у Татьяны.
– Я человек верный, – улыбнулся Штернер. – Кого полюблю – сберегу навеки…
Татьяна отвела глаза, словно услышала признание в любви.
– А вообще-то это моя матушка молодец! – уже серьёзно произнёс он. – Впервые услышал «Руслана и Людмилу» именно от неё. И сказки Братьев Гримм тоже. А благодаря стихам Пушкина, стал и сам немного сочинять…
– Вы пишете стихи?! – изумилась она.
– А что удивительного? – не понял Штернер.
– Впервые разговариваю с живым поэтом!.. – с затаённым восторгом сказала Татьяна.
– Ну что вы! – смутился Атаназиус. – Какой же я поэт!.. Особенно в компании с Пушкиным! Так… фантазирую… В свободное время. Немного стихи… Немного сказки…
– И сказки тоже?! В стихах? Как «Руслан и Людмила»?
– Нет, сказки я сочиняю в прозе… Как Вильгельм Гауф. Или Гофман.
– А кто это?
– Известные немецкие писатели… Разве их не читали?
– Нет… – покраснела Татьяна.
– И «Щелкунчика»?
– И «Щелкунчика»…
– Значит, историю Маленького Мука тоже не знаете.
– Не знаю… – вконец огорчилась Татьяна, но сразу же отважно улыбнулась: – Не беда! Впереди меня ждёт много приятного времяпровождения в компании этих господ. Я обязательно прочту всё, что они написали, если вы так советуете. И обещаю впредь читать их новые сочинения.
– Увы! Их уже нет на свете!..
– Как?! – вскрикнула Таня. – Неужели умерли?!..
– Да, Вильгельм умер совсем молодым, в 25 лет. А Эрнст Теодор Амадей в 46.
– А эти кто такие?
– Кто? – не понял Атаназиус.
– Ну… Эрнест, Теодор и Амадей.
Штернер невольно рассмеялся.
– Эрнест Теодор Амадей – это тройное имя Гофмана, – объяснил Штернер и, убрав улыбку, спросил: – Вы не обиделись за мой смех?
– Я не обидчивая, – гордо вскинув голову, ответила Татьяна. – Вы же не хотели надо мной посмеяться, правда?
– Правда! Просто ваши глаза внезапно стали печальными.
– Это оттого, что мне стало жаль ваших писателей… Мне вообще жалко людей, когда они умирают… Особенно, в двадцать пять лет!
– Кстати, Пушкин перешагнул этот возраст. Сейчас ему уже тридцать шесть…
– Ну, Пушкин будет жить долго, – беспечно произнесла она, – и умрёт совсем-совсем старым и седым человеком. Представляете, сколько ещё стихов он напишет за эти годы?
– Не представляю.
– Совсем не представляете?!
– Не представляю себе старого Пушкина, – уточнил Штернер.
– Я тоже! – рассмеялась Татьяна. – У него такие молодые стихи!
Что смолкнул веселия глас?
Раздайтесь, вакхальны припевы!..
Да здравствуют нежные девы
И юные жены, любившие нас!
– Полнее стакан наливайте!
– подхватил стихи Штернер.
– На звонкое дно
В густое вино
Заветные кольца бросайте!
ТАТЬЯНА.
