Александр Мазин - Государь
– Ты, Путята, со стены не то что воя – горшок с кашей не собьешь! – крикнул воевода Волчий Хвост.
– А ты!.. – не остался в долгу Путята.
– Что это горит? – спросил Артём брата, указывая на дымный столб на западе.
– Сельцо там, виноградари живут, греки, – пояснил Богуслав, отлично знавший здешние земли. – Сами небось и подожгли. Чтоб нам не досталось. Подожгли и сбежали.
– …Этак мы тут год просидим без смысла! – разорялся Путята. – Ну побьют некоторых, и что? Зато другие добрую добычу возьмут. И полон. А долю убитых мы родовичам отдадим! В убытке никто не останется!
– Виноград – это хорошо, – сказал князь улицкий. – Но для вина пока рановато. Я вот Лузгая и Борха по солеварням пустил. Для соли время всегда хорошее, и у меня в Уличе соль в цене.
Богуслав усмехнулся:
– Так ты, братец, за солью сюда пришел?
И схлопотал от старшего брата по толстой шее.
– Я за Правдой пришел, – строго произнес Артём. – А ты, здоровяк, хоть и воевода нынче, а слова выбирай. Думай, кому и что болтаешь!
– Виноват, старый! Прости дурня! – и осклабился еще шире. – Владимир-то знает, что твои сотники херсонитов обдирают?
– А что ему, – пожал плечами Артём. – В Киеве соли хватает. Там железо в цене. Ишь как разорались! – кивнул уличский князь на разошедшихся княжьих советников. – Херсон стоит, не качнется, а они уже славу победителей делят.
– Давно ты, брат, в Киеве не был, – сказал Богуслав. – Это разве ор? Вот когда бояре-богатеи да еще духовенство ромейское на княжий совет сойдутся, вот тогда орут так орут. А эти – наши, воины. Им, сам понимаешь, слова выбирать приходится. А то раз – и по шее! – И раскатисто захохотал, обратив на себя общее внимание. Даже спорившие притихли.
– Чему веселишься, воевода? – спросил Владимир. – Скажи. Может, мы все посмеемся.
– Я лучше промолчу, – ответил Богуслав. – Тут такие важные речи ведутся. Каждое слово дюжины гридней стоит. Мертвых.
– Ты, воевода, думай, что говоришь! И перед кем! – крикнул Путята. – Великий князь к тебе обращается!
– А ты, Путята, стало быть, при великом князе теперь – глашатай? – Богуслав глумливо усмехнулся. – Это добре. Глашатай из тебя всяко лучше, чем полководец. Ты попробуй: вдруг от твоих воплей корсунские стены рухнут, аки Иерихонские.
– Да ты… Да я… – Путята аж захлебнулся от ярости. – Сварог мне… То есть Господь мне свидетель! За такие речи…
Богуслав ждал. Предвкушал: сейчас ляпнет воевода полянский: мол, кровью ответишь! И всё. На перекресток. Тут-то воеводе и конец. Убивать Богуслав его, может, не станет, но поучит от души.
Не получилось. Вмешался Владимир, который отлично знал о неприязненном отношении к Путяте варягов, кои желали одни главенствовать в его дружине, однако князь, воспитанный полянином Добрыней, был в первую очередь именно князем, а уж потом варягом. А уж о пользе принципа «разделяй и властвуй» знал досконально, так что всегда заботился о том, чтобы в дружине его варяги были сильной, но не сильнейшей партией. Ни варяги, ни нурманы, ни поляне… Ни один род, ни одно племя не имело в его глазах предпочтения. Ни прежде, ни теперь. Это было правильно. Для государя. Но, конечно, обижало и варягов, которые считали Владимира родичем, и полян, полагавших, что кровь Малуши и власть ее брата Добрыни (у словенских племен брат матери стоял ближе отца) дает им особые привилегии. Полян в княжьей дружине было больше, чем варягов. Но среди гридней варягов было больше, чем полян. Вот почему, сойдись на перекрестке любой из варяжских воевод с Путятой, добрый и храбрый воин Путята не устоит. А Владимиру он нужен. А потому…
– Умолкни, Путята! – пресек опасную речь великий князь. – Прав сын князя Серегея. Нет у меня нужды в глашатаях ни на поле битвы, ни здесь, на совете. Ты уже сказал, что хотел. Теперь других послушаем. Говори, Богуслав!
Путята обиделся, но спорить не посмел. А может, сообразил, что Владимир спас его от выбора между бесчестьем и смертью, потому что драться с Богуславом – это гибель. А вызвать и отступить – позор.
– Да, княже, я скажу, – Богуслав прогнал с лица улыбку. – Корсунь – могучая крепость. Не думаю, что ее стены можно пробить, даже будь у нас те машины, что были у твоего славного отца.
– Кроме стен есть еще и ворота, – заметил Сигурд. – Целых шесть ворот, Богуслав! Что скажешь об этом?
– Скажу, что и ворота нам не разбить, – покачал головой Богуслав. – А если и разобьем, проку будет немного. За каждыми воротами – решетка железная, катаракта. Входы узкие. Корсунским нетрудно будет заложить их камнями. А при воротах – башни. Нашим стрелкам достать тех, кто внутри, будет трудно. А вот им наших бить – очень удобно. Тем более наверху и машины есть. Да котлы особые, чтобы смолу или кипяток сверху лить. Нахрапом полезем – зря людей погубим.
– И что теперь делать? – не выдержал Путята. – Башкой в стены колотиться иль восвояси уйти предлагаешь?
– Я предлагаю вал насыпать, – заявил Богуслав. – Сгоним к крепости народ из окрестных сел, и пусть насыпают. А как поднимется наша гора над стенами, так мы на них и взойдем.
– Глупости говоришь, варяг! – вновь подал голос Путята. – Это ж сколько такую гору земли насыпать придется? Год?
– Может, и год, – согласился Богуслав. – Да только я другого пути в крепость не вижу. Разве что ты, Путята, сам-один к главным воротам подойдешь да бодать их примешься. А корсунцы, на это глядя, от смеха со стен и попадают.
Путята вскочил.
– Если надо, я сам ворота ломать буду! – заорал он, задыхаясь от ярости. – Вот этими руками! Если кто трусливо…
– Ты что же, трусом меня назвал? – ласково поинтересовался Богуслав. – Да еще прилюдно…
– Нет, не тебя, – опомнился воевода. – Это я так, к слову.
Храбр Путята, но нет у него бойца, способного встать против Богуслава. А самому выйти – нельзя. Смерть. Или увечье. Ничего! Он, Путята, найдет возможность поквитаться.
– Я вот что скажу, – вновь вылез Рузила. – Там, в крепости, народ разный живет. Может, найдутся такие, что за хорошую мзду нам ворота откроют? Тогда и ломать их не придется.
Молчание было ему ответом.
Никто из присутствующих не боялся драки. Многие так даже и любили…
Но одно дело – биться в чистом поле, а совсем другое – получить по загривку сброшенным со стены булдыганом. Или кипятку под кольчугу словить. Причем – лично. Поскольку лучшие воины и бьются на лучших местах. То есть – впереди. Но еще обиднее – терять дружинников. Своих. Братьев. С которыми много лет – в одном строю…
– И как же ты думаешь подкупить стражу, Рузила? – выразил общую мысль Сигурд-ярл. – Может, у тебя свои люди есть по ту сторону стен?
– Нету, – огорченно признал вятич. – Но, может, у воеводы Богуслава – есть?
Богуслав молчал. Ухмылялся.
– Говори, брат, не томи! – воскликнул Претич.
Богуслав поглядел на Владимира. Лицо у великого князя – непроницаемое. Здесь, на совете, послухов корсунских нет. Понимает Владимир: был бы у кого подход к обороняющимся, так уже и сказал бы. Однако кое-что в запасе у Богуслава всё же имеется…
– Люди верные в Корсуне у меня есть, – сказал младший Серегеич. – Но власти у них – немного. Зато я знаю, у кого по ту сторону стен родич есть. И родич тот у корсунского стратига – в большой силе.
– И у кого же? – жадно спросил Сигурд.
– У тебя, ярл!
Глава пятая. О родстве и мести
– Русы взяли переднюю стену на западе, – сообщил Гёдбьёрн. – Насыпают земляной вал со стороны балки.
– А что Святые ворота? – спросил стратиг.
– Отступились, – сказал варанг. – Как мы смолой их «черепаху» с тараном попотчевали, так и отошли. Но потеряли немногих. Стрелки у русов очень хороши. Чуть высунешься – вмиг находят. А еще от них кричали, что переговоров хотят. Будешь с ними говорить, сиятельный, или пусть с протевоном толкуют?
– Нет! – отрезал Михаил. – Сам говорить буду.
У протевона хорошие земли по ту сторону стен. И три солеварни. Везде сейчас русы хозяйничают. Дай волю городскому совету, завтра же город сдадут. А что им? Под архонтом Владимиром, пожалуй, воли у херсонитов даже больше будет, чем под Константинополем.
– Собери мне сопровождающих, и пусть объявят перемирие, – распорядился стратиг.
– Со стены говорить станешь? – спросил Гёдбьёрн.
– Нет. Выйду.
– Опасно…
– Я – стратиг, а не рыботорговец! Да и не так уж опасно. Русы слово держат…
* * *– Вон тот, рыжебородый, справа от стратига, и есть Гёдбьёрн, – сказал Богуслав брату. – Будем надеяться, что Сигурд сумеет намекнуть ему на желательность встречи. А уж устроить это дело будет нетрудно. Ночи здесь темные…
* * *Устроить встречу оказалось непросто. Михаил Херсонит был человеком опытным и понимал, что нельзя допустить сношений горожан и осаждающих. Он не доверял никому, даже своим «верным», потому что знал: подкопом было взято куда меньше крепостей, чем подкупом. Так что стража на стенах, а особенно при боевых калитках была подобрана так, чтобы одни следили за другими. И все переговоры с русами стратиг вел только лично, а в его присутствии ни о каких параллельных переговорах речи быть не могло.
