Андрей Марченко - Хранитель ключа
— У-р-р-р-а! — кричали солдаты.
— Спаситель ты наш! — кричали обыватели рядом. — Освободитель! Батюшка родный!
— Слава генералу Подлецову! — орал кто-то на другой стороне улицы.
Цветы летели на мостовую. Кони безжалостно плющили их копытами.
Меж тем, Евгений чувствовал: что-то в этом параде не то: люди хоть и изображали радость на лицах, в глазах скользило безразличие и усталость.
Получался какой-то парад второго сорта.
Не все ладно было и с артиллерией.
Обслуга носилась с пустыми гильзами, вставляла их в орудия, закрывала замки, будто делали залп все разом. Выстрелов, разумеется, слышно не было. Все это казалось Евгению какой-то пьесой, написанной с изрядной долей полуюмора, коий не рассмешит, но улыбку на устах вызовет. Но улыбаться никто не спешил.
— А чего это они?.. — спросил Аристархов у стоящего рядом обывателя.
Тот с важным видом скривил скулу:
— Экономия! Снарядов нонче мало…
Проследовав до конца толпы, то есть до того места, где стояла кампания, кавалькада развернулась и отправилась в противоположном направлении.
Снова крики «ура», снова марш. Снова под копытами гибли цветы.
Генерал удалялся, за его спиной народец будто расслаблялся, веселел. Наконец, всадники исчезли там же, откуда и появились. Музыканты прятали медь труб в футляры и чехлы. С пустыря вели лошадей иных, тяжеловозных: першеронов да ланкастеров. Трехдюймовки брали на передки, увозили куда-то.
Народ сходил с тротуаров, подбирал еще гожие цветы, расходился.
У проходящего мимо горожанина, Евгений спросил:
— Ради бога извините, мы неместные… Причем — крайне неместные. Не могли бы пояснить, что здесь происходит? Происходило только что?..
Горожанин пояснить не отказался, и даже остановился перед гостями города:
— Это вы наблюдали репетицию въезда в Москву на белом коне генерала Подлецова.
— А что, такая репетиция нужна? — встрял Клим.
— А как же! Скажем вот кони… Они привыкли к стрельбе, а вот как, скажем, отнесутся к цветам в морду? Не поранят ли их шипы роз?
— И давно вы так тренируетесь?
— Да с полтора месяца, три дня в неделю. Раньше было по два, а каждую пятницу — показательная казнь краснопузых. Порой в день дюжину вешали-рубили. Некоторых генерал самолично рубил в капусту. Совсем как царь Петр стрельцов… Но потом большевики закончились.
Евгений кивнул: все ясно.
— А вы сами случайно не большевики — с надеждой в голосе спросил обыватель.
— Нет, нет, что вы! — замахал руками Клим.
Горожанин посмотрел на Чугункина внимательней, но, пожав плечами, пошел дальше.
Жители расходились по делам, собрав цветы до следующей репетиции. Из подворотен с метлами на изготовку выходили дворники и начинали мести улицы.
Делали это с упорством достойным лучшего применения. Казалось, что в город вернулись времена не то что дореволюционные, а даже довоенные и в провинциальный городишко должен въехать не то Наследник Престола, не то сам Государь.
Уворачиваясь от дворников дошли до центральной площади городка. Вероятно, парады стоило проводить на ней, учитывая ее положение и размеры.
Да вот только часть площади уже была занята.
На длинной шибенице просто, без затей было повешено три человека. Еще одно место было вакантным. И все говорило о том, что попасть туда может любой. Заодно становилась ясна причина усердия дворников. Их коллега, как был в фартуке и нарукавниках качался на ветру. На его груди висела табличка. Буквы были крупными, и дальнозоркий Евгений легко прочел несколько слов:
— "Он плохо мел улицы". Хм… Довольно радикальный способ борьбы за чистоту.
Евгений осмотрелся: дом градоначальника, церквушка, конкурирующая с ней по высоте пожарная колокольня. В самом углу площади, осмелевший осенний ветер трепал вывеску трактира.
— Вноситься предложение пообедать. Заодно позавтракать, поужинать и снова пообедать. Я нормально не кушал с неделю…
— И вам хочется при этом обедать? — кивнула Ольга на повешенных.
— Вы не поверите, но может статься, именно потому и хочется… На фронте ведь как: если половина взвода погибла или в лазарете, так второй половине положен двойной обед. Опять же: работа солдата на свежем воздухе, все больше физическая. Аппетит нагуливаешь быстро. Да и надо набивать живот кашей, пока его не набили свинцом…
Столы на веранде не убрали. Но, несмотря на беснующийся вокруг листопад, ни на них, ни на полу не имелось ни одного листочка.
Впрочем, трапезничать на улице было уже прохладно, и кампания вошла в заведение.
Звякнул пренепременный звонок над дверью.
В зале было совершенно пусто, в потолок целились ножками поднятые стулья.
Заняли столик у окна. Но то выходило не на площадь, а на маленькую улочку.
Появился трактирщик.
— Нам бы с дороги желательно поесть чего-то горяченького. — спросил Евгений. У вас имеется что-то горяченькое?
Сначала трактирщик покачал головой, но затем поспешно кивнул:
— Сейчас чего-то сообразим-с.
— А что это у вас зал пустует? — спросил Клим, с интересом разглядывая помещение. — Дела идут плохо?
— Да нет! — весь вид трактирщика выражал жизнерадостность. — Дела-с идут хорошо! Как и у всего города! Просто народ сейчас работает! Кует победу!
Впрочем, этот оптимизм тоже казался каким-то потертым, бывшим в употреблении необоснованно долго.
— И соседство это вас не раздражает? — кивнул Евгений куда-то в сторону виселиц.
— Да нет, уже как-то все привыкли-с! От мертвых вреда никакого ведь — это от живых беды… Впрочем, с пару недель назад было легче… Повешенные так не застаивались… Воздух был свежее. Впрочем, если это надо для блага родины — я готов терпеть!
Приняв заказ, трактирщик удалился.
— Странный он какой-то. — отметил Клим, косясь в сторону кухни.
— Вот если бы ты не сказал, мы бы не заметили! — съязвил Евгений.
Бывшему комиссару на помощь неожиданно пришла Ольга
— И трактирщик странный, и город… И что самое неприятное: странный не по-хорошему…
Как бы то ни было, трактирщик оказался расторопным.
На стол метались тарелки с борщом, кашей, корзина с пирогами. Правда, пиво подавать отказался, сославшись на какой-то запрет…
— Вот вам за труды, милейший. — улыбнулся Геддо и положил на край стола серебряную монету величиной с маленькое чайное блюдце.
На монетку трактирщик смотрел взглядом, скроенным будто из страха, но и меркантильности. Чувства боролись на лице трактирщика, он даже потянул руку к монетке. Но одернул.
— Я не могу принимать деньги иных стран. Вы обязаны их обменять в банке… Это совсем недалеко — пару кварталов.
— Да полно тебе! — возмутился Евгений. — Это где ты деньгу иностранную увидал? Ведь отечественная монета, что с того, что старая? А в банк нам ходить не шибко удобно — кушать хочется с дороги. Ты уж сам будь добр, поменяй, когда сможешь.
— Ах, ну что же вы так… — затараторил трактирщик.
И полотенцем, ранее висевшем у него на руке, начал быстро протирать стол. Стол в этом как будто не нуждался, но монетка, на мгновение накрытая тканью, тут же исчезла.
— Я принесу сдачу…
— Не надо. Оставь ее себе…
Глядя за стекло, Рихард вздрогнул, закрыл глаза, открыл…
— Что, опять? — спросил Евгений.
Рихард кивнул.
— А что с вами? — спросила Ольга.
Геллер, наверное бы промолчал, но его с потрохами выдал Евгений:
— У нашего друга иногда бывают видения. Видит умерших людей. Кто на сей раз?
— Лейтенант Харламов…
— Он подорвался на бомбе в пятнадцатом?..
— В шестнадцатом… Ну отчего всем нормальным видения со Спасителем, Богородицей — а мне непременно видятся шулера, взяточники, трусы и подлецы. Помню как-то поймал Харламова на шулерстве. Говорю, мол, вызываю тебя к барьеру потому что ты трус и подлей. А он мне отвечает: я на дуэль не пойду, потому что я трус и подлец…
…По пустой улице шел военный патруль. Впереди, заложив руки за спину, шагал молодой поручик. За ним, с винтовками на плече, следовали два солдата. У всех на рукавах имелась черно-желто-белая повязка.
На какое-то мгновение глаза Аристархова и поручика встретились.
Евгений задумчиво кивнул, словно поздоровался. Тот тоже ответил кивком.
И будто бы патруль уже прошел мимо, но нет…
Снова звякнул колокольчик над дверями, впустившими теперь патруль.
— Вы отчего не на работах? — сурово спросил офицер. — Кто дал вам право ходить по городу в рабочее время?
— А кто вы такой, чтоб я давал вам отчет? — спросил в ответ Евгений. — По уставу караульной службы, вы должны назваться, указать номер части.
Поручик побледнел, было, схватился за кобуру, но в разговор ввинтился трактирщик.
— Ваше благородие! Это неместные, первый день в городе! Будьте милостивы!
