Андрей Валентинов - Бойцы Агасфера (Око силы. Первая трилогия. 1920–1921 годы)
– У пана полковника сегодня непонятное настроение… – вздохнул обладатель брезгливого голоса. – Так вы уверены, что вам надо именно в Иркутск?
– Да, – кивнул Ростислав, все еще не веря такой удаче.
– Хорошо, – продолжал чех. – Через полчаса отходит эшелон. Но имейте в виду – только до Иркутска. Если вы рассчитываете на что-нибудь большее…
– Мне надо в Иркутск, – повторил Ростислав, вдруг почувствовав, как нелегко дался ему этот день.
Глава 2. Посланец Сиббюро
Степа Косухин оказался в Иркутске ранним утром шестого января, голодный, изрядно замерзший, но полный революционного оптимизма. С ним была его партизанская гвардия – сотня черемховских шахтеров, вместе с которыми он воевал уже третий месяц. Еще за день до этого они доели последние консервы и дожевали остаток сухарей. О табаке и говорить не приходилось – курящие, в том числе и сам Косухин, страдали неимоверно. Мерзавцы-чехи предлагали меняться, но ничего путного в обмен не было. В конце концов распропагандированный Степой легионер подарил черемховцам две пачки какой-то жуткой японской отравы, которой хватило лишь на одну раскурку, да и то по половине папиросы на каждого. Впрочем, Степа не унывал. Он выполнил приказ Иркутского большевистского комитета и самого товарища Чудова, а по сравнению с этим все остальное казалось несущественной мелочью.
Приказ этот пришел в Черемхово аккурат вечером третьего января. Товарищ Чудов сообщал о взятии власти в Иркутске эсеровским Политцентром и требовал немедленной присылки подкреплений из числа надежных бойцов. Старшим он приказывал назначить товарища Косухина Степана Ивановича. Степа был горд. В Черемхово и его окрестностях было немало командиров постарше и поопытнее, и он воспринял приказ, как особое доверие партии. Правда, кое-кто, как он успел заметить, не очень рвался в Иркутск, где ожидались серьезные дела. Война шла к концу, и некоторые товарищи начали проявлять самый настоящий оппортунизм. Оппортунистов Косухин презирал. Быстро собрав отряд из добровольцев, он позаботился о том, чтобы каждый из партизан имел по две обоймы к винтовке и по три самодельные ручные бомбы, и той же ночью занял позицию вдоль железной дороги. Первые два эшелона, сопровождаемые бронепоездами, пришлось пропустить, зато третий взяли без боя. Легионерский пост у семафора был обезврежен заранее, и перепуганный чешский комендант эшелона после долгой ругани согласился выделить для маленькой армии Степы Косухина два пустых вагона. Правда, вагоны оказались товарными, мороз продирал до костей, а проклятые чехи категорически отказались выделить отряду хотя бы ящик тушенки. Но всем этим можно было пренебречь. Главное – быстрее добраться до Иркутска, где, как чувствовал Степа, его отряд будет очень нужен для дела Мировой Революции.
Смысл происходящего Косухин подробно объяснял бойцам отряда, для чего неоднократно переходил из вагона в вагон, один раз чуть не свалившись прямо под колеса поезда. Партизаны, ребята сознательные, понимали все с полуслова. Степа был уверен, что радоваться рано. Власть в Иркутске взяли не лучшие представители трудового народа – большевики, а тайные агенты мирового капитала – эсеры, сибирские кооператоры и прочая мелкобуржуазная шушера. Более того, часть города по-прежнему контролируют мерзавцы-чехи, которые хотя и объявили нейтралитет, но втайне, без сомнения, сочувствуют классово близким им гадам-белогвардейцам. И наконец, поблизости от Иркутска стоят банды врага трудового народа атамана Семенова, а с запада, сквозь тайгу, к городу идет недобитый генерал Каппель. Ввиду этого Степа считал совершенно необходимым установление в Иркутске власти Советов.
Со Степой не спорили. Несмотря на свои двадцать два года, он был уважаем за лютую, истинно классовую ненависть к врагу и безупречное пролетарское происхождение. Все знали, что товарищ Косухина прислали в Черемхово еще в августе месяце по приказанию Сибирского бюро ЦК, – а что такое Сиббюро, знал каждый. Степа, до того громивший белых гадов под командованием Фрунзе, стал одним из организаторов повстанческого движения в районе Иркутска и вскоре неплохо проявил себя, заслужив похвалу самого товарища Нестора – знаменитого анархо-коммуниста Каландаришвили. Каландаришвили и познакомил Степу с товарищем Чудовым, который, как только в Иркутске начались бои, вспомнил о молодом посланце Сиббюро.
Отряд Косухина вывалился из вагонов аккурат на первой платформе Иркутского вокзала и тут же был со всех сторон окружен целым батальоном легионеров. Партизаны уже отстегивали тяжелые самодельные бомбы жуткого вида, когда наконец, подбежал перепуганный офицеришка, с которым Степа вступил в переговоры. Как выяснилось, чехи всерьез решили, что воинство Косухина в нарушение перемирия прибыло для штурма иркутского железнодорожного узла.
Будь у Степы не рота, а, к примеру, батальон, он так бы и поступил, ибо соблюдать соглашения с проклятыми империалистами не собирался. Но силы были неравны, и Косухин потребовал немедленного предоставления каждому бойцу по пачке папирос и свободного пропуска в город. И то и другое было ему тут же обещано, после чего довольный таким развитием событий Косухин вывел отряд на привокзальную площадь.
Тут произошла заминка. Степа ни разу не был в Иркутске и не представлял себе, куда и каким маршрутом надлежит двигаться дальше. Втайне он надеялся, что кто-то – если не сам товарищ Чудов – позаботится встретить его гвардию. Но на привокзальной площади кроме толпы мешочников, дамочек определенного рода занятий и публики явно буржуйского вида, никого не оказалось. Подождав немного, Косухин решил проявить инициативу и действовать самостоятельно.
Прежде чем двигаться дальше, он велел бойцам привести себя в порядок, проверить оружие и проявлять классовую сознательность. Возражений не последовало, но по унылому виду подчиненных Степа не без грусти сообразил, что два дня в заледенелых вагонах несколько поубавили сознательности в отряде. Он и сам понимал, что бойцов надлежит кормить и вовремя укладывать спать, но делать было нечего, и он дал приказ идти прямо к замерзшей Ангаре, за которой темнел ночной город.
Поход начался спокойно. Бойцы в меру возможностей соблюдали революционную дисциплину и даже пытались идти в ногу. Правда, иркутские обыватели, определенно из нетрудового элемента, почему-то шарахались в сторону, а некоторые, из наименее сознательных, даже пытались бежать. Вероятно, на них производили неизгладимое впечатление огромные самодельные бомбы, болтавшиеся на поясе у черемховцев. Взрывались они не всегда, зато моральное воздействие оказывали немалое, в чем Степа в очередной раз имел возможность убедиться.
Прямо за станцией отряд был остановлен каким-то эсеровского вида патрулем, но Степа не стал вступать в ненужные дискуссии, а попросту скомандовал «вперед» – и отряд прошествовал дальше под изумленными взглядами оторопелых солдат.
Вскоре путь отряду преградила Ангара, через которую пришлось перебираться по неровному льду. Степе объяснили, что могло быть и хуже – могучая река замерзала не каждую зиму, и тогда приходилось доверять сметанному на живую нитку наплавному мосту. Косухин представил себе дымящуюся под ногами черную гладь – и еле удержался, чтобы не перекреститься.
Они шли уже больше часа. Вокруг вырастали недвусмысленно буржуазного вида дома, и Степа начал догадываться, что центр где-то недалеко. Он попытался было спросить об этом у встречных, но упрямые иркутские обыватели почему-то избегали беседы. В конце концов Степа избрал ориентиром огромный собор, возвышавшийся неподалеку. Собор привлекал Косухина прежде всего толщиной стен, за которыми можно всегда отсидеться – и высокой колокольней, где следовало расположить наблюдательный пункт.
Однако до собора дойти не удалось. За очередным перекрестком дорогу отряду преградил целый взвод солдат без погон, но с цветными повязками на рукавах шинелей. Степа, конечно, не сбавил бы темпа перед подобным препятствием, если бы не два пулеметных ствола, смотревших на него равнодушными черными зрачками. Это был веский аргумент, и Косухин приказал отряду остановиться.
Из рядов солдат вышел высокий бородатый мужчина в черной кожанке, обвешанный таким обилием оружия, что Степа даже позавидовал, и потребовал объяснений. Косухин сообразил, что его славный отряд почему-то принимают за банду грабителей, отчего в городе несознательные граждане подняли форменную тревогу. Возмущенный Степа хотел уже, проигнорировав пулеметы, идти на прорыв, но заметил, что из соседнего переулка не спеша выкатывается броневик. Косухин вздохнул и достал свой мандат.
Грозный мужчина в кожанке оказался самим Фролом Федоровичем, председателем Политцентра. Степа, представлявший эсеров исключительно гнусными интеллигентами с козлиными бородами и в пенсне, поглядел на знаменитого на всю Сибирь боевика с определенным уважением. Федорович же, убедившись, что перед ним не банда, а сознательный авангард черемховского пролетариата, смерил Косухина снисходительным взором и распорядился отвести отряд в казармы, где он будет поставлен на довольствие.
