Максим Шейко - Мир за гранью войны
"…Каждый командир, каждый красноармеец и политработник должны понять, что наши средства небезграничны. Территория Советского Союза — это не пустыня, а люди — рабочие, крестьяне, интеллигенция, наши отцы и матери, жены, братья, дети. Территория СССР, которую захватил и стремится захватить враг, — это хлеб и другие продукты для армии и тыла, металл и топливо для промышленности, фабрики, заводы, снабжающие армию вооружением и боеприпасами, железные дороги. После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало меньше территории, стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик… У нас нет уже преобладания над немцами ни в людских ресурсах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше — значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину.
…Из этого следует, что пора кончить отступление.
Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв.
Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности.
Наша Родина переживает тяжелые дни. Мы должны остановить, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас — это значит обеспечить за нами победу".[98]
Такие слова прозвучали в приказе наркома впервые. Признать свои поражения — для этого надо немало мужества. С чисто военной точки зрения этот приказ был свидетельством того, что военные поражения поставили СССР на грань катастрофы и дальнейшие успехи немцев ведут к гибели страны советов. Но! Внутреннее ощущение, то неосязаемое нечто, которое можно условно назвать "полководческим чутьем", подсказывало Василевскому, что тяжелые слова, доведенные в соответствии с приказом до сведения всех бойцов и командиров РККА, — правильные. Правда, пусть жестокая и безжалостная, была именно тем единственно-верным средством, способным укрепить надломленный поражениями стержень боевого духа армии. Именно осознание невозможности перенести последствия дальнейших поражений должно подстегнуть бойцов к борьбе: отступать больше некуда, надо сражаться и победить, иначе — смерть!
Нарком нашел нужные слова для своей страны, но этого мало. Недостаточно одного лишь желания сражаться, нужно еще и умение побеждать! И вот тут уже никто не сможет освободить его от тяжести принятия решений — он начальник Генерального штаба РККА и на нем лежит ответственность за планирование и проведение грядущих операций. От того, насколько умело он сможет распорядиться силами, предоставленными страной, во многом зависит успех грядущих боев.
Александр Михайлович пригладил волосы и еще раз взглянул на папку в своих руках — там были соображения по дальнейшей организации боевых действий на юге. Переброска дополнительных сил из центра страны, перегруппировка двух армий со среднего Дона в дефиле между Доном и Волгой для контрудара с севера по прорвавшейся к Сталинграду группировке немцев… А еще: меры по усилению сопротивления в пределах городской застройки Сталинграда, организация отвлекающих действий южнее города, создание нового — Донского фронта, объединяющего армии, действующие на среднем Дону… Сталинграду предстояло стать главным центром приложения сил обеих противоборствующих сторон в летней кампании, "шверпунктом", как говорят немцы. Если Советскому Союзу не удастся переломить ход борьбы здесь…, то, скорее всего, другого шанса у него уже не будет. Александр Михайлович Василевский понимал это как никто другой.
* * *
Понимало это и немецкое командование. Пока основные силы танковых армий Гепнера и Гота, при мощнейшей поддержке с воздуха, перемалывали, окруженные в степях западнее Сталинграда, войска 62-й, 64-й общевойсковых, 1-й и 4-й танковых армий, авангарды двух танковых корпусов вышли к окраинам города с севера и юга. Немцы, отбросили слабые заслоны, занимавшие городской оборонительный обвод и перерезали все сухопутные пути из города — теперь попасть в Сталинград можно было лишь через Волгу. Но это была лишь прелюдия грядущих событий. Не смотря на то, что план Манштейна (разгромить советские войска в степях, не дав им зацепиться за "каменные джунгли" мегаполиса) в целом удался, взять город сходу без борьбы немцам так и не удалось.
Во-первых, окруженные армии Сталинградского фронта, не смотря на явную безнадежность создавшегося положения, вместо того чтобы развалиться на отдельные подразделения и сдаться, как это обычно происходило еще год назад, оказали ожесточенное сопротивление, организовав массу попыток прорвать кольцо окружения и выйти к городу. Своей кровью окруженные части купили столь необходимые для организации обороны города дни. В этих боях оказались скованы четыре танковых и два армейских корпуса, а также основные силы авиации и частей поддержки. Эти же бои поглощали львиную долю боеприпасов и снабжения, с которыми уже начались перебои — немецкие войска, с конца мая почти непрерывно ведя активные наступательные бои, далеко оторвались от своих складов, оставшихся на левобережной Украине.
Другим фактором, помешавшим занять город сходу, оказалось чрезмерное усердие Люфтваффе — "Молот ведьм" превратил большую часть города в груды щебня с возвышающимися тут и там остовами стен и оплавленными металлоконструкциями. Не только наступать, но даже просто передвигаться и ориентироваться в этом хаосе развалин, было весьма проблематично.
Всё это делало невозможным немедленный штурм Сталинграда, а советское командование тем временем не сидело, сложа руки, используя каждый подаренный ему день для укрепления обороны и подготовки к новым боям. В этом немцы убедились уже 13 июля, когда предприняли первую серьезную попытку штурма. Несчастливое число полностью подтвердило свою репутацию.
Если на подступах к городу неделю назад немецкие авангарды были встречены разрозненными и почти неуправляемыми подразделениями с весьма условной боевой ценностью, то теперь пошедшим на штурм корпусам приходилось преодолевать уже нешуточное и главное организованное противодействие. В дополнение к разгромленным частям дивизии ПВО, укомплектованной в основном женщинами, батальонам городского ополчения, остаткам, попавших под бомбардировку и полностью дезорганизованных, частей и прочим эрзац подразделениям, занимавших городской обвод, подошли три свежие стрелковые дивизии, срочно переброшенные из-за Волги. Также прибыли танковая бригада, морская стрелковая бригада, укомплектованная моряками Каспийской флотилии, и дивизия войск НКВД.
Еще большей неприятностью для немцев стал подход двух относительно свежих армий с севера и одной с юга. Эти формирования, даже не дожидаясь полного сосредоточения, немедленно перешли в наступление, стремясь отбросить немецкие дивизии от Волги и проложить путь в блокированный город. В результате два мощнейших танковых корпуса и значительные силы артиллерии и авиации оказались скованы боями с этими деблокирующими группировками, что существенно ослабило натиск на Сталинград.
В хаосе развалин наступающие немецкие части были лишены большей части своих преимуществ. Танки были малополезны, преимущество в маневре вообще не имело никакого значения… Даже вездесущее Люфтваффе мало чем могло помочь в таких условиях. Зато на первый план выходили упорство и стойкость отдельных бойцов, цепляющихся за очередную руину, а здесь советские пехотинцы ни в чем не уступали своим немецким визави. В результате вместо стремительного штурма начались упорные и кровопролитные городские бои с медленным продавливанием советских боевых порядков. Потери немцев стремительно поползли вверх…
* * *
Ганс в этом не участвовал — его дивизия, как и весь XLVI танковый корпус, расположившись севернее города, отражала упорные попытки 66-й и 1-й ударной армий прорваться на помощь защитникам Сталинграда.
— Was geht ab!? Иваны вообще с ума спятили, или им жить надоело?
Этот вопрос Нойнера так и повис в воздухе. Наводчик Вилли Ровель ограничился меланхолическим пожатием плеч, а остальные члены экипажа самоходки и вовсе никак не прореагировали. Впрочем, вопрос и не нуждался в ответе. Так что таким немудреным способом Ганс просто попытался снять копившееся с утра нервное напряжение. Получилось так себе, но ведь попытка — не пытка. Вздохнув и разочарованно мотнув головой, Нойнер сплюнул через борт самоходки на пожухшую под июльским солнцем степную траву и скомандовал:
— Ладно, сами напросились! Выдвигаемся на исходную.
Фыркнув мотором "куница", украшенная белой надписью "KiTi", плавно стронулась с места и двинулась к заранее облюбованной Гансом позиции — узкому, заросшему кустами, оврагу, прорезавшему под острым углом немецкие оборонительные позиции и выходившему далеко на нейтральную полосу. Вслед за "KiTi" двинулись и самоходки третьего взвода (первый под командой Швайнштайгера оставался на старом месте). После памятного авианалета на донской переправе, Нойнер, лишившийся штабной машины, конфисковал для своих потребностей последнюю уцелевшую самоходку второго взвода. Командир машины был отправлен в резерв роты, а щит орудия украсила белая надпись, ставшая чем-то вроде отличительного знака командирской машины. Удобств, да и просто свободного места, в "кунице", конечно, было поменьше, зато теперь была возможность лично поучаствовать в боях, не ограничиваясь только отдачей распоряжений, чем Ганс собственно и занимался всю последнюю неделю. Всё это время советская пехота и танки трех танковых корпусов (в том числе одного сводного) неустанно, по нескольку раз в день атаковали позиции XLVI танкового корпуса, окопавшегося в междуречье Дона и Волги и надежно перекрывшего подступы к Сталинграду с севера.
