В. Бирюк - Стрелка
Ну не тупые ли?!
Тревога эмира, ожидание беды сменилась надеждой на победу.
Взамен расчётов:
– Всё идёт по плану, мы сильнее, храбрее, многочисленнее…
в тревожной психике предводителя затрепетало слабенькое пока, но очень сладостное предвкушение удачи. Не закономерность, но выигрыш. «Счастливый случай», «джекпот», «птица счастья»…
– Только бы не упустить…
Эмир послал войска в атаку, ввел в действие резервы… Остался последний ресурс: «личным примером».
Как и положено благородному государю, явился он на поле боя во главе верных нукеров, воодушевил своим видом воинов и лично повёл отборную правоверную конницу против левого фланга русских. Имея ввиду оторвать русское войско от «Гребешка», сбросить в овраги и там, используя численное преимущество, многочисленность своих лучников и превосходство в высотах — безопасно истребить гяуров.
Но когда Муромский городовой полк и суздальские хоругви, стоявшие на левом фланге, подались под ударом «белых булгар», из леса ударила русская конница под личным командованием Боголюбского.
«Конница по оврагам не пройдёт» — истина. Через овраги прошла пехота.
«Конница не может сражаться в лесу» — истина. В лесу сражались отряды муромы и мещеры.
А вот фраза: коней нельзя провести через лес, коней нельзя провести по крутым подъёмам — не истина. Можно. Пешком, держа под уздцы, осаживая и поддерживая. На конях можно не только ездить — их ещё и вести можно.
Для местного аристократа — такая мысль непривычна. Такой идеи — просто нет. Что князь, что эмир — они на конях только ездят. Только!
«Взять лошадь под уздцы и отвести её к водопою…» — это делают слуги. Коня подвели — государь всел в седло. Поскакал. Коня остановили, придержали — государь спешился.
«С порога юрты кочевник садится в седло. Даже если ему надо проехать десяток шагов до порога другой юрты». «Вести коня в поводу…» — совершенно смердяческое, рабское занятие! Степняки никогда так не делают!
Эмир даже возможности такой не допускал! Даже помыслить о таком не мог! А Андрей заставил гридней идти пешком, вытащить коней наверх, пройти сквозь лес, скрытно накопиться на опушке за спиной лесовиков-егерей, и сесть в седла уже перед самим боем.
Получив во фланг и в тыл кавалерийскую атаку превосходящих сил противника «белые булгары» побежали. А бежать-то им некуда! Всё поле в ширину — версты полторы-две. Свернуть некуда: лес и овраги. И они понеслись. Галопом. По тылам собственной пехоты, атаковавшей так и не сдвинувшиеся с места русские хоругви. По отползающим в лагерь раненым союзников.
Этот-то вой — смертный вой беспомощных, затаптываемых насмерть своими же — я и слышал, стоя на гребне Окского обрыва, у себя за спиной.
Следом за нукерами покатились княжеские дружины, рубя в спину «прилипших» к русскому строю лесовиков. Побежавшие племенные отряды попадали под копыта своих и чужих, под мечи и сабли русских.
«Самое страшное — рубка бегущей пехоты».
И плевать, что пехота бежит не «от» конницы, а поперёк. Так даже лучше — больше зарубить можно.
Это-то и нужно было Боголюбскому! В этом-то и состоял его замысел!
Выманить лесовиков в чистое поле. Выманить туда, где их основные боевые навыки — малополезны, а необходимые — отсутствуют. Ударить по ним. Ударить тяжёлой конницей, с которой лесовики ничего сделать не могут. Ударить с тыла, отчего и опытные воины теряются. Вырезать, вырубить, затоптать…
Потому что, выковыривать союзников булгар, «друзей эмира» из их лесов — тяжко и кроваво.
«Бенгальский тигр — прекрасный и опасный зверь. Но выгони 40 тысяч тигров на эту пустынную песчаную равнину… Жалкое беспомощное существо».
Великолепные охотники, прекрасные следопыты, мастера лесных засад… стали просто бегающим по полю двуногим орущим мясом.
Русская конница прогнала булгарскую через всё «полчище», прижала к северному концу, к обрыву над Волгой. И скинула туда.
«Белые булгары» дрались отчаянно, спасая своего эмира. Эмир и несколько его спутников — съехали на задницах по склону. Чуть позже их подобрали лодочки с беглецами.
Андрей «сам ис?коша множьство. а стягъ? ихъ поимаша и едва в мал? дружин? оутече князь Болгарьскъ?и до Великаго города».
Летопись говорит: «эмир в сильном страхе убежал с малой дружиной в Булгар, где и затворился».
Дело не только в личном страхе, дело в заваленном порубленными трупами воинов союзных племён «полчище», в мордовских, марийских, буртасских, удмуртских… мертвецах, качаемых окской и волжской волной вдоль всего берега.
Дело в «правде». Которая — сила.
«…князь же Ондрей воротися с победою, видевъ поганыя Болгары избиты, а свою дружину всю сдраву. Стояху же пешци съ святою Богородицею на полчище, подъ стягы; и приехавъ до святое Богородици [и до пешець] князь Андрей, с Гюргемъ и со Изяславомъ и съ Ярославомъ, и со всею дружиною, удариша челомъ передъ святою Богородицею, [и почаша целовати святу Богородицю] с радостью великою и со слезами хвалы и песни въздавающе ей…»
Бряхимовский поход переломил ситуацию на Волге. Через 7 лет здесь же, на Окской стрелке, сын Андрея с сыновьями муромского и рязанского князей будут поджидать боярское ополчение, будут ругаться: «едучи не едут!». Чудом выскочат своими малочисленными дружинами из мордовско-булгарского окружения. Но этот эпизод не остановит закономерности: Русь пересилила Булгар.
Следующие походы будут удачными или очень удачными, неудачных — не будет. И уже через 60 с лишним лет, очередной Владимирский князь, заключая новый мирный договор с перепуганными булгарами скажет: «а ряду быть как с отцом и дядей моим были». «Дядя» — Андрей Боголюбский.
Волжская Булгария «закуклится» — перестанет ходить на Русь, будет постепенно сдавать своих союзников из племенных князьков. Сосредоточится на строительстве мощных крепостей, на укреплении пограничной стражи по Яику.
Потом придёт Батый… И всё станет прахом.
* * *Сухан с носилками свернул в устье очередного оврага. Дальше овраг раздваивался. Носильщики взяли вправо, а мне прямо в лицо из другого ответвления оврага вдруг вывалилось несколько знакомых воинов из хоругви Дворковичей. За ними, вереща, пёрли «медвежьи головы с кирпичными зубами». Пришлось отскочить назад на Окский пляж. Там тоже топталось несколько десятков враждебных индивидуев. Справа поднималось стена берегового обрыва. А слева…
«Каждый парень имеет право
На то что слева и то, справа».
В данный момент «право на лево» было важнее. Прямо-таки — жизненно необходимо. Мы кинулись к валявшимся на песочке лодочкам, подхватили ближайшую с вёслами и побежали в Оку. Недалеко. По самые… мда. «Вам по пояс будет».
С берега метнули пару копий, нам не понравилось и мы выгребли дальше.
Глава 330
А дальше, оказывается, уже Волга.
Вдоль левого берега Оки медленно загибается дуга русских лодеек, вдоль правого, в тени береговой кручи, несёт клубы дыма от горящего Бряхимова, панически угрёбывают лодочки «друзей эмира». По бережку — панически уё… мда… убегают те же друзья, но — россыпью.
«Т-образный перекрёсток» видели? Похоже. По левой стороне перекладинки шустро приближаются лодки булгарского отряда, ходившего под Городец.
«Кто справа — тот и прав» — автомобильная народная мудрость. Они такого и не знали никогда, а тут и вовсе позабыли. Пропускать они точно не будут. Потому что за ними видны квадратные белые паруса ушкуев. А по правой палочке перекладинке, вниз по Волге…
– Мужики! Мля буду! Век церквы не видать! Эмирова лодейка бежит! С казной! Христом-богом клянуся!
А глазастый мне Илья Муромец попался. И — азартный.
Главный из Дворковичей завопил:
– Даёшь! Мать! В золоте-серебре ходить! Итить! Догоним, отберём и навставляем! Нах…яривай! На вёсла! Навались!
Мысль: «а на фига мне это надо?» — мелькнула и затихла.
«Остановите самолёт — я сойду». Сойду — куда? В воду? В толпу озверевших перепуганных придурков с остро-заточенным на берегу? Я уж не говорю про общую эмоциональную оценку — «струсил». И вообще: казна булгарского эмира… понятно, что не государственная, а чисто походная, но в хозяйстве…
И мы занялись неакадемической греблей. В смысле: быстро и матерно.
Хватило ума выгрести на середину, на стрежень. Большая часть булгарских корыт тянула вдоль берега, так что мы начали их лихо обгонять, устремляясь к издалека заметным четырём большим баркам под полосатыми парусами. Одна из них вдруг вильнула к берегу, где у уреза воды крутилась группка белых халатов и сгрудились лодочки поменьше. Остальные упорно пытались поймать под высоким берегом попутный ветер.
Гонка становилась уже утомительной. Мы постепенно догоняли высокие пузатые лайбы, когда у нас образовались конкуренты: четыре ушкуя, в полной мере используя превосходство своего парусного вооружения, нагоняли нас, обходя… я бы сказал мористее, но тут моря нет. Да им и пофиг: прут как по пустому, прямо на нас.
