Валерий Елманов - Третьего не дано?
– А пусть кой-кто не болтает попусту, – проворчал он. – Сам же сказывал, чтоб я их проверил да все выведал.
– Не все, – возразил я. – Кое-что ты еще не знаешь.
– Быть такого не может! – взвился он на дыбки. – Про молчунов не скажу, но твоего тощего Кострюка я наизнанку вывернул. Да и Прошку тоже. – Обвинение в непрофессионализме так сильно его задело, что он даже покраснел от возмущения.
– А они до поры до времени и сами ничего не знали, – пояснил я. – Лишь вчера я им все рассказал, после того как с твоей помощью избавился от говорливых.
– А-а-а, ну тады ладно, – успокоился Игнашка и полюбопытствовал: – Так мне чего теперь, сызнова у них выведывать?
– Не надо. Что они теперь знают, я и сам тебе расскажу. Но вначале нужно согласие с тебя получить. Сам пойми, не хотелось бы постороннего человека в свои тайны вовлекать, – пояснил я. – Да и тебе оно спокойнее. Меньше знаешь – крепче спишь. Иное дело, если ты согласишься. Тогда уж, как своему человеку, я все как на духу, и даже то, о чем и моим ребяткам неведомо.
– На службу к себе хошь взять, – задумчиво протянул Игнашка. – Идти внаймы – принимать кабалу. Тута я живу не тужу, никому не служу, хочу смеюсь, хочу плачу. Опять же смотря какое дельце, а то сам знаешь, сколько утка ни бодрись, а лебедем ей не быть. Что, как не по зубам оно мне придется? И рад бы взять, да силы не занять. Это ведь бог творит как хочет, а человек – как может.
– Осилишь, – успокоил я его. – Потому и предлагаю, что дельце это, как ты говоришь, не только тайное и опасное, но еще и как раз твое. Я уже примерял его по тебе – сидит так, словно на тебя и шито.
– Загадками сказываешь, княже, – вздохнул он, – а я человек простой, мне в лоб надобно.
– Был бы ты простой, я б тебе даже и заикаться не стал, не то что предлагать, – парировал я. – А раз говорю, стало быть, подходишь ты мне и по уму, и по… ремеслу своему.
– Никак дознатчик занадобился?! – изумился он.
– А зачем бы я их в дальние страны засылал? – вопросом на вопрос ответил я. – Мед-пиво пить? Так этого добра и на Руси хоть отбавляй.
– Дознаться до тайны – ремесло тонкое, – покачал головой Игнашка. – Тут и впрямь без навыков не обойтись. А они у тебя хошь и бодры-веселы, ажно горят от нетерпенья, да к таковскому не свычны. Хотя погоди-ка, – встрепенулся он. – Вот Емеля, ежели его подучить чуток, могет управиться… со временем. Пару-тройку лет поднатаскать его, так он, глядишь, и вровень со мной станет. Да и еще двое-трое тож смышленые. Чрез пяток годков и с их толк может получиться.
– Нет у меня пятка годков, – мрачно ответил я. – И двух– трех тоже нет. А самое плохое, что я и года не имею. От силы половинку.
– Вона как. – И он вновь задумался.
– А что, сейчас они совсем никуда? – поинтересовался я.
– Воля твоя, – пожал плечами он. – Можа, и выйдет что, коль повезет и они вовсе на дураков нарвутся. А скажи-ка мне, что с ими сотворят, ежели поймают?
– Смерть, – коротко ответил я.
– И не жаль? Молодые ведь совсем.
– Не было бы жаль, я сейчас с тобой разговоры бы не разговаривал. – И спросил: – Давай впрямую, как… князь князю: согласен вместе с ними поехать? Старшой мне нужен, чтоб с опытом и с навыками.
Игнашка весело засмеялся:
– Ну ты уж и придумаешь, Феликс Константиныч. – И повторил, смакуя: – Ишь, яко князь князю. – Он вновь усмехнулся и заметил: – Тута вот чего. Дельце и впрямь сурьезное, потому враз ответ давать не годится – обмыслить все надобно. Вота, к примеру, с кем мне гово́рю вести доведется? Я ведь привык все больше с простым народцем растабары вести, а там, мыслю, занадобится с людишками иного помола встречаться. Али не так?
– Все так, – согласился я.
– А коль так, то в моих ли силах с ними управиться – о том подумай. Есть в горшке молоко, да рыло коротко. Не дал бог медведю волчьей смелости, а волку медвежьей силы.
– Управишься. Не боги горшки обжигают.
– Ох, не ведаю… – протянул он. – Выше себя не вырастешь. Не зря в народе советуют, чтоб тем рогом чесался, которым достанешь. С простецами я-то и так поверну, и эдак, да всякий раз в нужную сторону, а с ими яко?
– А ты иное прикинь. – Я постарался говорить в его манере. – Овес к лошади не ходит. Это я насчет согласия. Нужным людишкам ты в первую очередь понадобишься, а не они тебе. Да так понадобишься, что они ни на рожу не посмотрят, ни на что иное – не до того им будет, когда ты их прижмешь. К тому же иной раз легче все выяснить у кухарки, чем у ее хозяина. Это я к тому, что разговоры вести тебе с разными людьми придется.
– Ан все одно помыслить надобно, – решительно отказался он дать окончательный ответ. – Я чаю, до завтрева терпит?
– Терпит, – неохотно согласился я, но, поразмыслив, пришел к выводу, что как раз наоборот – должен радоваться взятой им отсрочке, которая лишний раз доказывает, что мужик серьезно подошел к делу, а значит, при наличии согласия возьмется за поручение со всей ответственностью.
Если вообще возьмется, конечно.
Игнашка отказался…
Объяснил он свое решение достаточно просто и логично:
– Не захотят они со мной беседы вести, а коль и захотят – я не смогу. Язык-то ихний мне неведом. Да и рожей я не вышел – уж больно неказиста она. Очи у Егорки шибко зорки, да одна беда – зрят не туда. – И уставился на меня, наглядно демонстрируя свое косоглазие. – Но ты не горюй, княже. Зато у меня иной человечек на примете имеется. Вот он-то как раз тот, кто тебе нужон. – И принялся рассказывать про свою «замену».
По всему выходило, что Кузьмич, как уважительно называли его среди «сурьезного народца», мне и впрямь должен подойти.
Во-первых, имеет благообразный вид, который вкупе с солидным брюшком позволяет ему втираться в доверие к разным купцам.
Отсюда его знание не только польского, но и других языков. Это уже во-вторых. Ну и опять-таки соответствующие навыки, поскольку профессию он имел такую же, как Игнашка, то есть был дознатчиком.
– А он согласится? – усомнился я.
– Тут все зависит от того, каково ты ему положишь. Уж больно хотца ему в купчишки выбиться, а для того серебрецо надобно. Сколь он прикопил – не ведаю, но знаю, что не хватает изрядно. Мы с ним как-то про жисть разговорились, и он сказывал, мол, кабы ему еще рубликов сотни три, а еще лучшей четыре, уж он бы тогда развернулся. Я так мыслю, что за-ради того, дабы их получить, он на что хошь пойдет. Ну разве что окромя убийства да разбоя – то уж ему вовсе не личит. Осилишь ты уплатить эдакую деньгу?
Я призадумался. Деньги – дело пустячное. Хоть у меня их и не имелось, но платить все равно буду не я, а рулетка, так что наплевать.
Смущало иное. Если он ради денег готов пойти чуть ли не на все, то он сразу становится ненадежным. Пообещает другой тысячу – и все, переметнется, только его и видели. Операцию сорвет – не смертельно, переживу, а вот ребята могут пострадать, и крепко пострадать – сдаст ведь.
Но тут Игнашка, словно почуяв мои сомнения, добавил:
– А в верности его не сумлевайся. У нас ведь как – коль за одного стоим, то иному, кой супротив, уже не служим, даже ежели он вдвое посулит. А кто инако поступает, тот опосля по земле недолго ступает. Не держит она иуд.
– Тогда найдем деньгу, – твердо сказал я. – Будет ему серебро, и не одна сотня, а если сделает все как надо, то и еще столько же. Но вначале надо бы повидаться и поговорить – мало ли.
– Коль так, то он в лепешку расшибется, а все, что требуется, сделает, – заверил меня Игнашка. – А повидаться само собой. Чрез час он у тебя на подворье будет. – Но, не утерпев, добавил: – Мыло, конечно, похужее меня будет, но в наших делах толк ведает.
– Какое мыло? – не понял я.
– Кличут его так. Он и впрямь сызмальства мог без мыла в любую задницу влезть, потому так и прозвали, – пояснил Игнашка и предупредил: – Среди сурьезного народца его хошь и кличут Кузьмичом, но ты с ним не больно-то рассусоливай, ежели что. Да и величать так-то ни к чему – невелика птица, чтоб отечество его поминать. Прошка, и все тут.
Всего через час, даже меньше, передо мной сидел весьма солидный мужчина с аккуратно расчесанной бородой и блестящими от елейного масла русыми волосами. Он и одеждой ничем не отличался от купца, да и говор имел точно такой же – степенный, неторопливый.
Пообщавшись с ним, я решил не пользоваться последним советом Игнашки. Что-то мне подсказывало – даден он был скорее из чувства подспудной ревности, и других причин не имелось.
Да и несолидно это – величать своего главного эмиссара по кличке.
Словом, едва Игнашка удалился, я все переиначил. И как в воду глядел – Мылу чертовски пришлось по душе то, что эдакая значительная особа, как князь, да еще и учитель царевича, обошелся с ним столь уважительно.
А уж когда я, наливая себе горячего сбитня, совершенно машинально на правах хозяина налил доверху и вторую кружку, поставив ее перед ним, он окончательно растерялся от подобной чести, оказываемой ему, а опомнившись, пришел в неописуемый восторг.
