Андрей Уланов - Крест на башне
По его словам, знакомство с социал-интернационалистическими теориями следовало начинать, разумеется, не с господина Туруханова, являющегося не более чем популяризатором, причем не самым лучшим, а с его германского собрата герра Хасселя. Желательно – в подлиннике, так как все известные ему, Димочке, русские переводы сего «ученого» мужа грешат изрядными лакунами, а порой и прямыми искажениями, в зависимости от того, насколько сильно позиция классика социал-интернационализма расходилась с политикой, проводимой курирующей данную подпольную типографию фракцией. После же помянутого герра можно приступать и к более основополагающим источникам – скажем, к герру Марксу. И проделать сие стоит хотя бы потому, что именно ортодоксальный марксизм оказался, по сути, единственной наукой, предложившей хоть сколь-нибудь приемлемое объяснение причин Первой мировой войны – кризис системы управления.
Также стоит, продолжил Синев, отметить, что господа социалисты раньше прочих отметили, что к завершившему эту войну Антверпенскому миру куда больше подошли бы завершающие слова «ко всеобщему неудовлетворению». Ибо, хотя формально у двухлетней бойни и выявился победитель «по очкам», его главный противник отнюдь не считал себя побежденным. Так сказать, проекция Ютландского боя в политику. Ведь, хотя в свинцовых волнах Северного моря исчезло куда больше английских моряков, чем немецких, утро следующего дня застало в море лишь линкоры Джеллико, а не «победивших» Хиппера с Шеером… Проиграв Бородино, Наполеон с горя занял Москву, если уж приводить совсем простые аналогии.
В случае с Ютландом правильнее будет сказать, что ни одна из сторон так и не сумела добиться своей цели, – нового Трафальгара не вышло. Германский флот продемонстрировал, что он может быть серьезной угрозой Гранд-флоту – виккерсовские же калибры наглядно пояснили, что вторая подобная попытка может оказаться для детища Тирпица последней. Особенно когда через два месяца на место погибших крейсеров Худа в британскую боевую линию встали их японские сородичи.
Антверпенский Договор действительно принес «Мир народам», как объявили его творцы, но одновременно он сделал следующую войну практически неизбежной.
Однако, заметил я, эта неизбежность – несмотря на многолетние завывания социалистов почти всех мастей – сумела повременить со своим приходом три с хвостиком десятка лет.
Верно, согласился Димочка, но: во-первых, к данному «повременить» совсем не лишним будет добавление эпитета «чудом». Кризисы 27-го и 39-го – всего лишь самые острые пики на кардиограмме мировой политики, а если вспомнить, что именно послужило в итоге поводом, то окажется, что война могла полыхнуть едва ли не два раза в месяц. Во-вторых же, состояние, нареченное «миром» в конце 16-го, не очень походило на своего собрата из начала 14 года – куда правильнее было бы назвать его «перемирием» или же взять на вооружение термин из лексикона все тех же социалистов: «холодная война».
Впрочем, продолжил Синев, для понимания причин происходящего ныне куда больший интерес представляет не 1916 год, а два последующих.
Мы – то есть население бывшей Российской империи – в сей период были почти целиком поглощены собственными дрязгами: борьбой внутри Триумвирата, логично завершившейся провозглашением Диктатуры Главковерха, большевистско-эсеровским мятежом и прочей «отрыжкой» Великого Февраля и столь поспешно провозглашенных оным свобод. Интерес же к внешней политике сводился к стенаниям по поводу «неправедных» и «грабительских» условий Антверпенского мира. Хотя, если принять во внимание обстановку на фронтах на момент его подписания, эти условия стоило бы счесть неожиданно мягкими – готовящемуся вражескому наступлению наше командование могло бы противопоставить разве что тактику «заманивания» в глубь страны, только с куда менее, чем в 1812 году, однозначно просчитываемым результатом.
А ведь в остальном-то мире происходило почти то же самое!
Темнота не позволила мне ограничиться удивленно поднятой бровью – пришлось изобразить недоверчивое покашливание.
Разумеется, хмыкнул Синев, разливая по бокалам остатки коньяка, нашим квасным патриотам было весьма приятно считать, что у них там, в Европах, и труба пониже, и дым из нее пожиже! И британский лидер правых, которому перепуганные тори вручили премьерское кресло, не чета нашему Диктатору, и череда стачек, бунтов и мятежей, прокатившаяся по всем крупным индустриальным державам, бледнеет по сравнению с нашей «внутренней» войной, на которой приходится почти, как на войне настоящей, оперировать кавбригадами, бронечастями и авиацией. Но хотя снаряды, что летели в ирландцев из «Шин-Фэн», не имели той химической начинки, которой Покровский щедро «угощал» тамбовских волков заодно с попрятавшимися по тамошним лесам от его головорезов из 1-й особой бригады пейзанами, убивали британские гаубицы также вполне исправно.
Удивительно? Ничуть!
По всему миру миллионы молодых и здоровых – по крайней мере, с виду – людей, научившихся за два года войны мало ценить собственную жизнь и еще меньше жизнь чужую, вернулись к оставленным ими очагам. И что же они обнаружили?
А обнаружили они, желчно усмехнулся Синев, следующее: пока они на войне лили реки крови за цели, которые их правительства в итоге даже не удосужились им внятно объяснить, в это самое время те, кто высокой чести гибнуть за идеалы не удостоился, весело подставляли кошельки и карманы под золотые ручейки военных заказов. Они также обнаружили послевоенный кризис экономики, который, как им на этот раз пытались объяснить, был вызван «объективными причинами». Но голодных детей сложно кормить «объективными причинами».
И тогда они вышли, не все миллионы, разумеется, но сотни тысяч вышли на улицы, а самые решительные пошли еще дальше, на баррикады.
В тот раз, фыркнул его превосходительство, «нашлись здоровые силы», как писала тогдашняя пресса, то есть армии сохранили верность законным правительствам, за что господа генералы не преминули потребовать себе кусок отстоянной их штыками власти. Господа социалисты, впрочем, тоже сделали выводы из своего провала и, кстати, из нашего, российского опыта также. И принялись дожидаться, когда эти правительства вновь захотят вручить оружие своим народам. «Превратим войну империалистическую в войну социалистическую!» – автором сего лозунга является отнюдь не товарищ Туруханов.
Спорить с Димочкой – занятие неблагодарное в принципе. Тем паче на «его поле», а он явно куда лучше меня «плавал» в новейшей политической истории.
Я все же заметил, что, сколь мне мнилось, события 19 года все же способствовали некоему ослаблению социального давления.
Угу, согласился Синев, джинна удалось загнать обратно в бутылку, или, правильнее будет отметить, что после того как пар и накипь прорвались наружу, давление в чайнике упало. Естественным образом, так сказать. Обрадованные же этим самым «ослаблением давления» правители радостно принялись конопатить щели и перекрывать даже те немногие предохранительные клапаны, которые пока еще оставались в действии.
Ну, а угля в топке становилось все больше и больше.
Нам, как профессиональным военным, продолжил господин генерал-майор, преотлично ведомы две истины относительно вооружения. Истина первая – оружия, особенно новейшего, всегда недостаточно. Истина вторая – вооружение, особенно то самое, новейшее, имеет пренеприятнейшее свойство устаревать. Причем, что обиднее всего – чем сложнее оно, чем более революционна технология, на основе которой оно было создано, тем быстрее происходит устаревание. Эдакий Молох с прогрессирующим аппетитом.
К слову сказать, заметил его превосходительство, некоторые, почитаемые им, Синевым, весьма компетентными, специалисты напрямую связывают «спуск на тормозах» Китайского Кризиса 27-го с продемонстрированной японскими (английскими) танками способностью к прорыву китайских (германских) полос полевых укреплений. Равно как и аналогичный сход «на нет» едва не переросшего во всемирную бойню второго парагвайско-боливийского конфликта – с «неожиданно» выявившимся в ходе оного конфликта перетеканием «пальмы первенства» на море от линкора к авиаматке. Но это разумеется, усмехнулся Синев, не более чем голое теоретизирование, полет фантазии, так сказать… мы же сейчас ведем речь… о чем? Ах, да, о Молохе «оружейной гонки». Бог сей ве-есьма прожорлив, да вдобавок привередлив к качеству жертв.
А экономика – штука «тонкая», но даже для нее весьма затруднительно отменить действие законов сохранения. Можно сколь угодно долго шутить, что в военное или приравненное к оному время значение синуса может достигать четырех, можно «корректировать» отчетность до тех пор, пока стоимость танка «вдруг» не окажется ниже цены гражданского мотоцикла. Но поздно или чуть раньше эти манипуляции постучат в дверь и, зубасто ухмыляясь, скажут: «Плати!»
