Владилен Машковцев - Время красного дракона
— Твой молодая баба сидит в тюрьме, в женской камера. Што передать твоя приказал?
— Скажи, что я ее люблю, — сглупил Порошин, краснея от своей неловкости и беспомощности.
Ахмет поднял метлой облачко снега:
— Любовю передавал, а деньга? Любовя без деньга умирала, копыта отбросала.
— У меня нет денег, Ахмет.
— А ты Штырцкоберу костюму шить заказывала, тряпка и деньга ему давала?
— Да, Ахмет.
— Штырцкобера твоя деньга возвращала, я роняла, ты подобрала тихо.
Тюремный водовоз бросил тряпичный сверток под ноги Порошину, замахал метлой, подметая двор. Аркадий Иванович изловчился — подхватил сверток. Охранник прогнал Ахмета:
— Пшел вон, татарва, подметешь двор опосля.
Аркадий Иванович вернулся в камеру богатеем, удивляясь честности и благородству портного Штырцкобера. В первую очередь Порошин выкупил у Держиморды сапоги. Без сапог Аркадий Иванович не мог чувствовать себя человеком. С деньгами в тюрьме можно было жить сносно и без родственников, приносящих передачи. Надзиратели брали у заключенных деньги, половину присваивали, на остальные покупали и приносили папиросы, продукты, а иногда даже и водку. Не впервые Порошин попадал в тюрьму. Везде нравы и порядки были одинаковы. Одни надзиратели были садистами, другие сочувствовали или хитрили, наживались на незаконной помощи заключенным. Деньги, полученные от Штырцкобера, вроде бы должны были облегчить существование. Но известие о нахождении Верочки в тюрьме — угнетало. Порошин вспомнил, как он сам настаивал на необходимости ареста жен врагов народа.
— Я же говорил это не очень искренне, для показухи, чтобы утвердиться в глазах Придорогина верноподданным партии. Для чего это я делал? И за что арестована Вера? Я ведь еще не осужден. Может быть, меня оправдают, освободят? — рассуждал про себя Аркадий Иванович, пытаясь породить искорки надежды.
Он предполагал, что к Вере ходит в тюрьму матушка, что она не так страдает, как те, кто не имеет родственников. Уязвляло другое — никто не признал его за родича, за друга, за товарища. И кого можно было назвать настоящим другом? Пожалуй, одного человека — Мишку Гейнемана. Порошин счел бы за радость оказаться с ним в одной камере. Но Мишку уже отправили в Челябинск. Сокамерники Аркадию Ивановичу не нравились. Крючок зарился на сапоги Порошина, просил Держиморду вновь отобрать их у поднарника-мильтона. Держиморда не соглашался:
— Он их купил честно, хошь завладеть, выиграй в очко.
Крючок несколько раз садился с Порошиным играть в карты, но Аркадий Иванович обыгрывал его жестоко, до кальсон. Но когда Держиморду с братьями перевели в другую камеру, Крючок запыжился, начал угрожать бритвой:
— Сымай прохоря, штифты выколю, попишу, сука, век свободы не видать!
— Не отдам! — решительно отказал Аркадий Иванович, оттолкнув блатаря.
Крючок запрыгал по-петушиному, закружился, изловчился и полоснул Порошина лезвием бритвы по щеке. Порез оказался не глубоким, но кровь заструилась, закапала на рубаху, на пол камеры.
— Поддай ему, — посоветовал Порошину поэт Люгарин.
Переведенный из соседней камеры американец Майкл выхватил из рук блатного бритву:
— Бой честный должен быть, как русские говорят. Окей!
Крючок прыгнул, ударил противника головой в переносицу. Порошин упал неловко, но быстро вскочил и сбил с ног вора в законе. Он пинал его остервенело, пока тот не посинел, не затих. В тюрьмах бьют и лежачих. Отец Никодим остановил разъяренного Порошина, но было уже поздно. Крючок лежал мертвым, смотрел остекленевшими глазами в потолок. Вечерний надзиратель вытащил труп из камеры волоком, за ноги. Допросов по поводу смерти Крючка не было.
— Он сам упал с нар, — утверждала камера в один голос.
— Да, я видел лично в глазок, как он упал с нар, — подтвердил надзиратель, взявший до этого у Крючка пятьсот рублей.
Порошин завладел имуществом Крючка, где были его, порошинские, брюки-галифе, гимнастерка, кожаная куртка. Совесть за совершенное убийство не заедала. Время озверения давно вовлекло его в общий поток.
— Большой грех ты принял на душу, кайся, молись, — убеждал Порошина Никодим.
Аркадий Иванович исповедывался:
— Разве это грех, батюшка? Прибил по ярости ворюгу. Он же у вас кусок хлеба отбирал, измывался над вами. На душе моей есть более тяжкие грехи: я сотни людей послал в тюрьмы и на смерть. А теперь кусаю свой язык от страдания, ибо служил престолу зверя, красному дракону.
— Вы читали «Откровение» Иоанна Богослова? — спросил священник.
— Я знаю его наизусть, батюшка.
— Что же вас озаряет в евангелии, что ближе к сердцу?
— Метафоры, пророчества.
— Прочтите мне по памяти из «Откровения» главу двенадцатую. Если помните, разумеется. Там ведь сказано, кто победит, одолеет красного дракона.
Поэты — Миша Люгарин, Василий Макаров тоже просили:
— Прочти, хотя бы отрывки.
Майкл подбодрил Аркадия Ивановича, похлопав его по плечу:
— Давай, давай, как русские говорят!
Камера затихла, когда Виктор Калмыков скомандовал:
— Тихо! Послушаем!
Порошин закрыл глаза, закинул руки за голову:
— И другое знамение явилось на небе: вот, большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадем. Хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю. Дракон сей встал перед женою, которой надлежало родить. Дабы, когда она родит, пожрать младенца. И родила она младенца мужеского пола, которому надлежит пасти все народы жезлом железным... И произошла на небе война: Михаил и ангелы его воевали против дракона.
Батюшка Никодим ткнул перстом в потолок тюремной камеры:
— Михаил одолеет красного дракона — сказано в Писании!
— Я верю, верю! Окей! — воскликнул Майкл.
Но камера молчала угрюмо. Просвета в судьбе ни у кого не предвиделось. Порошин понимал, что отец Никодим душевен и чист, силен христианской моралью доброты, всепрощения. Такой и на костре будет молиться за тех, кто его убивает. И не поступится верой. Батюшка подарил Аркадию Ивановичу нагрудную иконку из латуни с изображением Владимирской Богоматери:
— Да будет она тебе защитницей, — осенил он крестом Порошина.
Латунная иконка на медной цепочке отеплила душу. И перед сном Аркадий Иванович загадал:
— Помолюсь и, если исполнится желание, поверю в бога на веки вечные.
Молитву он обратил на спасение своей Верочки:
— Отче наш, сущий на небесах, да святится имя твое! Господи, боже великий, пресвятая мать-богородица, спаси мою Веру, вызволь ее из темницы!
Порошин молился искренне, но чуда не ждал. Каково же было его изумление, когда на следующий день он узнал, что Верочку освободили. На прогулке в тюремном дворе к Аркадию Ивановичу подошел Штырцкобер:
— Здравствуйте, Аркадий Иванович. Вам Ахмет деньги передал? Ну и слава богу. А вашу юную супругу сегодня освободили, я узе видел сам.
И прокатилась по сердцу теплая волна радости. И рябое лицо батюшки Никодима от этого просветлело.
— Я молился за вашу Веру, — как бы мимоходом подчеркнул Никодим.
Но чуть полегчало на душе, и закрутился возле Порошина бес неверия, логика материализма. Мол, совпадение получилось. Де, так вот церковники и улавливают наши души. Батюшка явно прочитал мысли Аркадия Ивановича и процитировал из евангелия:
— Итак, смотри: свет, который в тебе, не есть ли тьма? Человек с двоящимися мыслями не тверд во всех путях своих.
Виктор Калмыков вклинился в разговор язвительно:
— Какое может быть раздвоение у красного дракона? У дракона и без раздвоения — семь голов!
— Я дракон? — обиделся Порошин. Вася Макаров снисходительно уточнил:
— Ну, не сам дракон, а коготок провинциального дракончика. Люгарин напомнил ернически о хвосте дракона, который увлек с неба третью часть звезд.
— Вы считаете себя звездами? — лениво отбивался Порошин, а сам тем временем расшифровывал метафору. — В городе третью часть населения составляют заключенные, спецпереселенцы, родственники репрессированных. Такое соотношение почти по всей стране. Вот и получается, что библейское пророчество сбылось. Но не видно было даже на горизонте никакого Михаила, который сокрушит красного дракона.
Отец Никодим все так же прочитывал мысли Порошина и отвечал на вопросы, которые он не задавал вслух:
— В Библии не сказано точно, когда архангел Михаил повергнет красного дракона. Но ежели пророчества Священного писания замерцали перед нами особо, бысть!
В Челябинск Порошина не отправляли, на допросы не вызывали почти четыре месяца. Таково было указание Федорова, и ждали ответов на запросы по службе Порошина в Москве, информации о преступной деятельности его родителей. Первый допрос провел сам Придорогин. Он отводил взгляд в сторону, в глаза не смотрел:
— Ты бы, Аркадий, подписал кое-какие признания: не очень значительные — лет на пять. Сверху указание есть. Мы не можем тебя отправить этапом в Челябинск без должного оформления дела.
