Сергей Бузинин - Генерал Сорви–Голова. «Попаданец» против Британской Империи
— Опять я не у дел, — огорченно проворчал Ван Бателаан, после того, как Арсенин перевел ему разговор. — Все приличные люди будут резать глотки англичанам, а я — крутить хвосты лошадкам…
— Не переживайте, дружище, — улыбнулся Арсенин, — сдается мне, эта война закончится не завтра. А сейчас, рекомендую помнить, что вы не в тылу отсиживаетесь, а охраняете ценный груз.
Натянув на лошадиные морды торбы с овсом и обмотав копыта и обода колес тряпками, команде удалось почти бесшумно довести фургон чуть ли не до станционного разъезда. Вся территория станции была окутана ночным мраком, а несколько костров, разложенных вдоль импровизированного перрона, если что и освещали, то пару футов земли вокруг себя да двоих солдат, неторопливо вышагивающих вдоль состава.
Туташхиа, отказавшись от помощи Корено, растворился в ночной тьме, а Арсенин вместе с оставшимися матросами приник к земле, готовясь в любой момент прикрыть друга огнем. Но как он не вглядывался, рассмотреть передвижения абрека капитан так и не смог. Внезапно один из часовых, схватившись за пробитую кинжалом грудь, свалился на землю. Пока его напарник вникал, что же произошло, ремень кнута обвило горло часового. Задыхающийся солдат попытался избавиться от удушающего захвата, но все попытки были тщетны, и через пару секунд мертвое тело рухнуло на перрон. Стараясь двигаться бесшумно, моряки добежали до мертвых часовых. Дождавшись, когда Арсенин и Троцкий, накинув поверх своей одежды мундиры убитых, выйдут на перрон, абрек на пару с Корено вновь скрылся из вида. Несколько последующих минут прошли в томительном ожидании, но все волнения оказались напрасными. Туташхиа, появившись из темноты так же внезапно, как и исчез, знаками показал, что часовые более не помеха. Ни в караулке, ни в казарме каких–либо признаков тревоги не наблюдалось, и Арсенин, позвав с собой Троцкого, подошел к будке паровоза и постучал по стальной дверце рукоятью револьвера:
— Эй, засони! Кончай дрыхнуть, комендант старшего к себе немедля требует!
После двух ударов верхняя половина дверцы с легким скрипом отъехала в сторону, и в образовавшийся проем, выглянул человек с крайне недовольным лицом.
— И чего старому хрычу от меня надо? – не дождавшись ответа, машинист полностью отворил дверцу и спрыгнул на землю. — Ночь на дворе, все добрые христиане спят, а он… — железнодорожник поперхнулся на полуслове, увидев револьвер, направленный ему в лоб.
— Отвечайте тихо и быстро. – Арсенин, освобождая Троцкому путь в будку, отпихнул машиниста в сторону. — Как далеко отсюда можно на паровозе уехать?
— Это смотря в какую сторону собрались, — пролепетал англичанин, не сводя глаз с револьверного ствола. — Можно и до Дурбана добраться, а можно и к португальцам в гости прокатиться…
— Мне в Трансвааль нужно. Доедем?
— По рельсам–то до самой границы докатить не сложно, — явственно сглотнул слюну машинист. — А есть они дальше или нет, того не знаю. Не катался я туда никогда.
— Тогда у вас есть отменный шанс расширить свой кругозор и погостить у буров. Ну и нас заодно прокатить.
— Э–э–э, нет, ребята, — покрываясь бисеринками пота, прошептал железнодорожник, — я в такие игры не играю. Вот вам паровоз, берите его и катите куда надо.
— Я так думаю, машиной и на одной ноге управлять можно? – зло ощерился Арсенин, взводя курок, — да и помощничек твой, увидев, что у старшего нога прострелена, покладистей будет …
— Вы не будете стрелять, — проблеял донельзя испуганный механик. – Выстрел всю округу перебудит…
— А мы сейчас пар стравим, и пока он гудит–свистит, я тебе лапку–то и отстрелю. Лезь в будку и вези куда скажут, а если, не дай Бог, не туда завезешь, первую пулю я тебе в брюхо пущу. Подыхать будешь долго и мучительно.
Понимая, что дальнейшие препирательства до добра не доведут, машинист поднялся в паровоз, где его уже ждали Троцкий с револьвером на перевес и самым злобным выражением на лице и трясущийся от страха кочегар с унылой физиономией и задранными вверх руками.
— А поведайте–ка мне, любезнейший, с чего это вы даже ночью паровоз готовым к отходу держите? – спросил Арсенин, коротая время в ожидании, пока его друзья перегрузят матрицы и раненого бура из фургона в бронепоезд.
— Да мы, почитай уже третий день так стоим, — буркнул машинист, осматривая манометры. — Как из Ледисмита телеграмма придет, так мы должны пехтуру загрузить и к городу спешно выдвигаться. И неважно, день белый за бортом или ночь темная, будь она неладна…
— Всё, батоно капитан, — устало перевалился через комингс будки Туташхиа. — Ящики, что для буров везем, погрузили, припасы на несколько дней тоже. Раненого в первом вагоне уложили, Лев и Нико там же сидят.
— Отлично. Давай, машинист, потихонечку трогай! – довольно улыбнулся Арсенин. — Да! Гудок при отходе давать не надо. Уходить будем согласно традиции вашей нации, то есть не прощаясь.
Железнодорожник через плечо злобно зыркнул в сторону капитана, и ничего не сказав в ответ, потянул за какой–то рычаг. Состав дернулся, лязгнул металлическими сочленениями, окутался паром и под перестук колес неторопливо покатился вперед, постепенно набирая скорость.
— Дато! Ты за машинной командой присмотри, а я пока по вагонам пройдусь, — сказал Арсенин, когда бронепоезд проехал пару миль. — Может, чего хорошего найду, а нет — так просто гляну, как чего у англичан устроено.
— Я присмотрю, батоно капитан, – кивнул Туташхиа. — Только нет там ничего интересного. И ходите осторожно. Особого перехода нет, только дырки в бортах, где вагоны друг на друга смотрят, прорезаны. Не ходили бы вы до утра. В темноте упасть можно.
— Не волнуйся, Дато! – улыбнулся Арсенин. — Меня в шторм и при пяти баллах с ног не валило, а тут не качка, так, покачивание.
Не обращая внимания на тихое, сказанное еле слышным шепотом пожелание машиниста свалиться и свернуть себе шею, капитан перебрался в соседний вагон.
Как и говорил абрек, ничего интересного собой вагон представлял. Обшитая сталью коробка с прорезями бойниц в металлических стенах, патронные ящики вдоль бортов – вот, собственно, и всё. Арсенин собрался вернуться, но, для очистки совести, решил заглянуть в последний вагон. Тот ничем не отличался от своего собрата, только в дальнем углу валялась куча какого–то тряпья. Капитан уже занёс ногу, чтобы перешагнуть обратно, как вдруг куча зашевелилась, что–то всхрапнула по–английски и вновь застыла. Вынув револьвер, Арсенин осторожно подобрался к тряпью и ткнул её сапогом, уперевшись во что–то мягкое и податливое. Видя, что куча на его прикосновение не реагирует, капитан пнул её еще раз, но уже сильнее. Тряпки, оказавшиеся на поверку несколькими солдатскими шинелями, отлетели в сторону, и с металлического пола с трудом поднялся молодой парень в помятом офицерском кителе.
— Кто вы такой?! – взвел курок Арсенин. — Что здесь делаете?
— Я–й–а?! – переспросил англичанин, мотая головой в попытке окончательно проснуться. – Я ч–ч–чел–л–ловек и я здесь сплю! А вы, собственно, кто такой и какого черта в меня этой железкой тычете?!
— Я — волонтер бурской армии, — чуть приврал Арсенин, морщась от запаха перегара. — Вы, соответственно, военнопленный и обязаны отвечать на мои вопросы!
— Я в плену? – удивился офицер, прикладывая неимоверные усилия, чтобы удержаться на ногах. — Вот так фокус… Съездил, называется, за легкими деньжатами…
— Мне еще долго ждать ответа?! – зарычал Арсенин, с трудом подавляя желание хорошенько встряхнуть пьяницу за шкирку. — Или чтобы иметь возможность нормально говорить вам надо еще галлон–другой виски в себя влить?
— А есть? – оживился офицер, но увидев отрицательный жест Арсенин, вновь погрустнел и попытался принять строевую стойку:
— Меня зовут Уинстон. Уинстон Леонард Спенсер Черчилль. Военный корреспондент газеты «Дейли Мейл», к вашим услугам, — с трудом сфокусировав взгляд разбегающихся глаз на капитане, офицер переспросил:
— Я в плену, говорите? Ну тогда я еще посплю, с вашего позволения или без такового, – сочтя свой долг выполненным, Черчилль аккуратно опустился на кучку шинелей и через пару секунд захрапел.
Арсенин, размышляя, что же делать дальше, некоторое время оторопело смотрел на нежданного пленника. Не придумав ничего путного, он с чувством сплюнул на пол и пошел за Троцким, намереваясь приставить того в качестве часового, а самому вздремнуть часок–другой.
— Просыпайтесь, батоно капитан, — тряхнул его за плечо Туташхиа, — англичане вокруг.
Разлепив глаза, Арсенин взглянул на брегет, с удивлением констатировал, что проспал не менее пяти часов, и перевел вопросительный взгляд на абрека.
— Мы два поста спокойно проехали, – невозмутимо продолжал тот, не сводя дуло маузера с напряженных спин машиниста и кочегара, — а эти явно остановить нас хотят.
