Герман Романов - Спасти Отчизну! «Мировой пожар в крови»
— Ты не думаешь, что они скопытятся от такой чумы?! Французы ведь издавна революциями балуются!
— Хорошо бы, если… Нет, Мики, большевизм их не захлестнет! Хотя, чего скрывать, мне бы такого очень хотелось. Пусть бы эти твари своим варевом подавились!
Генерал и сибирский царь, носящий титул императорского высочества и ставший в одночасье местоблюстителем имперского престола, условности давно отбросили в сторону и слов не подбирали — не на приеме послов сидят, дружескую беседу между собой ведут. Настолько искренне, что собеседники раскраснелись, и табачный дым густыми клубами застилал большой кабинет, словно на старинной батальной картине.
— Почему ты так решил? Во Франции и Германии имеется огромная масса недовольных властью, и они примкнут к большевикам, как только те подойдут к границам.
— Согласен с тобою! Еще как примкнут! Но тут есть один нюанс — в отличие от нас, там не менее большая масса тех, кого называют средним классом. И как бы они ни были там недовольны послевоенным разорением, с охотой возьмут в руки оружие, чтобы не лишиться оставшегося имущества и привычного уклада жизни. Большевистский беспредел им придется не по нутру, так что сражаться против него станут яростно. Это не наша сопливая интеллигенция, имею в виду присяжных поверенных, газетчиков, учителей в гимназиях и прочих, ту образованщину, что ввергла Россию в этот жуткий кошмар, желая проверить на опыте свои умозрительные теории. Заварили кашу, а нам расхлебывать теперь полной ложкой!
— Беспредел, — Михаил Александрович будто пропустил мимо ушей горячий монолог Арчегова и с видимым удовольствием словно «пожевал» понравившееся ему слово.
— Беспредел! Удивительно точно схвачено. Ты так называл творящиеся безобразия в твои девяностые годы?
— Так, — согласился генерал, но его словно не услышали. Монарх тихо рассуждал, как бы разговаривая сам с собою:
— В прошлом году, насколько я помню, удалось разгромить Советы в Баварии. Да и венгерскую совдепию, как ее там называли, тоже разогнали, хотя та полгода революцию устраивала. Ты прав — сил у здоровых кругов Германии хватит, чтобы большевистскую чуму перебороть. Ведь нынешний рейхсвер, если не ошибаюсь, насчитывает сто тысяч, причем исключительно добровольцев.
— Больше, много больше, Мики. Есть у них в загашнике еще «черный рейхсвер», что противостоит территориальным притязаниям поляков и чехов. А вот Красная армия — величина не постоянная, более шести десятков дивизий в ней не собрать. Посчитай сам — треть на нас отведена, да с повстанцами, коих пруд пруди ныне, борется. Еще дюжину дивизий им придется в Польше оставить — паны с них крови попьют. И три десятка они смогут на Германию бросить. И это все, больше сил у них нет. И не будет! И учитывай, я считаю по максимуму, на самом деле более 15–20 дивизий большевики на тевтонов не бросят, нет у них лишних сил!
Арчегов пристально посмотрел на Михаила Александровича, тихо добавил, немного вибрируя голосом:
— Столько, с учетом конницы, может выставить против них Веймарская республика, причем намного лучшего качества, к этому и добавить нечего. Так что через Одер красные, может быть, и переправятся, вот только до Эльбы вряд ли дойдут! Тем более до Рейна!
— Это меня и примиряет с твоими безумными… Хотя нет, расчет у тебя на первом месте идет. Отвести от нас большевистскую угрозу можно только одним путем — направить ее разрушительную энергию на запад. — Михаил Александрович тяжко поднялся с кресла, прошелся по кабинету, мучительно размышляя — в забывчивости тер пальцами свой большой, с нарастающими залысинами лоб. — Это единственный вариант, другого просто нет!
— Я все понимаю, Константин Иванович. Но что взамен мы сможем вытянуть из комиссаров, и главное — каким образом?
— Что — мы сейчас с тобою и определим, — Арчегов усмехнулся. — А как — так это яснее ясного.
— И как? Прости уж меня, неразумного, — грустно улыбнулся монарх и посмотрел на генерала. Тот взгляд свой не отвел, выдержал, ответил коротко, медленно цедя слова:
— Нам нужно принять предложение Совнаркома и немедленно съездить в Москву на переговоры!
Демблин
— Все, отвоевались! — Михаил Вощилло еще раз прочитал листок телеграммы и вздохнул с нескрываемым облегчением. Для сибиряков война с Польшей окончилась — матчасть нужно было передать красным, а личный состав вывезти в Петрозаводск.
— Карелия так Карелия, — капитан улыбнулся. Жизнь снова сделала крутой поворот, и теперь его ждет новое место службы. И летать будет — на Севере, как он уже узнал, англичане оставили несколько десятков новых аэропланов, от «Де Хевилендов-9» до истребителей «Сопвич». Да и край почти культурный, до Петербурга рукою подать.
Вспомнив о столице, Вощилло невольно загрустил. Не скоро удастся побывать в любимом детище Петра, ибо сейчас там заправляют красные. А летчик любил Санкт-Петербург всем сердцем и не воспринимал его новое название Петроград, данное в 1914 году на волне германофобии.
Капитан бережно сложил листок бумаги с приказом, засунул в карман офицерского френча. Красноармейскую форму с цветными «разговорами» сибиряки категорически отказались надевать. Хватит с них того, что погоны с кокардами сняли, хотя бело-зеленые угольники с рукавов не отпороли.
Впрочем, в последнее время комиссар отряда, слесарь из московских авиационных мастерских, несколько раз настоятельно намекал, что было бы неплохо летчикам и техникам погоны надеть. Мол, раз в Сибирской армии служите, а там сейчас вроде как союзная большевикам «демократия», то нужно и знаки различия носить соответствующие. Да и посетивший вчера авиаотряд важный чин, из бывших офицеров, с двумя ромбами комдива, тоже настоятельно просил переодеться к смотру, что будет проводить сам командующий фронтом молодой Михаил Тухачевский, бывший поручик императорской лейб-гвардии.
Вощилло мягко отказался от назойливого предложения, сославшись на отсутствие уставной сибирской униформы. Капитан хорошо помнил тайный приказ, отданный военным министром, — погонами и кокардами не щеголять, а носить красноармейские знаки различия.
Пилот скосил взглядом на рукав, усмехнулся — три «кубаря» пламенели под большой пятиконечной звездой. Выслужился крепко, большой чин имеет в Красной армии — командир батальона или дивизиона, что соответствует подполковнику или майору в худшем случае. Только не радовали сердце эти знаки, носил их, как и все сибиряки, с тщательно скрываемым омерзением.
Но куда деваться прикажете бедному сибирскому капитану — попала собака в колесо, так пищи, но беги. Тем паче сегодня смотр, который будет проводить «красный маршал»…
— Рад тебя видеть, Константин, — Вощилло протянул руку подошедшему плечистому краскому с двумя орденами на красных розетках и синими кавалерийскими «разговорами». Старый знакомый, тоже «сибиряк», на другой линии фронта тогда находился, да в плен попал — товарищ Рокоссовский. Рукопожатие было крепким.
— И я рад видеть, Миша. Позволь поздравить с высокой наградой трудового народа.
— Взаимно. И тебя, как я вижу, со вторым орденом поздравить можно. — Вощилло говорил с радушием, хотя внутри все клокотало. Он еле сдержался, когда ему привинчивали пролетарскую награду на грудь.
Но дипломатию пришлось соблюдать со всем политесом, хотя голова кругом пошла. Трудно было раньше даже представить, что рядом с зеленым крестом «За освобождение Сибири», полученным в рядах «белой гвардии», будет привинчен орден Боевого Красного Знамени.
Иркутск
— Ни за что! Я с ума не сошел…
— При чем здесь это, Мики? — Арчегов улыбнулся, глядя на багровые пятна, которыми покрылся монарх, неправильно понявший его предложение. Да уж, в Первопрестольную теперь не то что царя — премьера Вологодского танковой буксирной цепью не затянешь.
Хватило Петру Васильевичу за глаза большевистского гостеприимства. И дело не в пулеметах, а в тех наркомовских пайках, что позволяли себе захватившие власть победители в голодающей стране. Сразу припомнилось унылое лицо Троцкого, когда тот генералу поведал, что икра в горле стоит, налопался он ее, «бедный», за три года диктатуры пролетариата. Да и другие наркомы тоже «оголодали» изрядно, одной осетринкой порой постились от отвращения к плодам земным.
И правильно — для кого ж революцию делали, голодовать самим, что ли, родимым, прикажете?!
Зато потом сказок понаписали коммунистические борзописцы — как с превеликим трудом Ленину в Москве один лимон нашли, будто не ведали, что на Хитровке продавали все, что только в голову могло бы взбрести — от рябчиков до ананасов.
Как несколько раз терял от голода сознание нарком продовольствия Цюрюпа — видно, продотряды хлебушка с крестьян не смогли собрать?! Или сусальный образ Дзержинского приукрашивали, целое сказание написав о картошке с салом, кою чекисты с превеликим трудом уговорили «железного Феликса» съесть. Константин в мае даже засомневался, подумав, что в том, прочитанном в детстве, рассказе была некая доля правды. Глава ВЧК здорово подсел на кокаин, а сей дурман аппетит отшибает напрочь, недаром высох как Кощей, только глазами зыркает…
