Андрей Посняков - Шпага Софийского дома
По знаку Никиты воины без особой спешки выстроили лошадей вкруг. Выставили вперед копья, опустили забрала – ждали. Как только стали видны белки глаз передних всадников, Никита взмахнул рукой. Грянула ручница, и давно настороженные самострелы выпустили смертоносный заряд. Мало какая стрела пролетела впустую. Целились без суеты, тщательно, чего нельзя было сказать о нападавших. Те верещали, наскакивали без всякого толка и так же бестолково гибли. Потом беспорядочно отступили.
Олег, радуясь вместе со всеми, отер от крови шпагу.
Рано радовались!
– Смотри-ко, робята, снова!
Опять жуткие вопли и свист стрел – одна ударила Олегу в латы, слава богу, не пробила, но удар был сильный. Белый снег оросился кровью. Несколько воинов упали, пронзенные стрелами. А те, в тегиляях, все прибывали, визжали, привставая в седле, крутили над головами саблями, словно татары. И было их все больше и больше…
– Круг! Держите круг! – напрягаясь, кричал Никита.
Впрочем, все и без него понимали, что только в этом – спасенье. Хотя бы – надежда. Если враги прорвут строй – все! Налетят саранчой, сомнут, забросают стрелами.
Поэтому – держались. Место выбывшего во внешнем кругу сразу же занимал другой. Вот только слишком часто стали появляться выбывшие.
Наступил и Олегов черед. Сжав в руке шпагу, выставив вперед круглый щит с небольшим умбоном, он молча ждал. Отделившись от остальных, крутя над головами саблями, прямо на него неслись трое. В тегиляях с поднятыми воротниками, застегнутыми до самых глаз.
Ну, ан гард!
Удар с наскока!
Силен… Но и мы тоже не лыком шиты.
Уклонение… Отводка… Ложный финт… Контратака и захват… завязыванием… Словно змея, обвилась Олег Иванычева шпага вокруг сабли московита. Неуловимое движение и… Опа! А ну-ка, сбегай, полови сабельку… А теперь наш черед! На!!!
Узкая шпага пронзила стеганый кафтан легко, словно масло. Убитый Олегом шильник навзничь повалился в седле. И тут же наступила очередь второго. Осторожнее надо быть, шпага – оружие коварное.
Осторожным оказался третий. Он долго кружил рядом, не решаясь сделать выпад, потом, вдруг резко поднявшись в седле, швырнул в Олега короткую пику.
Страшный удар!
Олег Иваныч еле успел пригнуться. Сорвало шлем, порезав разорванными ремнями шею. Ах ты, черт, плохо без шлема-то. Теперь любая стрела…
Дико хохоча, нападавший ускакал прочь, развернулся, доставая из колчана лук… Знал, поганец, что никто не будет его преследовать – все держали строй. Слева и справа от Олега звенели перекрещивающиеся мечи и сабли, раздававшаяся вокруг ругань, крики и стоны смешивались с ржанием лошадей в густой навязчивый шум, шум битвы.
Олег поднял повыше щит. Не заметил, как промелькнула стрела. Потом еще одна… и еще…
Его явно забивали, выцеливали… словно из пулемета. Тут хоть ты какой фехтовальщик…
Еще одна такая очередь – и не видать Олегу Иванычу Москвы, как своих ушей… а также и Новгорода не видать. И Софьи…
А вражин-то, кажется, меньше стало! Эх, не было б у них столько стрел…
Черт! Этих еще не хватало.
Выставив вперед длинные копья, из-за холма выехал отряд тяжеловооруженных воинов на покрытых кольчужными попонами конях. Предводитель – на вороном коне в богатой сбруе, в черном плаще, черненых пластинчатых латах с зерцалом, в матово-черном шлеме с опущенным забралом в виде маски злобного ощерившегося волка. Черный рыцарь. Казалось, он усмехается там, под забралом.
Ну, все… Этого удара им уже не выдержать. Сейчас рыцари опустят на упоры тяжелые копья. Поляна для них вытоптана. Ага, вот, значит, для чего те, в тегиляях, так бестолково метались. Не такие уж и глупцы, оказывается.
Они так и продолжали осыпать обороняющихся градом стрел.
Черный рыцарь с маской волка, выехав вперед, поднял руку. Затрубили в рожки.
И град стрел вдруг утих.
И всадники в тегиляях исчезли в лесу, словно и не было их никогда.
Черный отряд медленно проехал мимо опешившего посольства и скрылся за ближайшим холмом.
Москва показалась внезапно. Вынырнула из гущи лесов за поворотом, сразу за монастырем, растеклась вдоль замерзшей реки деревянными избами, узорчатыми крышами теремов взметнулась в серое небо. Меж домами изрядно тянулись пустоши, видно – поля. За рекой виднелись еще какие-то многочисленные постройки. По обоим берегам реки тут и там торчали замершие на зиму мельницы. Вообще же город производил впечатление довольно обширного. Может, и в самом деле таковым был, а скорее просто казался, поскольку никаких четких границ городской черты не имелось – ни достойной стены, ни глубокого рва, ни раскатов, так что нельзя было сказать наверное, где кончался город и начинались слободы. Каменных зданий в Москве было мало, не то что в Новгороде; на Олега Иваныча, как и на многих посольских, город произвел двойственное впечатление: пришибленности и силы. Основной цвет здесь был – серый. Серые избы под серыми крышами, серые ограды, темно-серые одежды встретившихся по пути жителей, лица которых тоже казались серыми. Лишь кое-где, крайне редко, словно посланцы совсем иной жизни, сверкали золотые купола храмов.
Остановившись, посольские спешились и помолились. Слава те, Господи, добрались! Схоронили, правда, троих, да двое ранено… Ну, еще легко отделались, бывало и похуже.
Специально ночевали в лесу, чтобы прибыть в Москву утром. Ночных гостей не любила Москва, как и любой другой город, многие улицы на ночь перегораживали огромные бревна, судьба запоздалых путников была незавидна – мздоимство и ярость московской ночной стражи пользовались печальной известностью далеко за пределами княжества.
Несмотря на ранний час – едва встало солнце – узкие кривые улочки были полны народу. Замерзшие реки (Яуза, Неглинная, Москва-река) представляли собой что-то вроде растянутого в длину новгородского Торга. Прямо на льду – уже на диво крепком – были устроены прилавки, с коих торговали всякой всячиной: говяжьим и свиным мясом, дичью (в основном зайцами), битой домашней птицей, яйцами, рыбой. Целые туши ободранных от шкур коров стояли на собственных ногах каким-то изуверским стадом. Кричали, нахваливая товар, продавцы, толкались покупатели, мужики-грузчики, ругаясь, разгружали многочисленные подъезжавшие сани с объемистыми тюками и пузатыми бочками.
Белокаменный Кремль, раскинувшийся меж Москвою-рекой и Неглинной, произвел на Олега Иваныча гораздо более солидное впечатление, нежели остальной город. Несколько храмов, великолепные каменные хоромы великого князя, митрополита и самых знатных вельмож свидетельствовали о несомненном богатстве Ивана Васильевича, о его силе и том уважении, коим пользовался этот государь среди своих подданных. Рядом с крепостью располагался обширный, огороженный мощной стеной дом – как пояснил Никита: двор господ купцов. В основном – иностранных. Там же продавались и товары: перец, шафран, шелк, меха. Каждый мех, в зависимости от цвета, длины и густоты шерсти, стоил три-четыре деньги, недешево, одним словом. Олег Иваныч хотел было привезти что-нибудь в подарок Софье, да, узнав цену, плюнул.
Их разместили в крепости, в одном из зданий. Занимающийся посольствами приказной дьяк Федор – молодой худощавый мужчина с умными темными глазами – распорядился насчет кормления и проживого. Олегу Иванычу он показался совсем неплохим человеком, этот дьяк, по крайней мере – встретил всех с улыбкой и на вопросы старался отвечать честно.
Примет ли великий князь? Бог весть… Скорее всего, да, коль велел принять с честию. Согласится ли митрополит Филипп на официальное поставление Феофила архиепископом? Филипп-то, может, и согласится… Да не от него одного то зависит. На Москве и посолидней человек, чай, найдется… князь Иван Васильевич, государь великий. Стригольники? Да, государь их жалует. А что вы так стригольниками интересуетесь, господа хорошие, может, вы и сами стригольники? Пошто смеетесь? Кто хочет, может к вечеру подойти в церковь на Кузнецкой. А лучше, сначала ко мне, во-он за тем храмом – приказные палаты. Спросить дьяка Федора Курицына, то я и есть. Заходите, рад буду побеседовать. А вообще, завтра будьте готовы, может, и примет вас великий государь.
Государь принял.
Нигде не видал еще Олег Иваныч такого нарочито подчеркнутого богатства, даже когда, еще будучи опером, осматривал трехэтажную дачу одного блатного авторитета. В просторной зале, с полом, выложенным цветным камнем, блестели в свете свечей стены, забранные тяжелой золотистой парчою. Посреди залы, на возвышении, стояло украшенное драгоценными камнями кресло, по обеим сторонам которого рядами стояли бояре в дорогих шубах. Тряся бородами, бояре рассматривали посольство и вполголоса переговаривались меж собою.
Вдруг все стихло. Слева, напротив кресла, открылась маленькая, обитая золотом дверь. В окружении телохранителей в белых кафтанах, быстрым шагом в зал вошел молодой красивый мужчина, высокий, худощавый, с несколько отечным лицом, остроконечной бородкой и узким, с небольшой горбинкой, носом. Длинные – шитые золочеными нитками-канителью – одежды вошедшего развевались, словно крылья чудесной птицы павлина. Усевшись в кресло, мужчина – как догадался Олег Иваныч, это и был великий князь московский Иван Васильевич – благосклонно кивнул посольским.
