Валерий Елманов - Знак небес
– Какая-то разношерстная компания соберется. И что у нас тогда за храм получится? – встревожился отец Николай.
– Боишься, что они к заячьим ушам лисий хвост и медвежью морду присобачат? – улыбнулся князь. – Зря. Главными на стройке будут наши мастера, а от остальных – я ведь сказал уже – возьмем самое лучшее, причем такое, чтобы оно вписывалось в общую картину, а не маячило в ней, как бельмо в глазу.
– А с канонами церковного строительства эти новшества не войдут в противоречие? – озаботился священник.
– А мы, чтобы такого и впрямь не получилось, над всеми мастерами отдельное начальство поставим. Ему и доверим принимать окончательные решения – как да что, да где, да какое новшество допустить.
– А он… – начал было священник, продолжая терзаться сомнениями.
– Не он, а ты, отче, – перебил его князь. – Ты же будешь главою епархии, тебе и карты в руки, точнее сказать, строительство.
– Да я в нем не больно-то силен, – замялся было отец Николай.
– Потому я тебя и назначу не строить, а руководить. Разница существенная.
– Ну, хорошо, – неуверенно согласился священник. – А посвятить храм кому мыслишь? – тут же деловито осведомился он и пояснил: – Оно ведь сразу знать надобно, чтоб народу объявить прилюдно. Меня же весной еще не будет, потому и вопрошаю ныне.
– Это тоже тебе решать. Если бы не ты, то строительство я еще долго не начинал бы. Но я так думаю, – Константин лукаво улыбнулся, – что честнее всего будет его посвятить покровителю твоего имени, то есть Николаю-угоднику. К тому же он на Руси очень популярен. Как ты мыслишь?
– Святой этот и впрямь почитаем, – задумчиво отозвался отец Николай. – Однако если уж величие помыслов своих выказывать… Ты как о святой Софии мыслишь?
– Так есть же такие храмы, – искренне удивился Константин. – Ты не забыл, что уже в наше время их аж три штуки на Руси имеется: один в Киеве, другой в Новгороде, а третий в Полоцке. У нас не первый, а четвертый по счету выйдет.
– Это все так, – кивнул священник. – И впрямь четвертый. А ты его так выстрой, чтоб народ глянул, ахнул и сказал: «По времени он четвертый, но по красоте и величию – первее первых будет».
– Эва куда ты замахнулся, – крякнул Константин и весело засмеялся, шутливо грозя собеседнику пальцем. – Думаешь, не вижу, куда ты гнешь, отче? Если я святой Софии храм посвящу, то мне уж волей-неволей, а сэкономить никак не удастся. Придется во всю ширь размахиваться, чтоб и размеры были – о-го-го, и все остальное им под стать.
– Да уж, – согласился отец Николай. – Сотней гривен не откупишься. Да тысячей, пожалуй, тоже. Оно и хорошо. Тогда он у тебя на часовенку убогую, кою ты хотел по первости поставить, точно похож не будет. Так что можешь мне спасибо сказать.
– А спасибо за что? – возмутился Константин.
– От позора уберег, – пояснил священник. – Их, часовенки-то, ныне на Руси бояре строят да купцы побогаче. А я указал, какое строительство к лицу князю – храм величавый. Это если простой правитель, и без помыслов величественных. Такому же, как ты, только неслыханную красоту воздвигать. Иначе и затеваться смысла нет.
– Ну и хитер ты, отче, – восхитился Константин.
– Прост я, – возразил священник. – Сам видишь, за пазухой ничего не таю. И не столь я тебя убедил, сколь ты сам уразумел мою правоту.
– А факты подобрать с доводами, слова нужные отыскать? Это же уметь надо, – не согласился князь.
– И тут вся хитрость лишь в том, что слова эти от сердца должны идти. Ежели изрекающий сам в них верит, то и слушающий рано или поздно ими проникнется, – спокойно пояснил отец Николай. – Опять же и того не забывай, что у меня за плечами проповедей столько, что если их все сосчитать – непременно за тысячу перевалит, а то и не за одну. А что такое проповедь? Речь, предназначенная для того, чтобы убедить слушателей в истинности чего-либо. К тому же не одного человека, а десятки, если не сотни. Это весьма тяжело, ты уж поверь мне. Ныне же гораздо легче. И убеждать всего одного понадобилось, и сам он умом не обделен. – И священник вопрошающе уставился на князя.
– Знаю, чего ждешь, – хмыкнул князь. – Слово тебе даю – скупиться не стану. Вплоть до того, что если казна пустая будет – в долги к купчишкам влезу, но отгрохаю все в лучшем виде и именно так, как ты скажешь. Жалко, конечно, гривенок, что уж тут говорить. К тому же сам знаешь – я к церкви равнодушен. По-моему, человеку для общения с богом посредники не нужны. Но тут дело не столько церковное, сколько политическое, так что и впрямь глупо было бы над серебром трястись. Ну теперь-то ты доволен? – спросил с улыбкой.
– Вполне, – сдержанно склонил голову отец Николай, стараясь не выказывать откровенной радости, что сумел он наконец-то дожать, додавить неуступчивого упрямца. – Вот только про посредников ты не совсем верно сказал. Когда человек умен или вовсе мудр – это одно. Тут, может, и впрямь наша помощь ему не нужна. Но и на другое посмотри. Мы же не навязываемся. А крестьянину простому, ремесленнику, купцу, да и многим князьям сподручнее все-таки в церкви молитву вознести.
– Насчет того, что не навязываемся, – вопрос спорный, – начал было Константин, но затем передумал. – Ладно. Это дискуссия долгая, а у меня самого к тебе дельце имеется. Долг-то платежом красен, отец Николай. Я тебе слово свое дал, что храм начну строить и мелочиться не стану, а теперь пришла пора и тебе меня выслушать. Знаешь ли ты, что не только на поставление в сан в путь-дорожку собрался, но одновременно еще и послом моим будешь?
– То есть как? – опешил священник и энергично запротестовал: – Э-э, нет. Так мы не договаривались. Или ты митрополита Киевского имеешь в виду?
– Да нет, бери выше. Ты, отче, мой чрезвычайный и полномочный посол к патриарху Константинопольскому, а также к императору Феодору Ласкарису. К нему даже в первую очередь. Пусть он сам своего патриарха убалтывает. Так-то оно понадежнее будет.
– Да ты в своем уме, Костя?!
Священник настолько взволновался, что даже забыл добавить княжеский титул.
– Не помешал? – осторожно спросил Вячеслав, протиснувшись сквозь полуоткрытую дверь.
– Заходи, Слава. Ты как раз вовремя. А то тут отец Николай отказываться вздумал от посольства.
– Правильно делает, что отказывается, – неожиданно для Константина заметил воевода, подходя к столу и с тоской оглядывая его скудное убранство. – Кто же под квас с хлебом человека уговаривает? Между прочим, посол – это новая должность, и ее непременно обмыть надо. Так что ты держись до конца, отче, и не соглашайся, пока наш князь не проставится.
Константин хмыкнул и неспешно направился к высокому шкафу.
– И при чем тут документация твоя? – заметил Вячеслав.
– У меня тут помимо ящичков с бумагами еще и полочки имеются, – пояснил князь, так же неторопливо выбирая что-то.
К столу он вернулся со здоровой бутылью, наполненной чуть ли не до краев.
– Это дело другое, – оживленно потер руки Вячеслав, усаживаясь и по-хозяйски пододвигая к себе блюдо со свежими румяными яблоками. – Сейчас остограммимся, а уж потом ты, отец Николай, дашь свое добро. И не продешеви. Если медовуха не по душе придется, требуй из другой бутыли налить. Хотя, честно говоря, я бы на твоем месте сразу согласился. Это же загранкомандировка сроком на год, не меньше, да еще с прекрасными суточными и обслуживающим персоналом.
– Вот сам и езжай, – огрызнулся священник. – Лик у тебя благообразен, нахальства хоть отбавляй. Тебя-то точно и император примет, и патриарх. А не примут, так ты сам к ним пролезешь. Да и чин у тебя подходящий – верховный воевода всего княжеского войска. А я-то кто такой, чтобы сам император беседовать со мной согласился? Какой-то русский священнослужитель, которого только-только в сан простого епископа возвели. Да меня до него даже не допустят. Знаешь, княже, какой у императоров сложный церемониал?
– Знаю. Но это было, когда они в самом Константинополе сидели и свысока на всех поглядывали. А как только они в Никею переехали, то спеси у них сразу поубавилось. И слушать он тебя обязательно станет, как только ты передашь, что хочешь с ним поговорить о том, как ему Константинополь вернуть.
– Вернуть?! Константинополь?!
– Или Царьград, как его сейчас на Руси называют. А ты чего так удивился-то, отче? Не сразу, разумеется, а годика через два-три, не раньше. Нашему Славе тоже надо время, чтобы как следует к его взятию подготовиться.
– Да-а, Константинополь – дело не шуточное, – протянул воевода. – Его без пары стаканов… – И, не договорив, сноровисто разлил из бутыли по чаркам.
Подняв свою посудину, он торжественно произнес:
– Ну, за взятие.
Священник мрачно посмотрел на воеводу, прикоснулся губами к самому краешку своего кубка, но тут же с тяжким вздохом отодвинул его в сторону. Ну как им объяснить, что политика – это такое тонкое, а главное, грязное дело, что он всегда, сколько себя помнит, шарахался от нее, как… Нет, «как черт от ладана» вроде неправильно было бы сказать – священнослужитель все-таки. Словом, чурался и избегал этого всячески. Ну, не его это дело. Если бы вот только что, буквально пару-тройку минут назад, князь не согласился начать строительство храма, пообещав при этом отдать на него все свои деньги и даже занять, если не хватит имеющихся, ему было бы легче. Тогда бы он попросту отказался, причем самым решительным тоном. Да и сам Константин о чем думает? Неужто не понимает, что по причине своей неопытности и простоты отец Николай ему все дело загубит на корню?
