Александр Башибузук - Бастард
— Кабальеро! Позвольте разделить с вами пару кувшинчиков вина и этого великолепного каплуна…
Поднял глаза, навел фокус и увидел перед собой высокого худого мужика лет тридцати пяти с длинным крючковатым носом, рубленым шрамом через все лицо и алмазной сережкой в правом ухе. Опрятно и дорого одетого, правда, в излишне кричащих расцветках и с явным переизбытком золота и драгоценных камней. А вот шпага у него оказалась боевая, абсолютно без украшений, с потертым и поцарапанным простым эфесом.
За его спиной переминалась служанка, держащая большой поднос, загруженный кувшинами и блюдами.
— Иоганн ван Гуутен, — представился незнакомец. — Мм… Шевалье. Да, шевалье.
Молча указал ему на место напротив.
С фламандцами… ну да, скорее всего, он фламандец… — я еще не пил. Интересно.
— Виконт де Лавардан, де Рокебрен. Бастард д’Арманьяк, — представился сам, продолжая разглядывать визитера.
Глаза колючие, холодные как две ледышки… Но морда умная. Рубака, однозначно. Вон как личико располосовали. Кого-то он мне напоминает. Вроде же не встречал его еще в своей новой жизни…
Иоганн Гуутен, поймав мой изучающий взгляд, улыбнулся.
— Мы не встречались, — уверенно сказал он, разрезая кинжалом каплуна, и, наколов на кончик лезвия половину птицы, положил мне на тарелку. Потом предложил: — Выпьем?
— Выпьем, — согласился я и показал на шотландца. — Мой эскудеро внезапно захотел спать…
— Это бывает. — хохотнул Иоганн. — Я предлагаю выпить за цель!
— У каждого цели разные! — возразил я ему.
— По содержанию — да, — согласился фламандец, — но по сути они все одинаковы.
— Интересно! — Стукнул своей кружкой о его. — Ну что же, давайте выпьем, а потом вы растолкуете смысл вашего выражения.
— С удовольствием! — Фламандец алчно влил в себя вино, замочив закрученные кверху усы. — Стремление к какой-либо цели, виконт, по сути своей является удовлетворением своих личных амбиций, и не более того.
— Тогда можно было выпить просто за личные амбиции.
— Так мы это сейчас и сделаем, — улыбнулся Гуутен и разлил вино по кружкам. — Я вижу, вы, виконт, находитесь в некотором расстройстве личных чувств. Не так ли?
— А что, заметно? — слегка удивился я.
А потом понял, что это заметно уже двое суток всей гостинице, да и, пожалуй, всему кварталу. Подумал и признался:
— Да. В некоторой степени… да.
— Обманутые ожидания?
— Именно так… Но это мое личное дело, шевалье.
— Я понимаю… — Фламандец примирительно улыбнулся. — Но есть лекарство, позволяющее забыть все невзгоды и примирить себя с самим собой.
— Вы лекарь, Иоганн? — поинтересовался я слегка язвительно.
Надо же, наконец наткнулся среди местной дворянской братии на настоящего философа. Сейчас заявит, что лекарство — вино, и предложит заказать мне еще…
— В некотором смысле, — кивнул фламандец. — Я помогаю людям найти новый смысл в жизни.
— Очень интересно. Ну так в чем лекарство?
— Война. Война очищает, война дает новые силы, война дает новый смысл жизни, — не обращая внимания на мою иронию, убежденно ответил фламандец. — Предлагаю выпить за войну.
Война… Смерть, кровь, грязь… жестокость и мерзость. Что может быть страшнее войны? Да, пожалуй, ничего. Хотя если разобраться — для чего я направлялся в Арагон? Собирался развязать войну! Именно для удовлетворения своих амбиций. Ввергнуть Арманьяк в бедствие ради самого Арманьяка. То есть меня. Ну и почему я не должен с ним согласиться? Такой же он урод, как и я…
Ох, непрост этот Иоганн ван Гуутен, и совсем не просто так он ко мне подсел…
— Я, пожалуй, с вами соглашусь, — чокнулся я с Иоганном кружками. — Но…
— Война! Хочу воевать! Во-о-оева-а-ать!.. — радостно заорал вдруг пробудившийся Тук.
Он допил остатки вина в своей кружке и опять брякнулся лицом в блюдо.
— Вот видите, мой товарищ с вами согласен, — расхохотался я. — Но давайте перейдем к делу. Явите мне свое предложение. Только, пожалуйста, без лишних разговоров. Вы предлагаете, я выслушиваю и отказываюсь… либо соглашаюсь.
— Вы проницательны, виконт. — Фламандец тоже рассмеялся. — Я хочу вам предложить войну.
— Где, с кем и в качестве кого? — Внезапно в мыслях наступил просвет, и я вспомнил монахов-францисканцев, встреченных мною по дороге к Лектуру.
Капитан рутьеров!
Шрам через все лицо!
Фламандец!
Зовут Иоганн!
— В Бургундии. В войске дюка Карла Смелого. Против кого? Против того, на кого он укажет своим перстом. Могу перечислить несколько вариантов. Франки, швейцарцы…
— Прежде чем я отвечу, позвольте вам, Иоганн, задать один вопрос.
— Ради бога. Хоть тысячу.
— Почему в Арманьяке, на дороге в Лектур, вы не дали своим людям убить монахов-францисканцев, но потом приказали порвать им сутаны?
Гуутен изумленно уставился на меня.
— Но как?.. Хотя это не имеет никакого значения… — покачал головой фламандец и налил вина. — Я отвечу на ваш вопрос. Мне так просто захотелось.
— И все?
— Могу ответить более развернуто. Когда я запрещал убивать, я был одним человеком. Когда приказал порвать им одежду, совсем другим. Вот и все. Ничего более.
Честно ответил. Не стал рассусоливать о благородстве, снисхождении и всякой подобной хрени.
— Я понял вас, Иоганн. Пожалуйста, теперь поподробнее о вашем предложении.
— Я через несколько дней со своим отрядом отправляюсь в Бургундию наниматься к Карлу Смелому. Мне нужен лейтенант, мой вчера благополучно помер от застарелой раны, и нужны деньги на доэкипировку отряда. Двести флоринов — и чин ваш. Личная доля в добыче, равная двум третям от моей, жалованье лейтенанта, отдельная палатка, обеспечение — отрядное. Под вашим началом будет пять десятков арбалетчиков при общем подчинении мне.
— Вы рутьеры?
— Я предпочитаю нас называть именно так. Но, к сожалению, это имя многие недостойные ублюдки запятнали до такой степени, что приходится его скрывать. Для всех мы бриганды.
— Численность отряда?
— Восемь десятков спитцинеров и пять десятков арбалетчиков. С обслугой, учениками и обозом общая численность — под две сотни.
— Почему именно я?
— Все просто, виконт. Мне нужны деньги, а у вас они есть. Если вы не справитесь, то я вам отдам эти деньги в Бургундии, и мы попрощаемся. Если справитесь, совсем другое дело. Но почему-то мне кажется, что это ваше дело. Я редко в людях ошибаюсь.
— Что для него? — ткнул я рукой в шотландца.
— Он скотт?
— Да.
— Ваш эскудеро?
— Да.
— Так и останется вашим эскудеро, плюс жалованье стрелка. В перспективе — сержант арбалетчиков. Но это должность не мной назначаемая, а выборная. Придется ему постараться.
— Я до вечера буду думать, — коротко ответил фламандцу, бросил на стол пару серебряных монет и, подхватив за шиворот Тука, потащил его к нам в комнату.
Что-то не позволило мне отказаться сразу, хотя почти наверняка знаю, что откажусь. Зачем оно мне? Денег пока достаточно. Казна, прихваченная из Лектура, даже не тронута. Есть еще долбаные арагонские флорины. Всего остального в избытке. Прикупить пару вьючных лошадок и вернуться в замок Прейоль к Кармен?
Притащил шотландца в комнату, бросил на кровать и, подойдя к тазу с водой, опустил в него голову.
Хватит бухать.
Погоревали — и хватит.
Не желает Арагон воевать с Пауком за Арманьяк — это их дело.
Любовь у меня есть, деньги тоже, без земель и титулов обойдусь как-нибудь…
Может, к бриттам смотаться? А вдруг Эдуард Английский… Нет, никаких гарантий.
Кто я для Хуана, Эдуарда и остальных монархов? Никто по большому счету. Был бы жив отец — все было бы по-другому. Все рухнуло с его смертью…
А Карл Смелый еще есть! Он спит и видит, как Паука под цугундер подвести. А если…
Походил по комнате, размышляя.
Нет и еще раз нет. Пошлет. Что я ему могу преподнести? Какую помощь могу оказать в борьбе с Пауком? Поднять восстание в Арманьяке?
Нет, не могу. Я даже не помню наших сторонников. Ни одного.
Что еще?
А ничего больше.
Только из-за меня одного никто войну с Пауком начинать не будет… Нет.
Возвращаюсь к Кармен, и точка. Надо будить Тука собираться, нечего штаны просиживать. Заеду в Барселону, проведаю мать в монастыре — и к Кармен.
Решено…
А вот в качестве кого мне к ней возвращаться?
От неожиданности возникшего вопроса упал в кресло.
В качестве кого я собираюсь возвращаться к любимой женщине?
Разрешение баронессе на брак Мадлен не пожалует, мало того — сдаст меня с потрохами братцу от женской обиды за поруганную любовь. Однозначно. Даже если это была не любовь, а просто ее каприз.
Прятаться в тайных любовниках я не хочу, да и рано или поздно все тайное становится явным.
