Владимир Свержин - Внутренняя линия
— Не богохульствуй! — выкрикнул Федор Згурский, понимая, к чему клонит рассказчик.
— Я не богохульствую. Я говорю тебе правду. А ты боишься ее услышать.
— Я ничего и никого не боюсь!
— Боишься, Юй Лун. Боишься правды и разоблачения. Как тогда — в Тарсе, так и сейчас. С тех пор ты все время возвращаешься в этот мир, возвращаешься — пораженный этим страхом.
— Я — человек, христианин, и верую в Бога Отца, Сына и Духа святого. И какими бы обольстительными речами ни смущал меня, не сдамся тебе, ворог рода человеческого!
— Глупец, — неведомая сила сорвала воеводу со скамьи и отшвырнула к стене. — Нет смысла разговаривать с тобой. Ты упрям, как все Луны, и слеп, как человек. Я больше не вернусь к тебе. Но помни, что ты обещал мне, когда во время похода к Бейджину я спас вам жизнь.
— Я дал слово, Лун Ван. Меня положат во гроб с повестью о наших встречах. Так я сказал — так и будет.
— Прощай. Раз уж мы не увидимся, загодя поздравляю тебя с рождением сына, который появится на свет чуть менее года с этого дня. — Лун Ван сложил руки перед грудью в приветственном жесте и исчез.
Федор Згурский почувствовал, что больше его ничего не удерживает, и поднялся с пола. В светлицу с поклоном вошла его супруга и почтительно обратилась к месту, около которого по — прежнему стояла расписная чашечка.
— Гость дорогой, а не желаешь ли отведать пирожков свеженьких с белорыбицей?
— Ты с кем это говоришь, Татьяна? — ошарашенно глядя то на жену, то на пустую лавку, спросил воевода.
— Федор, да что ты такое молвишь? Он же ведь все разумеет! С гостем нашим!
— Ох, батюшки. — Згурский по стене, придерживаясь руками, двинулся к окну, скоро отворил его и высунулся наружу, вдыхая свежий воздух. Расколотый молнией дуб шелестел перед ним зеленою листвой, как ни в чем не бывало. За высокой оградой шумели гудошники и песельники, слышались крики ярыжек, во всю мочь луженых глоток объявлявших начало празднества в честь высокого посольства из земли Катай.
— Что с тобой, сокол мой ясный? — подскочила к мужу Татьяна.
— Дурно мне, голубка моя. Грехи мои великие да души загубленные на шее жерновом висят. Знаешь что, радость моя ненаглядная. Не хочу я боле из окна тот дуб видеть. Царь мне пятьдесят целковых даровал. Так вот решил я церковь тут поставить во имя покровителя моего Федора Стратилата.
— Как скажешь, так и ладно, — согласилась супруга, и на воеводу вдруг повеяло таким теплом и покоем, будто и не было встречи с проклятым демоном, будто и вовсе не уезжал он никуда из родного дома. — Да только с гостями что делать, Феденька?
— Уважь их, покуда не уедут, — через силу выдавливая слова, проговорил воевода.
Середина мая 1924Задняя стенка шкафа отодвинулась, впуская в сумрак узкого коридора немного света.
— Татьяна Михайловна, вы здесь? — шепотом спросил профессор Дехтерев.
— Здесь, — откликнулась Згурская.
— Выходите. — Профессор отстранился, освещая лаз керосинкой. — Осторожно, я тут принес для вас на первый случай — одеяло, постель, немного еды, свечи…
— А ну как хватятся? — забирая лежащий на дне шкафа тюк, поинтересовался Судаков.
— Это вряд ли. Здесь до недавних пор было общежитие Наркомпроса. Когда его закрыли, кое — что осталось. Извините, не первой свежести.
— Да ладно, — отмахнулся Петр Федорович.
— А матрац я взять не смог. Согласитесь, с матрацем в руках я бы выглядел подозрительно, вопросы бы начались…
— Благодарю вас, дорогой Василий Матвеевич.
— Что вы, как можно, замахал руками Дехтерев. — Теперь ваша очередь, Татьяна Михайловна. Рассказывайте, куда идти.
— Сейчас. — Татьяна Михайловна подошла к столу и положила на него свой узелок с вещами. — Окажите любезность, присветите мне.
Она развязала концы платка и вытащила обтянутый сафьяном альбом с серебряным, покрытым эмалью гербом на крышке.
— Время ли сейчас фотографии смотреть, — покачал головой Судаков.
— Ну что вы, это не просто альбом! — улыбнулась ему женщина, как малому ребенку. — Здесь весь род Згурских с начала семнадцатого века: фотографии, миниатюры. Но не в этом суть.
Татьяна Михайловна приоткрыла крышку, положила указательный палец на расколотый дуб, украшавший один из гербовых шлемов, и чуть заметно сдвинула его в сторону. Внутренняя деревянная пластина отпала сама собой, лишившись задвижки.
— Ишь ты, тайник!
— Да! — гордо ответила Згурская. — Мне когда — то Володечка показал. Тут пергамент лежал. В нем Федор Згурский — первый из живших в России — восьмому из своих потомков завещает прийти к нему, дабы принять в дар великое откровение, им собственноручно на склоне дней записанное.
— Вот же незадача, — пробормотал Судаков, чувствуя неловкость от соприкосновения с обветшалыми дворянскими тайнами. — Связался я тут с вами…
— Прекратите немедленно, — тихо сказала Татьяна Михайловна.
Судакова от неловкости бросило в жар, как лет тридцать уже не бросало. Краском порадовался, что в сумерках этого никто не видит.
— Дом стоит на том самом месте, где был терем Федора Згурского, — продолжила Татьяна. — Его похоронили в склепе под церковью святого Федора Стратилата. Во время наполеоновского нашествия и церковь, и все окрестные здания сгорели, но генерал от кавалерии Георгий Згурский в восемьсот четырнадцатом году отстроил вот этот особняк, а церковь перенес дальше. В середине прошлого века его получил по наследству отец Владимира. Вместе с усадьбой ему достался и альбом, отец показал его своему наследнику — моему будущему мужу. Владимир как раз и есть восьмой потомок Федора Згурского, так что древнее послание адресовано ему. Когда мой муж выбирал комнаты для жилья, то остановил выбор на комнате в левом крыле здания, на первом этаже. Однажды ему приснилось, что под полом находится вход в подземелье. Владимир вскочил с постели, шпагой сорвал плинтус и увидел кольцо. Потянул за него: каменная плита, в которую оно было вмуровано, легко поднялась. Открылась лестница под стену. Он спустился в подземелье, а там — крипта и склеп, закрытый кованой решеткой. И какие — то жилые комнаты… Туда он не пошел.
— Вероятно, это тайник, — предположил Дехтерев. — Такие часто сооружались в семнадцатом и восемнадцатом веках, чтобы в случае вражеского набега отсидеться в безопасности.
— Может быть. Володя не очень хорошо рассмотрел. Говорит, там страшно было.
— Ну, понятное дело, спужался малец. Хорошо еще штаны не обделал, — сочувственно ляпнул Петр Федорович и тут же пожалел об этом.
— Да как вы смеете! — вспыхнула Татьяна Михайловна. — Владимир Игнатьевич — человек известной храбрости. Но он сказал, что там как — то странно.
— Странно, не странно. Идемте уж! — досадуя на себя, поторопил краском.
— И правда, надо идти. Только ради бога, очень тихо! — попросил Дехтерев. — В здании уже поселены участники экспертной группы, а внизу, у входа, дежурят два сотрудника НКВД.
— Всего двое… — пробурчал Судаков.
— Выкиньте из головы, — строго ответил профессор. — Ступайте очень осторожно. Где нет ковровых дорожек, держитесь стен — там полы скрипят меньше.
Потайной лаз нашелся быстро. Крышка поднялась легко и бесшумно: каменную плиту тянули вниз специально устроенные под полом противовесы.
— Добротная лестница, — заметил, спускаясь, бывший начальник Елчаниновской милиции. — Из лиственницы, что ли? Так и есть — из лиственницы.
— Какая разница? — полюбопытствовала Татьяна.
— Ну, это как сказать… Справная вещь. — Судаков оглянулся по сторонам и рассмотрел при слабом свете лампы какую — то церковную утварь, иконы в окладах. — Надо ж, не думал, не гадал, что буду в церкви жить.
— Нет — нет, — спускаясь вслед за Судаковым, возразила Татьяна Михайловна. — Посмотрите дальше, в углу должна быть дверь.
— Ага, есть. Эва, да тут вход — хоть на коне езди! Сажени в полторы, не меньше!
— Здесь, вероятно, был выход из — под крепостного вала, — ответила Згурская. — Триста лет назад.
— А вон и комнаты! — Судаков ткнул пальцем в едва просматривающиеся темные провалы дверей. — А там, кажись, решетка. Точно, решетка. — Он поднес лампу ближе. — И, кажись, мертвяк лежит. — Петр Федорович чуть заметно поежился от суеверного холодка, пробежавшего по спине. — Ну да ничего. Мы его не потревожим, а так он, по всему видать, сосед тихий. Недельку — другую пересидим, глядишь, все уляжется… Мне здесь тоже раздолье, — он кивнул в сторону комнат, — какую хошь выбирай.
— Хорошо, что вас здесь все устраивает, — неловко улыбнулась Татьяна Михайловна. — Я наверху расположусь, еду вам буду приносить. Василий Матвеевич обещал позаботиться.
— Да не волнуйтесь. Возвращайтесь уже. Время позднее, пора и отдохнуть.
