Леонид Смирнов - Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу
Я вел бойкую торговлю — это нетрудно, если продаешь Себе в убыток. Лишь бы конкуренты не поколотили. Но на сей раз я был на ярмарке единственным продавцом фань-ских товаров, так что обошлось. И я ждал…
Сейчас бы меня и мать родная не узнала — так здорово я замаскировался. Волосы стали огненно-рыжими, глаза — зелеными, как малахит, кожа приобрела устойчивый кирпичный оттенок. Появились щегольски завитые, напомаженные усики и модная в глубинке шкиперская бородка. Да и смой я грим, не каждый знакомец признал бы во мне младшего логика Игоря Федоровича Пришвина — уж больно переменился за время лихолетья ваш покорный слуга.
Мама… Где она? Связник сообщил: после начала событий мою семью успели надежно спрятать. Знает ли мама о судьбе великовозрастных детей? Каждый день может прийти страшная весть, ведь большая охота продолжается. Велик ли запас прочности у материнского сердца? У скольких матерей оно разорвалось от одного лишь ожидания новостей…
Связник из Ломова не явился к намеченной дате, не приехал он и до контрольного срока. Мне следовало свернуть торговлю и мчать на. запасную явку — в Нижний Вычегай. Но вместо этого я занялся личной жизнью.
Настя… Она не давала мне покоя ни днем ни ночью. Я думать ни о ком и ни о чем другом не мог. Пока ждал связника, еще держался — в жизни никого не подводил. Но теперь за мной долгов нет. Так я решил. Закрыв торговлю и оставив непроданный товар на складе у знакомого купца, я налегке отправился в Тутолово. Мне нужно было увидеть ее. Только и всего.
Согласившийся подвезти меня приказчик лихо правил каурой кобылкой. Бричка неслась по ухабам и порой подбрасывала седоков, как дикая лошадь — объездчика. Будь на моем месте мирянин, он непременно сверзился бы в кювет. Сам же приказчик в прошлой жизни наверняка выступал акробатом в цирке.
С каждым часом я приближался к той, что лишила меня сна и аппетита. Но что дальше? Что я могу предложить Насте, даже если приглянулся ей? Бросить семью и умчаться со мной в неизвестность? Ни в жисть не согласится… На какое чудо я рассчитывал, трясясь по уездному тракту, слегка подмерзшему после осенней распутицы? Сам не знаю.
— В Ломове бывали? — перекрикивая рессорный скрип, спрашивал приказчик. У нас еще и разговор происходил при этой бешеной езде. Отвлекал от тревожных мыслей.
— Само собой.
— Что там о гадерах говорят? Придет ли войско?
Я не сразу понял, о чем идет речь. «Галеры… Войско…» Аллигаторы! Вот в чем дело. Великое и могучая, русский языка…
Действительно, этим летом в сибирских реках появились огромные аллигаторы-убийцы: серые спины, желтые животы, рифленые хвосты и сотни мелких зубов — острых как бритвы, способных перегрызть трехвершковое бревно.
Одним ударом хвоста аллигаторы перешибали лошади хребет или сбрасывали телегу с парома в воду. Длиной они были три сажени и более.
Далеко от воды «гадеры» не уходили, так что люди постепенно приучились сосуществовать с жуткими соседями. Понятное дело, теперь больше никто не рыбачит и белье в реках не стирает — все в точности предсказал мой отец пятнадцать лет назад, когда пугал кедринского градоначальника. С одной лишь разницей: тогда речь шла не об аллигаторах, а о ехидне, что «завелась» в Архиерейском пруду.
— Не будет войск. Раньше не слали, потому что солдат не хватало. «Гадеры» ведь эти чуть ли не в каждой речке завелись. А теперь говорят, в рождественские морозы сами собой передохнут. В кои-то веки и от холода польза будет.
— Ваши бы слова да богу в уши… До поселка Тутолово оставалось не больше версты, когда приказчик вдруг завопил:
— Тпру!!! Тпру, родимая!
Изо всех сил натянул поводья. Кобыла поднялась на дыбы, захрапев от ужаса, бричку тряхнуло, едва не скинув нас с облучка. Приказчик с трудом утихомирил лошадь. Поперек дороги лежало странное серое бревно, слегка «припудренное» изморозью. Оно вдруг шевельнулось и, переваливаясь с ноги на ногу, беззвучно спустилось с пологого откоса. Я хорошо разглядел крепкие короткие лапы и мощный длинный хвост.
— Мама родная! — прошипел приказчик и повернулся ко мне. Лицо у него было серое — почти как аллигаторова кожа, только бледнее. Не дождавшись моего ответа, приказчик спросил: — Чего делать-то?
— Стой тут. Я схожу гляну…
Поселок был в осаде. Аллигаторы сотнями выбирались из реки и огромными серыми клиньями устремлялись к Тутолову. Начались заморозки, а это для холоднокровных верная смерть. Им нужно было тепло, и всесильный инстинкт самосохранения повел чудовищ к человеческому жилью.
Трижды я натыкался на сбившихся в кучу аллигаторов. Они пытались согреться, тесно прижимаясь телами. Наползали друг на дружку, залезали вторым и даже третьим этажом — как лягухи во время брачных игр.
Если бы все чудовища занимались таким вот сугревом, людям ничего не стоило бы уйти из окруженного поселка. Но далеко не каждый аллигатор от холода стал вялым и медлительным, превратившись в хорошую мишень, — их взбодрил хлынувший в кровь адреналин. Молодые, агрессивные особи могли ползать со скоростью пешехода и бдительно следили за жителями Тутолова. К тому же сибирские аллигаторы, в отличие от африканских собратьев, существа стайные.
Наверное, здоровые взрослые тутоловцы сумели бы бегом выскочить из кольца, но что делать с малолетками, стариками и больными? Да и разве бросишь домашний скот, без которого многодетной семье не выжить? Горняцкий заработок скуден.
Мне пришлось продираться сквозь бурелом, когда три здоровенных самца задумали полакомиться пришвинским мяском. Крылья бы им отрастить — вот уж точно не будет спасения.
Вернувшись к бричке, я с удивлением обнаружил, что приказчик, несмотря на охватившую его трясучку, дождался меня, не дал деру.
— Ну что там?!
— «Гадеры» напали на поселок. Долго тутоловским не продержаться. Мчись назад, телеграфируй в Ломов — пусть срочно шлют солдат. А я останусь. Девушка моя тут…
Приказчик поглядел на меня с уважением и жалостью и зачем-то снял картуз. Развернул бричку и, взмахнув кнутом, погнал кобылу в сторону Верхнего Вычегая. А я пошел обратно. Надо было найти Настю.
Войск и жандармов в Тутолове нет — только полицейский участок. Пулеметы народ в сараях не прятал — это рабочий поселок, а не привыкшие ко всему деревни в Пограничье. Разрывных пуль или гранат на ярмарке не купишь. А охотничьими ружьями аллигаторов не остановить. Слишком их много, да и попасть в уязвимые точки нелегко. Жаканов опять же не напасешься, а дробью в хищников палить — лучше уж сырой картошкой кидать. Хоть шишек им набьешь…
Даже если пуля попала в чудовище и пробила толстенную шкуру, это не значит, что оно больше неопасно. Чтобы уложить аллигатора, нужно попасть либо в глаз, либо через разинутую пасть (под строго определенным углом) — в мозг, либо под лопатку — попробуй пойми, где она у него! Сделать это непросто и при спокойной, выверенной стрельбе, а когда кругом чудовища и руки трясутся… Никудышные охотники из рудокопов, да и страх всех обуял. «Нечистая сила! За грехи наши — воздаяние!» — вопил батюшка с амвона, и народ верил, крестился истово, на колени падал, поклоны бил. До снайперства ли тут?..
К поселку легче всего подобраться по длинному глубокому оврагу, ведущему к реке Казаринке. Им-то и воспользовались основные силы аллигаторов, пока авангард штурмовал Тутолово в лоб.
Местные жители не могли получить подмоги. Телефонный провод был перекушен — вот и пойми, случайно или вполне осмысленно. А трое гонцов, один за другим отправленные в Верхний Вычегай, до цели не добрались. Ноги-то у парней крепкие и длинные, зато ум короткий. Убежали бы от «гадеров» по открытой местности, но эти олухи царя небесного выбрали для прорыва тот самый овраг. Увидев аллигаторов, они начинали карабкаться наверх по мокрой глине, соскальзывали и срывались прямо в разинутые пасти. Лишь один сумел выбраться из оврага — но тут же напоролся на караулящих его чудовищ.
Позже я узнал: горняки успели заминировать ближний конец оврага рудничным толом и взорвали его вместе с подобравшимися вплотную к поселку хищниками. Земля содрогнулась, и в двух ближних шахтах рухнули перекрытия.
Теперь главные силы чудовищ двигались через давным-давно убранное ржаное поле. Обойдя передовой дозор с тыла, аллигаторы отсекли рудокопов от поселка. Звуки дружной пальбы я услыхал издалека. Вскоре она стала лихорадочной — началась паника, стрелки спешили, мазали… А потом раздался душераздирающий крик. И еще один. И еще. Так кричат только упавшие в огонь или съедаемые живьем.
К месту бойни спешили десятки аллигаторов. Они отнимали друг у друга добычу, порой вступая в настоящие схватки. На время жора стая распадалась. Желудки отныне командовали головами.
Пока чудовища пожирали дозорных, я ринулся по заросшему малиной ольшанику — узкому свободному коридору между оврагом и полем. А по полю тем временем, словно приземистые бронеходы-амфибии, ползли старые, замшелые «гадеры», опоздавшие к трапезе.
