Великий диктатор. Книга вторая (СИ) - "Alex Berest"

Но, в основном, моё время съедала работа на автомобильном и оружейном заводах, а также присмотр за строительной артелью, которой обзавелась и наша корпорация. Произошло то, чего больше всего боялся дед Кауко. Нам пришлось ввязаться сразу и одновременно в несколько проектов.

Во-первых, из Англии вернулся Йорген Расмуссен и привёз с собой семью родственников нашего управляющего кирпичным заводом Кевина Райта. Его младший брат с супругой и с семьёй сына. Все приехавшие оказались оптиками и дед сразу задумал пристроить их к делу для производства очков.

Во-вторых, этот же Расмуссен привёз предложение от германской компании «Адлер» (Adler). Эта компания хотела от нас карбюраторы, зеркала и стёкла в обмен на оборудование полного цикла и лицензию на производство печатных машинок, велосипедов и мотоциклов.

Эдвин Бергрот посчитал это предложение выгодным и вместе с Расмуссеном отбыл в Германскую империю, оставив автомобильное производство исключительно на меня и на недавно нанятого молодого инженера Тома Роберта Рунеберга. Который был ни много ни мало внуком того самого Йохана Рунеберга, произведения которого я критиковал в лицее, что и способствовало запрету их изучения в школах княжества.

Но к нам в компанию этот молодой швед попал исключительно благодаря моему глоссарию к книге «Между мирами». Оказывается, его отец, Роберт Рунеберг, ещё в 1879 году построил самый настоящий гидросамолёт. Но из-за слабого парового двигателя, мощностью всего в пятнадцать лошадиных сил, его аппарат так и не взлетел.

Больше попыток построить гидроплан он не предпринимал, но привил свою страсть к аэронавтике сыну, который, увидев в глоссарии гидроплан, срисованный мной по памяти с австрийского «Лонер-Л», отправился к нам в Гельсингфорс и даже из-за этого поругался с отцом. И поначалу разочаровался, узнав что мне и вправду четырнадцать лет. Но, пообщавшись с Расмуссеном, остался у нас работать. Постепенно я смог наладить с ним контакт и даже повесил на него задачу по созданию подходящего для самолёта двигателя. В качестве образца я взял за основу рядный четырёхцилиндровый двигатель «ЯМЗ».

Вместе с Бергротом и Расмуссеном в Германскую империю отправился и Луис Шмайссер. Которому написала письмо его старшая дочь Грета, что Теодор Бергманн выгнал с завода его сына Хуго и прекратил оплачивать учёбу в университете Отто Шмайссеру. А через день после их отъезда поступил заказ от русского императорского флота на двести моих карабинов, но под калибр в три линии. Так что пришлось впрягаться и помогать Бьярнову и Хансу Шмайссеру. И всё самому, так как у кузена Микки приключилась любовь, и он стал рассеянным. Нафиг мне такой помощник? Чего доброго оторвёт ему палец на станке, а виноват я буду.

— Тула, — уже потише, но всё же отчётливо, опять промычал во сне Микка.

А влюбился он в эту самую Тулу, которая, видимо, ему сейчас и снится. Тула Коттен была младшей сестрой его дружка Ноя, с которым мы дрались в первый год, как приехали в город на учёбу. Сначала Тула опробовала свои просыпающиеся женские чары на мне, но, не дождавшись никакой ответной реакции, переключилась на кузена. Которому достаточно было улыбки, невинного поцелуя в щёку и возможности подержаться за девичью талию во время танцев.

У меня же, всё было несколько сложнее во взаимоотношениях со слабым полом. Дед Кауко, как и обещал, нашёл мне вдовицу к которой я ходил один раз в неделю. Для, как я это назвал, «правильного христианского траха». Двадцатипятилетняя Марта Сулоконен была дамой красивой, стройной, в меру упитанной, но с таким количеством тараканов в голове, что я после каждого посещения её давал себе слово, что больше сюда ни ногой. Но всё равно шёл.

Первым её требованием было называть её только тётей Мартой. Второе требование — никаких поцелуев. Сексом мы занимались исключительно только в миссионерской позе и только в длинных ночных рубахах, задирая их по пояс. И самая главная её причуда была в том, что она во время акта закрывала платком своё лицо. Или ей было стыдно, или меня не хотела видеть. Вот такой вот разнузданный секс по-фински. А ведь так и комплекс на всю жизнь можно заполучить какой-либо. Хотя, пускай лучше комплекс, чем сифилис.

……

— Вы кто? — спросил Леопольд Мехелин у зашедшего в его кабинет молодого человека.

— Я? — растерялся тот и застыл на месте, удерживая на руках какие-то папки и ящички.

— Здравствуй, Леопольд. Этот юноша со мной. Мой новый помощник и, надеюсь, преемник, — пояснил вошедший в кабинет генерал-губернатора управляющий финляндского монетного двора Конрад Лир.

— Здравствуй, Конрад. Тогда всё ясно. А то секретарь доложил о твоём приходе, а вместо тебя, появляется этот юноша. Как вас звать-то молодой человек? — Мехелин переключил внимание на продолжающего стоять с грузом в руках помощника финляндского минцмейстера.

— Извините, господин генерал-губернатор. Я — Исаак Густав Сундель.

— Младший сын Августа Сунделя и Айны Алениус, — подмигнул Мехелину Конрад Лир.

— Вот как! А ведь мы с вами знакомы, — усмехнулся генерал-губернатор. — На рождество 1883 года, вы, катаясь на моих плечах, решили перебраться на люстру, чем вызвали тогда знатный переполох.

— Я помню тот эпизод, ваше превосходительство, — признался юноша и покраснел.

— А ещё мы с вами родственники. Ваша матушка — моя троюродная внучатая племянница.

— Это всё прекрасно, Леопольд. Но у нас возникли непредвиденные проблемы. Исаак, давайте сюда образцы и можете присесть рядом со мной, — отдал минцмейстер распоряжение своему помощнику. — Из имперского министерства финансов пришёл запрет на использование нашей символики на реверсе монет. Только имперский орёл с Георгием Победоносцем на центральном щите.

— А разменная монета?

— Везде. Даже на пенни любого достоинства или орёл вместо вензеля Николая II, или нейтральный знак, не имеющий никакого отношение к государственной символике.

— Нейтральный, это какой? Может, можно какого-нибудь святого или какой памятник?

— Я сам не знаю. Если взять ту же сосну или берёзу, то царь может обидеться, что его вензель поменяли на дерево. И всё тоже самоё с различными животными или рыбами.

— И? Какой выход?

— Мы сделали несколько образцов с, как мне кажется, наиболее нейтральными реверсами для разменной монеты. Для золотых монет выхода нет, придётся печатать с Российским гербом. А вот для пенни, сам взгляни, — и старый мастер, раскрыв ящик с образцами, подвинул его к Мехелину.

— Хм. Собор Святого Николая, это вполне подойдёт для серебряных монет, — стал перебирать пробники генерал-губернатор. — А это что? Мумми-Тролль? — удивлённый чиновник показал найденную им монету с легко узнаваемым профилем сказочного животного, придуманного Матти Хухтой, Конраду Лиру.

— Это шуточная поделка моего помощника, — поморщился минцмейстер и с укоризной взглянул на Исаака Сунделя. — Наверное он по ошибке положил её к пробникам.

— Нет-нет! — воскликнул Леопольд Мехелин. — Это гениальная идея! Раз царь-батюшка не хочет видеть нашего льва с мечами, то пусть полюбуется на наших домовых.

— Леопольд, ты это серьёзно? Тебе же это может стоить твоего поста!

— Я полностью серьёзен, Конрад. И я не держусь за свою должность. Это не я напрашивался, а он меня сам утвердил по представлению графа Витте. Напечатайте два набора пробников на разменную монету. С собором и с этими сказочными существами. Допустим, две маркки — это Мумми-Папа в цилиндре, одна маркка — Мумми-мама с ридикюлем…

— Лео, погоди, я не разбираюсь в этих существах. Вон, Исаак это придумал, пусть этим и занимается.