Валерий Елманов - Третьего не дано?
– Ежели с кем из купчишек дело иметь доведется, сразу иначе глядеть станут[13], – заметил он, счастливо улыбаясь.
Теперь оставалось только ждать результатов. Ждать, но не полагаться на то, что они вообще будут, а потому попытаться предпринять что-то еще. Только вот что именно?
«Думай, Федя, думай! – подгонял я себя. – Тебя ныне даже имя обязывает думать. Ты хоть и не Эдмундович, но все равно прозываешься Феликсом, так что давай, железный рыцарь Годуновых, поднапрягись!»
И я придумал… на свою шею…
Глава 3
Еще один «старый знакомый»
– Ежели бы сразу откачали – иное, – в очередной раз сидя напротив меня в Думной келье, разглагольствовал Годунов, продолжая обсасывать излюбленную тему о невозможности воскрешения царевича из мертвых. – Вона и ты меня тоже из мертвяков вытащил – уж душа от тела отделилась. Но то – миг краткий. А он токмо в домовине в церкви и то с десяток ден лежал. Клешнин[14] сказывал, уж и пованивать учал, да изрядно. Смердело от тела перед захоронением зело обильно. Что ж за Исус[15] такой середь моих бояр сыскался, кой камень надгробный отворил[16]?! – кипел от негодования царь. – Вот бы полюбоваться на чудотворца!
Мне оставалось только понимающе вздыхать, кивать и… помалкивать. А что тут скажешь, коль даже дотошные российские историки так толком и не выяснили, кто был на самом деле человек, называвший себя царевичем. Ни происхождение, ни род – ничего не известно.
И то, что одно время его именовали Отрепьевым, вовсе ничего не означает. Царские власти ляпнули эту фамилию потому, что вроде бы все совпадало, а им позарез понадобилось как-то назвать этого неизвестного афериста, и вся недолга.
На самом же деле, помнится, я читал, что даже заговорщики, убивавшие его, в последние минуты упорно спрашивали: «Скажи, кто ты есть и чей ты сын?»
Лишь раз я раскрыл рот. Это произошло в день, когда сам себя измучивший догадками Годунов вдруг ударился в крайности, спросив у меня:
– А как ты мыслишь, Феликс Константинович, можа, и впрямь чудо свершилось?
Я вытаращил глаза.
– И кто же тот Исус, государь?
– Нет, я не о том, – поправился царь. – А ежели в самом деле мальца подменили? Людишки Семена Никитича сказывали, будто расстрига оный крестом златым бахвалится, кой, дескать, мать ему передала, инокиня Марфа. Крест же и впрямь дорогой, с каменьями. Иван Федорович Мстиславский не поскупился, егда дарил оный. Не могла ж она кому ни попадя крестильный сыновний крест отдать, так?
– Так спросить ее надо, и все, – предложил я.
– И я о том же мыслю, – кивнул царь. – Послано уже за ей. Вскорости привезут. А ты со мной пойдешь вопрошать. Кому иному не могу доверить – тебе же яко на духу.
Я, встав на дыбки – внутренне, разумеется, – как мог, объяснил Годунову, что это дело не принесет ничего хорошего, вывалив ему подробный расклад. Ну в самом деле, какая мать выдаст местонахождение своего сына, даже если он действительно был подменен?
– А на дыбе? – возразил Годунов.
– Помнишь, государь, как мой отец в твоем присутствии, когда царь пытал князя Воротынского, заявил Иоанну Васильевичу, что на дыбе любой человек от нестерпимой боли может оболгать себя самого, не говоря уж про других, и скажет все, что только нужно кату с приказными людьми?
Борис Федорович сумрачно кивнул и нервно прошелся из угла в угол Думной кельи. Он так сильно нахмурил брови, что глаз практически не было видно.
– Так ты мыслишь, что истины в сем деле уже не сыскать? – наконец спросил он.
– Нет, не мыслю, – нахально заявил я. – Умному человеку надо дать лишь ниточку в руки, и он дальше будет ее потихоньку тянуть, пока не размотает весь клубочек. Может, и не до конца, – поправился я, – но что касается того, подлинный царевич или нет, тут сыскать можно.
– А мне оное нужнее всего, – мгновенно оживился царь. – К тому ж умных людишек у меня изрядно, вот токмо с преданностью худо. – И уставился на меня.
Неправильный какой-то этот взгляд. Не понравился он мне.
– От твоих подьячих из Разбойного приказа ничего не ускользнет. А если желаешь, могу и сам с ними поговорить, чтоб нужного человечка подобрать.
Годунов продолжал молчать и смотреть на меня. Как там в гайдаевской кинокомедии говаривал Жорж Милославский? По-моему, что-то типа: «На мне узоров нет и цветы не растут».
Но ему было легче. Стой сейчас передо мной управдом Бунша, и я бы ему ответил что-то в этом духе, а тут…
Конечно, Борис Федорович не Иван Грозный, а весьма приличный мужик с пониманием, но все же царь, а это не хухры-мухры. Однако и совсем промолчать не годилось, а то мало ли что придет ему в голову.
– Только помимо преданности не забудь, государь, что твоему будущему порученцу, кто бы он ни был, надо вести розыск тихо-тихо, не поднимая шума, дабы не дать лишнего повода для всяческих сплетен, и, разумеется, он должен иметь большой опыт в сыскном деле.
Вот смотрит. Вы так на мне дырку протрете, ваше величество. А если чего задумали по принципу «инициатива наказуема», так у меня дел и без того с лихвой – только успевай поворачиваться. Вот, кстати, напомнить надо бы про…
– Я тут о Страже Верных хотел потолковать, царь-батюшка. Сдается мне, что желательно бы увеличить их количество хотя бы до двух тысяч. Ей-ей, пригодятся они твоему сыну, когда он на престол сядет…
Борис Федорович гулко кашлянул, по-прежнему не сводя с меня пытливого взгляда, и наконец-то открыл рот:
– А оное ты славно придумал. Токмо тихо-тихо не выйдет. Едва подьячий учнет опрос чинити, как о том мигом слух разлетится – попробуй-ка слови его.
Опять он о прежнем. Впрочем, все правильно, и удивляться тут нечему. У кого что болит, тот о том и говорит.
Я пожал плечами:
– Ну если заминка только в этом… Силой слух пресечь и впрямь не получится, верно. Оно все равно что огонь маслом тушить. А вот хитростью… Тут ведь главное не о чем опрос, а с какой целью. Вот ее-то и надо утаить. Тогда и сам слух о другом поползет. Если немного подумать, то выкрутиться можно.
– Подумай, Феликс Константинович. Лучше тебя навряд ли кто надумает, – кивнул Годунов и заботливо осведомился: – Денька три хватит?
– Если во дворец вообще не являться, чтоб мысли не путались, – вполне, – твердо ответил я, довольный тем, что Борис Федорович, оказывается, вовсе и не думал посылать меня.
– Добро, – согласился царь. – Но чрез три дни жду. Искать меня не надобно – сам загляну к Феденьке…
Я появился досрочно, уже на третий день. Кажется, все склеивалось. Пяток исписанных листов – подробная инструкция для неведомого подьячего была готова. Суть идеи проста – еще раз заняться свидетелями гибели царевича, но предлогом для этого взять не расследование его смерти, а совсем иное.
Дескать, долго у государя всея Руси лежала на сердце боль и гнев на тех, кто не уберег Димитрия, но ныне царь решил снять со всех опалу, посчитав ее несправедливой, и даже наградить видоков-свидетелей, дабы и они вместе с Борисом Федоровичем возносили всевышнему молитвы о безвременно почившем.
И тут же на стол тугой кошель, после чего вопрос: «Вот только берут сомнения: впрямь ли ты видок али токмо послух, коим и плата иная отмерена – впятеро меньше. А ну-ка, давай докажи, да расскажи, что именно тебе довелось увидеть из тех событий?»
Заодно достигается, пусть и частично, вторая цель. Человек, рассказавший все как есть, получивший за это энную сумму серебром и помолившийся за упокой души Дмитрия, после, если до него дойдут слухи о воскресении царевича из мертвых, непременно станет с пеной у рта опровергать эти сплетни.
Ну хотя бы из опасения, что царские слуги могут быстренько отнять подаренное серебро, раз молитва за упокой теперь вроде как и не нужна.
– Мудер, княж Феликс, – одобрительно кивнул Борис Федорович. – Эдакое измыслить суметь надобно. Таковское не кажному по уму. Да яко глыбко истину запрятал – там ее и впрямь не сыскать. Ой и мудер. – И подытожил, словно давно решенное: – Вот ты оным и займись.
– Да у меня… – возмущенно начал было я, но тут же был остановлен.
– Охолонь! – приказал Борис Федорович, но, правда, почти сразу же смягчил интонации и вкрадчиво продолжил: – Сам не хочу в такое время тебя лишаться, хошь и ненадолго, одначе, яко тут ни крути, иного столь же верного человечка мне не сыскать.
– Да мне ж Стражу Верных расширять надо. Подполковник Христиер Зомме и без того который месяц один с ними мается – тяжело.
– Подполковник, – иронично хмыкнул Борис Федорович. – Почти как у казаков…
– Полки нового строя должны не только иметь новую выучку и быть одетыми в новую форму, но и иметь над собой воевод, отличающихся от всех прочих новыми званиями, – пояснил я.
– А ты тогда, выходит…
– Просто полковник, – продолжил я. – Царевич же, как первый воевода, является старшим полковником.
