Андрей Марченко - Хранитель ключа
Поручик побледнел, было, схватился за кобуру, но в разговор ввинтился трактирщик.
— Ваше благородие! Это неместные, первый день в городе! Будьте милостивы!
— Так-так… — руку от кобуры поручик не убрал, но успокоился. — Бродяги во время смуты… Сие есть…
— Да не бродяги мы, а путешественники. — возразил Евгений не дожидаясь, пока офицер подберет нужное слово.
— А какова цель вашего путешествия?
— А какова была цель путешествий господ Миклухо и Маклая? Или Пржевальского, не к ночи будет сказано?
Поручик крепко задумался. Солдаты за его спиной шумно дышали.
— Меж тем… — наконец продолжил офицер. — Для путешествий ноне время негожее. Вы, часом, не большевистскими лазутчиками будете?
— Ну сами подумайте, поручик, кто на вопрос "ты шпион?" даст утвердительный ответ? Только безумец… А что касается разведки, то, я думаю, до такой сложной штуки большевикам век не додуматься.
Трактирщик дал знак половому и тот принес пузатую кружку пенного напитка. Подал ее поручику:
— Примите за счет заведения! Для бодрости и веселости духа и за здоровье генерала Подлецова!
Полштофа пива поручик пил долго. Пока пил — сменил гнев на милость.
— Вам следует немедленно зарегистрироваться. Обменять все деньги и ценности на ассигнации нашей губернии. Еще желательно, чтоб вы подписались на заем Победы…
— На заем чего?.. — было, начал Клим. Но тут же получил под столом удар от Геддо.
Впрочем, патруль уже уходил.
-//-— А все-таки, как-то несправедливо. — проговорил Евгений трактирщику. — Нам вы пиво наливать отказались, зато этому поручику нацедили полную кружку. Я понимаю, что сделали вы это для нашего же блага, но все равно — как-то некрасиво.
Трактирщик сидел тут же. За неимением иных клиентов, он откровенно скучал.
— Что поделать. Продажа хмельного запрещена до заката. Заходите ко мне вечером — пренепременно налью. Сейчас, к слову еще ничего…
— А раньше?
— Генерал как в город вошел, чуть не первым делом стал бороться с пьянством. Собрал весь самогон и вылил в озеро. Пьяницам-то что, бабки нового нагнали, а вот рыба в озере начала нереститься. Потом два дня на берег выпрыгивала. К озеру после люди не подходили неделю, ибо похмелье у рыб еще плохо изучено. Генерал же стал замечать, что сухой закон во благо городу не идет: и солдаты в бой не шибко рвутся и народец в городе смурной…
— Короче, отменил указ.
— Ну что вы! Все приказы генерала исключительно мудры и правильны! Пить по-прежнему нельзя, кроме как в определенных местах и только в разрешенное время!
— Суровые порядки…
— И не то слово! Драконовские! — с гордостью ответствовал трактирщик. — Все как в Европе! А нашего генерала и враги кличут Драконом! За силу! За мудрость и военную хитрость!
Клим вздрогнул, Евгений задумался, вспоминая, как же все-таки называют Подлецова в стане вражеском. Вспомнить так и не смог: фамилия до сегодняшнего дня была ему совершенно незнакома, как, наверное, и большинству потенциальных врагов.
Однако, рассказывать это трактирщику не стал. Тот явно гордился своим вождем.
— И все же мне кажется, что дворников вешать — это явный перебор. — заметила Ольга.
— Зато в городе у нас порядок. Улицы чистые, в магазинах не обвешивают.
— Как по мне, уж лучше меня пять раз обвесят, чем раз повесят…
-//-…Гостиница по случаю Гражданской войны, пустовала. Цены на номера упали ниже плинтуса, но обслуга все также продолжала ждать постояльцев.
Может, стоило бы закрыть заведение из-за неприбыльности, но на это бы не позволил генерал: ибо разве может быть город сколь либо значительным, если в нем нет ресторана «Яр» и гостиницы «Метрополь»?
И когда компания переступила порог, гостиничное хозяйство, доселе пребывавшее в безделье завертелось так, словно все служащие истосковались по работе.
Сняли многокомнатный номер чуть не в пол-этажа: Геддо и Ольга получили комнаты отдельные, Клим и Евгений поделили одну комнату.
Коридорные не имели ничего против получать чаевые монетами, кои вроде бы хождения в губернии не имели.
Да и портье, хоть и сетовал на то что, деньги не поменяны, к оплате их принял. Но сдачу выдал местными денежными знаками.
Конечно, фальшивых денег у него не могло быть по определению, но это не мешало купюрам выглядеть ненастоящими. Печатали их на отвратной, чуть не газетной бумаге, типографским методом. Хоть и были эти билеты разноцветными, но без "орловской печати". Краска вытиралась на сгибах, расплывалась от воды.
Степень защиты на этих деньгах была единственной и последней. На купюре крупно было напечатано: "ЗА ПОДД?ЛКУ — РАССТР?ЛЪ!"
Затем Геддо удалился в цирюльню, что находилась рядом с гостиницей, вернулся оттуда помолодевший, подстриженный, густо пахнущий одеколоном.
Прежде чем войти в гостиницу, что-то бросил на клумбу, прошептал заклинания и в совершеннейшем ноябре расцвели розы.
— Зачем? — спросила Ольга, глядя на клумбу из-за занавески.
— Это для вас. — смутился Лехто. — Я думал, что будет приятно.
— Приятно… Да вот только ударят скоро морозы, и пропадут розы…
— Ну ничего, я весной вам еще наколдую…
Под окнами, как раз между гостиницей и цирюльней неспешно двигался крестный ход. Впереди — непременный крест с хоругвями, священники. За ними — старики со старухами.
Глядя на них, Евгений перекрестился.
— Товарищ Аристархов, что вы делаете! — одернул его Клим. — Бога нет!
— Товарищи ныне далеко. Да и тебе неплохо бы помнить, что день назад сам едва не узнал, есть ли бог или нет…
— По какому поводу ход? — спросила Ольга.
— Да кто его знает… Если судить по городу, так наверняка о даровании победы господину Подлецову.
— Когда я слышу во время гражданской войны здравицу "За победу русского оружия", мне хочется не то рыдать, не то смеяться…
Словно почувствовав в Ольге союзника, Клим спросил:
— А ваше отношение к религии какое будет?
— Не люблю попов. Я как-то пыталась продать в церковь автоматического торговца свечек. Не взяли.
Клим расцвел, но слишком рано.
— Но к религии отношусь положительно, потому как природа не терпит пустоты. И если человеку не забить голову религией он ее забьет самочинно всякой пургой вроде марксизма…
Клим вспыхнул, стал просто пунцовый. Он шевелил губами, подбирая слова.
Вероятно, зрел скандал.
У Евгения появилось смутное желание дать Климу по роже. За недели странствий, тот уже порядком надоел Евгению.
Но с нахлынувшим гневом справился, выпалив первое, что пришло в голову.
— А пойдемте-ка сегодня вечером в ресторан. — предложил Аристархов. — Не был там сто лет…
Попытка ограбления
Ожидая уже на перроне поезд, начальник вокзала все же задал вопрос, который его беспокоил полтора десятилетия.
— И все же… Могу я узнать, на кого работаю?..
Геллер кивнул:
— На организацию древнюю, могущественную, с целями благими. Вам нечего стыдиться…
— А какой стране эта организация принадлежит?
— На самом деле страны принадлежат этой организации.
— И Россия?..
— В определенной степени — да.
Смотритель стал печальным — получалось, что работал он на ту страну, против которой и шпионил.
Заметив это, Рихард мысленно махнул рукой. У смотрителя существовала сотня способов лишиться жизни. Но, право-слово, нехорошо выйдет, если человек приютивший Геллера, умрет из-за его молчания.
— Книги свои с записью движения сожги сегодня же. — для большей серьезности Рихард перешел на «ты». — Сейчас же после моего отъезда брось в огонь. И впредь не пиши ничего подобного… По крайней мере без команды. Ты понял?
Смотритель кивнул. И спросил:
— Так что, в моей работе не никакого толку?
— Как это никакого? — Рихард сделал вид, что возмутился. — Ты содержал в порядке линию, по которой я бежал… Оторвался от опасного врага… Ты дал мне приют… От некоторых за всю жизнь меньше проку.
Раздался гудок. Из-за леса поднялся сноп пара — в морозном воздухе он поднимался высоко.
Паровоз приближался к станции.
— Так мы не будем взрывать мосты? Пускать под откос поезда? — спросил смотритель.
— Пока в этом нет никакой необходимости. Если мы пустим поезд под откос, как я отсюда тогда уеду?
Смотритель выглядел откровенно расстроенным, и Геллер посчитал нужным его успокоить.
— Не волнуйтесь. Есть сведенья, что и без того скоро все расстроится.
И надо сказать, Геллер словно в воду смотрел. Поезда вне расписания со временем стали явлением обычным, зато само расписание как-то сошло на нет: отмены поездов следовали одна за другой. Поездов становилось все меньше, а затем они пропали и вовсе.
