Димыч - Последний князь удела
Я пытался вспомнить, как же делалась массовая резьба в прошлом моём мире. Линию по изготовлению винтов мне доводилось пару раз видеть, но мельком и издалека. Но вроде в них ничего не вращалось, ни заготовки, ни режущий инструмент. У меня чуть мозги не вывернулись наизнанку, при попытках вспомнить принцип работы конвейерных резьбонарезных устройств. Первыми были отброшены штамповка и отливка. Озарение пришло, когда я вертел в руках плашку и пытался придумать, как её модернизировать. Я вспомнил, что части станка двигались навстречу друг другу, и понял, что вращение резца можно заменить перемещением детали вдоль него. С новой идеей я сам поскакал к Миронову, потребовав от него в кратчайший срок сделать пластину с косыми острыми линиями. Эти резцы должны были находиться строго параллельно друг другу, с одинаковыми промежутками между ними. Гораздо проще было добиться точности изготовления на плоской заготовке, чем на цилиндрической. Выслушав меня, кузнец загорелся этим приспособлением, пообещав исполнить его в кратчайшие сроки.
По первым снегу к нам примчал Сулемша Пушкин. Он уже получил новый чин московского жильца, и готовился отправляться в посольство, уговаривать изгнанного шведского принца к перемене места жительства. Времени у него было мало, поэтому получив две полусферы и насос к ним, он стал собираться в обратный путь.
— Григорий, ты хитрость-то с водой и стаканом хоть помнишь? — поинтересовался я у бывшего дорогобужского, а ныне дворянина московского списка.
— Ха, яз и достакан с горного стекла точёный, ровный да чистый, для сего прикупил, рубля не пожалел, — с этими словами Сулемша показал разученный фокус.
Видимо прошедшее время он даром не терял. Продемонстрированный им цирковой номер неподготовленного человека должен был сильно впечатлить.
— Просьба у меня к тебе, Григорий, — обратился я к новоиспечённому дипломату. — Увидишь, аль услышишь в немецких землях о хитрых каких приспособлениях, кои, например, за людей работу сами делают — так купи мне это, а не продадут, так картинку закажи срисовать, хоть и тайком. Так же стёкла зрительные, пищали необычные, всё, что необычного узришь — то для меня бери, а серебра тебе Ждан отсыплет.-
— Не тужи, привезу тебе диковинок иноземных, — улыбнулся Пушкин.
Через пару дней после начала Рождественского поста, поздним вечером, когда мы с Юшкой и Стенькой химичили в зельевой палате, к нам вломился испуганный младший Тучков.
— С Москвы примчали стремянные стрельцы, тятю бранью лают, требуют, дабы рог индрик зверя выдал им по царскому велению.-
— Какой-такой рог? — я ничего не понимал.
— Запамятовал ты, княже, как яз соврал боярину Годунову, будто сим чудодейственным снадобьем излечил тебя. Видать крепко занемог кто у боярина, аль в царской семье, раз сё требуют.-
— Где ж мы его возьмём? Может отговориться, что истратили весь?-
— Яз тятеньке сразу повинился, что нет у нас сего рога. Он мне накрепко велел — мчи к князю, измыслите чего. Ведь не поверят на Москве, будто нету. Умыслят нарочно, де, не отдали, дабы сгубить болящего. Такое лихо с прямым убойством поравняют, не дай то Бог.-
— Кто хоть болен-то? — продолжал я расспрашивать паренька.
— Неведомо сие. Можа и сам царь Фёдор Иванович. Слыхивал отче от богомольцев перехожих, будто видели они великого государя на молебне, нездоров он обликом-то.-
Что делать было совершенно не понятно.
— Скачи к токарю Фролову, пусть из запасов своего рога сотворит чего-нибудь. Да расколи, да затри поделку сию будто старое, — велел я Баженке.
Выехав вместе с сыном Ждана на другую сторону Волги, мне стоило решить, как дальше поступить. Протянуть время, пока младший Тучков доставит затребованное из Москвы, было несложно. Но вот наше волшебное лекарство скорее могло принести вред, чем пользу. Стоило ехать вместе со стрельцами в Москву, возможно, я смог бы там чем-нибудь помочь.
Встретил меня присланный к нам стрелецкий голова неласково:
— Пошто ключник твой нам препоны чинит? Аль алчите пожертвовать запас свой на царёву нужду?-
— Рог сей у нас в ларце хранился, — сказку мне пришлось выдумывать на ходу. — Сундучок тот дорогой, да непростой, замок в нём немецкий, хитрый. Токмо поломался он, яз его и отправил на починку искусному кузнецу, коей живёт в трёх верстах за городом.-
— Так пошли немедля за ларцом, пусть хоть рубят его, государево дело не ждёт, — взревел присланный дворянин.
— Уже отправляются людишки, токмо время позднее, да дорога заметена, — успокаивал я стрелецкого голову. — Ждан, прикажи подать служивым откушать, всё одно по утру в дорогу отправляться, к сему времени всё тут будет.-
— Точно ль доставят? Не хитришь ли, княжич? Больно гладко сказываешь, — начальник отряда был изрядно недоверчив.
— Всё в точности как молвил будет. Ежели совру — так мне сквозь землю провалится, — уверения мои были произнесены самым искренним тоном.
За поздним ужином мне хотелось выведать у командира стрельцов конкретные причины его приезда:
— Кто ж заболел-то и чем? Великий государь здоров ли?-
— Неведомо мне сие. Да и не почину мне о сём речь вести, — отрезал москвич. — Повеленье голова Стрелецкого приказа передал, мне того с излихом довольно.-
— С вами завтра поеду, — заявил я стрельцу. — Зелье инроговое хитро, токмо мне немчин при купле секрет его открыл.-
Возразить на это дворянину было нечего, он лишь вяло сопротивлялся:
— Мы споро помчим, умаешься так-то. Можа мне откроешь, яз в Москве перескажу?-
Такое предложение вызвало у меня лишь презрительную усмешку, чему стрелецкий голова не удивился.
Уже под утро Баженко притащил изготовленную Фроловым подделку. Желтоватый кусок странного спирального рога действительно казался принадлежащим волшебному существу.
Увидавший его на рассвете начальник отряда, аж обомлел от восторга. Помимо стрельцов меня сопровождал в столицу лишь Бакшеев с двумя телохранителями. Брать с собой больше народу голова отказался. Не дал он и затягивать сборы, и уже в первый рассветный час мы вылетели за городские валы. Впереди была Москва, где моя наивная попытка обмана могла дорого обойтись.
Глава 42
До столицы наша кавалькада домчала меньше чем за сутки, меняя лошадей на каждом яме. Такой изнурительной гонки мне раньше не доводилось испытывать. Москва встретила ночной метелью, задувавшей факелы караульных стрельцов. Без промедления меня в очередной раз доставили на патриаршее подворье, а отряд, везущий с собой бережно упакованный в деревянную шкатулку рог, поскакал дальше к кремлю.
Проснувшись и отстояв утреннею службу в домовой церкви, я был посещён патриархом Иовом, который в прошлое моё жительство в этих палатах так и не появился. Старец выглядел весьма благообразно, говорил зычным, трубным голосом, и являл собой, по крайней мере — внешне, практически образец православного священнослужителя. Верховный иерарх Русской Церкви красноречиво произнёс для меня пространное наставление, переполненное обильными цитатами из Священного писания, но с совершенно недоступным смыслом. То есть мне удалось выслушать речь патриарха в почтительном молчании, но вот постичь её суть было выше моих сил. Когда в светлице поутихли раскаты громкого голоса главы московского православия, меня милостиво допустили до целования руки и наградили благословлением.
Не успел я придти в себя после такого неожиданного визита патриарха, на лестнице, ведущей в нашу горницу, раздались громкие спорящие голоса. Спустя несколько мгновений, в комнату вошёл богато одетый, крепкий мужчина лет сорока, и с приветственным возгласом бросился ко мне, раскрывая свои руки для объятий. Вёл он себя как близкий знакомый, или даже родственник, хотя я был точно уверен в том, что видел его впервые. Видя мою скованность и явное удивление, обнимавший меня бородач, слегка отстранился и ласково произнёс:
— Не признал что ль, чадо? Аль спужался? -
Не дождавшись от того, кого называл ребёнком, никакой реакции, он повернулся к Афанасию и обеспокоено спросил:
— Неужто царевич завсегда такой, — посититель помялся и нашёл благообразное слово. — Тихий?
Бакшееву, похоже, пришедший человек был знаком, откашлявшись, рязанец промолвил:
— Будь здрав, оружничий Богдан Яковлевич, князю Дмитрию лик твой незнаком, от сего он в опаске пребывает.-
— Отставь боязнь, царевич, — сообщил мне наш незваный гость. — Пущай не прямой ты мне отпрыск, и сыноположения не было, но мню яз тебя за единокровного. Да и батюшка твой, Господу Богу нашему, Иисусу Христу, душу отдавая, завещал о тебе печься до самой моей кончины.-
Ситуация прояснялась, к нам прибыл мой нынешний опекун, Богдан Бельский. Почему-то он мне в мыслях представлялся заслуженным старцем, а вот нет — вполне здоровый мужик, годами примерно равный Годунову. Превратно истолковав моё затянувшееся молчание, оружничий с горечью проговорил:
