Андрей Посняков - Удар судьбы
— Ах вы, сволочуги!
Бах! Огромное крепкое яблоко, со свистом пролетев над столом, втемяшилось прямо в лоб Герасиму. Тот ойкнул и поспешно отбежал в сторону, надеясь на своих оглоедов. Не тут-то было! Работники Секрета тоже оказались не лыком шиты, волшебный клич — «наших бьют!» сделал-таки свое дело, превращая нудный корпоративный пир в добрую веселую драку… в которой приняли участие практически все присутствующие, включая даже старшего тавуллярия Никодима.
— Не бойся, Алексий! — хватанув кубком об стол, заорал тот. — Мы сейчас тебе поможем!
И началось!
Несколько человек, сцепившись, укатились под стол и там боролись, не обращая внимания на болезненные пинки сидящих. Только слышались крики:
— На! Н-на! Получай, гадина ядовитая!
— Мхх… Ах ты так, гнусный шакал?
— Вот тебе за шакала! Вот, вот, вот!
— А-а-а-а!
— Ага! Так тебе! Будешь знать, как приставать к нашим.
Несколько пар — исключительно мужских — кружили друг перед другом, периодически нанося удары кулаками и, если везло и удавалось — то и ногами тоже. Приглашенные на пир женщины, весело визжа, кидались яблоками, оливками, кувшинами и всем, что попадалось под руку. Терпко пахло разлитым вином, раздавленными мускусными орехами, еще, какой-то вонючей чертовщиной, в общем, не поймешь, чем. Многие уже и забыли, из-за чего, собственно, началась драка, а, впрочем, большинство этого и не знала, да и не стремилась сейчас знать — дрались, потому что дрались, потому что — ну, никак сейчас нельзя было иначе, никак нельзя!
— Бей, бей его, сволочугу!
— Сзади, сзади!
— Ах, ты кусаться?!
— Леонидис, пригн-и-и-ись!
— У-у-у! Сволочи, всю бочину отбили!
— Это тебе еще мало!
Вдруг, буквально на какие-то секунды, все затихло — протокуратор Андроник Калла в сопровождении слуг покидал залу, возмущенно поджав губы.
Ему — пожалуй, единственному — удалось уйти просто так. Остальным же…
Немного поостыв, драка возобновилась с новой силой!
Дерущиеся добрались уже до тех, кто просто сидел, неспешно потягивая вино.
— Ты чего расселся, а? '
— Да вот, пью… Никого не трогаю.
— Я всегда знал, что ты не наш! На! Получи-ка в ухо!
Бух!
Сидевший кубарем полетел со скамейки. Отлежался, пришел в себя, озлился… И, схватив в руку валявшийся на полу погнутый медный кувшин, с яростным ревом бросился на обидчика:
— Убью-у-у-у!!!
А на улице было так чудесно, так мило, так хорошо и тихо! В бархатно-черном небе мягко светила…
Глава 19
Май — июнь 1440 г. Константинополь
УЗИЛИЩЕ
Придите, здесь вас ждет гостеприимный кров.
Федор Студит. «Монастырская гостиница»..Луна.
— Ну? — судебный чиновник, отойдя от решетчатого окна, вновь обернулся к Лешке. — Так скажешь наконец, зачем ты учинил драку? Да что там драку — целое побоище! Псы-крестоносцы — и те нанесли городу гораздо меньше ущерба! Гораздо меньше! Подумать только: сломано четыре стола, шесть скамеек, разбито двенадцать амфор и двадцать восемь — двадцать восемь! — фужеров. Да не каких-нибудь, а самых дорогих, из тонкого цветного стекла. Ты хоть знаешь, сколько все это стоит?
Лешка понурился.
— Нет, ты не знаешь, сколько это все стоит, — удрученно покачав головой, продолжал чиновник. — А портьеры? Портьеры ты зачем изорвал, да еще — зубами?
— Зубами? — юноша поднял голову с большим розовато-бордово-коричневым синяком под левым глазом. — Не, зубами — это не я!
— А кто же? Старший тавуллярий? Мхх… ты, между прочим, еще много там чего учудил, в том числе разорвал платье госпожи Дудники Феранцы, разорвал платье госпожи Аристархи Монты, разорвал платье…
— А чести я их, случайно, девичьей не лишил?
— С этим еще не разобрались, — серьезно ответил чиновник.
Лешка неожиданно засмеялся — уж больно вся эта картина напомнила ему известный всем фильм.
— Ты что смеешься-то? — судейский удивился. — Плакать надо!
— А часовню я случайно не разваливал?
— Часовню?! — с какой-то непонятной радостью вдруг переспросил чиновник. — Я так и знал, что это — тоже твоих рук дело! А говорили — турки, турки… Какие турки — когда вот он, человек сам признался. Ничего не поделаешь, придется восстанавливать.
Лешка сидел, словно в прострации — и в самом деле не знал, смеяться ему или плакать?
— Ну, иди пока в камеру, — следователь махнул рукой. — Посиди, подумай.
— О чем думать-то?
— О том, куда делись три золотых блюда, два серебряных, непочатая амфора с дорогим хиосским вином, противни для жарки блинов и кирпичи от разрушенной тобою часовни!
— Господи! — Лешка схватился за голову. — Противни-то мне зачем понадобились?
— Вот уж этого не знаю, — пожал плечами чиновник. — Сиди, вспоминай.
А был уже вечер, почти что ночь, и снова в окно светила луна, мешала спать, будоража сердце и душу, слишком уж властно нахлынули вдруг воспоминания. Воспоминания о… Лешка даже не знал сейчас — было это иль не было?
Он уселся в углу, на старой соломе, подтянув колени к груди. Загремели цепи. Сквозь затянутое решеткой оконце издевательски подмигивали звезды.
Ну вот, докатился… Верней — докатался. Вот уж поистине правду говорят — от тюрьмы да от сумы не зарекайся.
Правда, пока ничего, обращались вежливо. Не били, не угрожали, только вот заковали в цепи да бросили в камеру. Не очень-то тут удобно — ни скамеек, ни нар, одна гнилая солома.
Снаружи загремел засов. Вошли два стражника:
— Поднимайся. Идем.
— Куда?
— Увидишь.
Ну да, конечно. Мог бы не спрашивать.
Гремя цепями, Лешка зашагал между стражами по полутемному тюремному коридору.
— Стой! — его поставили лицом к стене, загремели ключами. Похоже, пришли…
И где же вчерашний следователь?
— Заходи.
Лешка очутился в небольшом помещении с низким потолком и покрытыми серой штукатуркой стенами. Потрескивая, горели свечи. Посередине, прямо напротив дверей, стоял большой стол, за которым сидел какой-то лысеющий усатый чиновник в темно-коричневой далматике — нет, не следователь, другой.
Слева от стола, у стены, имелась длинная скамья… С нее поднялись сразу двое:
— Алексей!
Лешка заморгал глазами от радости:
— Владос! Георгий! Вы как здесь?!
— Благодаря милости господина куратора, — оба разом поклонились усатому.
— У вас время только до восхода солнца, — потеребив усы, напомнил тот. — Говорите быстрее.
— Хорошо, — Владос повернулся к Лешке: — Так вот, пока ничего не спрашивай, слушай…
Юноша слушал, время от времени кивая головою. Оказывается, виновником столь крутых изменений в его судьбе оказалась не столько драка, хотя и она имела место, а гнусные происки избалованного сыночка столичного протопроедра Герасима, настрочившего обстоятельнейший донос в канцелярию автократора – базилевса, в котором, кроме драки, обвинял неосторожного юношу во всех грехах, какие только смог выдумать. Нельзя сказать, чтоб Лешка сильно удивился сему известию. Герасим… Ну, кому еще? Разве что, Никифору Макриту? А вот бы их стравить!
— Неплохая идея, — засмеялся Владос. — Обязательно стравим. Но сейчас пока не о том надобно думать — как тебя отсюда вызволить, вот вопрос!
— Да уж, — покосившись на занимавшегося своими делами куратора, Лешка махнул рукой. — Представляете, обвиняют черт знает в чем — и на полном серьезе!!
— Это неважно, — покачал головой Георгий. — То есть неважно в твоем случае. Видишь ли, у протопроедра хватит возможностей продавить любое решение… Нет, нет, о казни речь не идет, но долгосрочная каторга — тоже вещь малоприятная. Эх, хорошо бы тебе скрыться из города хотя бы на полгода. За это время много воды утечет, и много чего изменится.
— Как же мне отсюда уехать? — недоуменно переспросил Лешка. — Ведь тюрьма!
Он опасливо оглянулся на тюремного куратора, но тот даже усом не шевельнул. Сидел себе, читал какие-то свитки, да время от времени делал в них пометки, обмакивая остро заточенное перо в яшмовую чернильницу.
— О том подумаем, — ободряюще улыбнулся Владос. — Ведь с тобой-то мы свиделись, а это, я скажу, не так-то просто! Кстати, привет тебе от всех ваших — через старика тавуллярия. Хорошо о тебе отзываются, добрая, говорят, драка, хорошо повеселились!
— Как вы узнали, что я здесь?
Георгий улыбнулся:
— Помогла некая дева… кстати, тебе знакомая.
— Ксанфия?!
— Тсс! Никаких имен.
— Но она ж вас не знает!
— Зато знает, где ты живешь. Вернее — нашла. Ну а дальше уж мы взялись…
Усатый тюремный чиновник вдруг оторвался от своих бумаг и важно сказал:
— Время!
— Да – да, — спохватились Владос с Георгием. Послушник мягко улыбнулся:
