Наши танки дойдут до Ла-Манша! - Морозов Владислав Юрьевич
Привезённое с собой освещение помогло американским сапёрам не очень. В хранилище тоже нашлось полно взрывоопасных сюрпризов, и в течение следующих полутора часов трое американских сапёров (вроде бы отчётливых спецов) подорвались на поставленных с поистине садистской оригинальностью минах-ловушках и растяжках. Один сапёр погиб сразу, второй, которому разворотило живот осколками американской же клейморовской мины, умер через двадцать минут, так и не дождавшись медиков, а третьего, полумёртвого от кровопотери и с почти начисто оторванной правой рукой, англичане успели увезти в госпиталь. Довезли они его или нет — уже другой вопрос...
От всего этого у Пирса шла кругом голова. Почти полтора часа он, даже не имея возможности снять бронежилет, сидел в джипе или торчал около него, а сапёры, похоже, так и не могли решительно ни в чём разобраться. Лица у тех, кто время от времени выходил из хранилища перекурить, были откровенно растерянные.
Наконец из хранилища вылез подчинённый Ремсена, лейтенант Маскоги.
— Плохо дело, сэр! — доложил он Пирсу, — Иваны вытащили часть зарядов ближе к выходу и соединили все боеприпасы в единую, подготовленную к подрыву систему, этакий очень большой ядерный фугас. А уходя, они запустили часовой механизм. И мы не знаем, как его отключить, сэр. Он будет тикать ещё часа четыре, но вряд ли нам это что-то даст. Мы ничего не можем понять, сам прибор часового механизма совершенно незнакомой нам конструкции, да ещё и с русскими, мать их, буквами. А система, которая соединяет ядерные заряды, слишком сложна. Кое-кто из наших даже думает, что это вообще фальшивка и заряды в любом случас не взорвутся...
— Тогда что считаете нужным предпринять?
— Можно попробовать пойти по стандартному пути — обрезать провода и отсоединить часовой механизм от источника питания. В проводах мы частично всё-таки разобрались. Конечно, у них там явно установлена какая-нибудь хитрая резервная система подрыва, кроме часового механизма, так что риск взлететь на воздух всё равно есть, и немалый. Но других вариантов мы, откровенно говоря, не видим. Так как поступим, сэр? Приказывайте...
— Чёрт с вами, лейтенант. Режьте, раз другого выхода нет...
Маскоги козырнул и скрылся в хранилище. Сидевший за рулём полковничьего джипа мастер-сержант Торкович при этих словах отбросил в сторону недокуренную сигарету и как-то подобрался, явно собираясь в случае чего разворачиваться и валить отсюда куда глаза глядят. Он, как и большинство тех, кто оказался этой ночью в данном месте, даже приблизительно не представлял, какая именно тут мина запрятана...
Пирс всмотрелся в сильно пахнущую горелым порохом, железом и топливом предутреннюю темноту и глубоко вдохнул.
Как оказалось, это было последнее, что он видел и делал в своей жизни...
По иронии судьбы в момент, когда сапёры перекусили показавшийся им главным провод, было 4 часа 08 минут утра по местному времени, 22 июня 1982 года.
Над хранилищем ядерных боеприпасов авиабазы Гринем-Коммон вспух огненный шар диаметром километра в три, и все те, кто находился на авиабазе и около неё, испарились прежде, чем успели вообще что-либо понять.
Впечатляющий оранжево-красный гриб поднялся в предрассветное небо километров на восемь. Взрыв был сильный, 8–9 мегатонн — это неслабый термоядерный заряд. Даже в 1950-е на атомных полигонах по обе стороны Атлантики взорвали не особо много бомб такой мощности...
В радиусе 35–40 километров разрушения были катастрофическими. Ньюбери, Рединг, Олдершот, Виндзор, Слау и ряд других лондонских предместий за считаные секунды практически перестали существовать, а ударная волна неудержимо понеслась дальше...
В эту ночь окончательно впавший в прострацию диссидент и проповедник западного образа жизни Аверьян Вяземский (он же Андрей Дулясов) в очередной раз тщетно пытался уснуть в своей квартирке с закрытыми оконными ставнями, прикрывавшими выбитые стёкла, вставить которые в ближайшее время было совершено нереально.
Вяземский уже и не пытался что-либо понимать, почту не доставляли, телефонной связи не было давно, не стало и электричества, а значит, не было и абсолютно никаких новостей — японский радиоприёмник на батарейках ловил только какие-то обрывочные сообщения (часть которых была, как это ни странно, кодированными командами на русском языке), которые не проясняли решительно ничего. Людей на улицах практически не было, все попрятались, ближайшие магазины и лавки были закрыты — питался Вяземский исключительно консервами, вроде свинины с бобами или тунца, несколько банок завалялось у него на кухне, да и то по чистой случайности, поскольку идейный борец с советской угрозой в последнее время жил один и не любил готовить.
Особо нервировала бившая по ушам канонада, уже третий день и третью ночь слышимая на западе, да такая сильная, что от неё мелко тряслись полы и мебель и осыпалась штукатурка с потолка. Русские танки на окрестных улицах больше вроде бы не появлялись, а вот английская техника иногда проезжала мимо, лишний раз мешая его попыткам заснуть лязгом гусеничных траков по мостовым. Кроме канонады сильно досаждал рёв чьей-то авиации на горизонте (отличить по звуку советские самолёты от натовских он был не в силах), иногда сопровождавшийся особенно сильными и особо близкими взрывами.
В эту ночь авиация поначалу старалась особо громко и усердно, но потом, в какой-то момент, пальба и рёв неожиданно стихли.
Измученный диссидент сел на, мягко говоря, несвежей, мятой постели, пытаясь что-либо понять и прислушиваясь. Но, как это ни было удивительно, стрелять действительно перестали, до его ушей с запада долетали разве что какие-то отдельные, редкие и негромкие взрывы.
От этого Вяземский несколько успокоился, повалился на бок и даже задремал.
А потом в какой-то момент его разбудил сильный гул. И последнее, что он успел увидеть, — ослепительный свет за закрытыми оконными ставнями. Это было странно, учитывая, что часы показывали пятый час утра. Ну а далее он уже ничего не успел понять, поскольку его буквально накрыло потоком чего-то твёрдого и пахнувшего горелым — ударная волна ядерного взрыва вбила внешнюю стену дома, где снимал квартирку Вяземский, внутрь постройки, и здание сложилось за пару-тройку минут. Конечно, борец с кровавым режимом в СССР никогда не предполагал, что ему когда-нибудь придётся умереть именно так сгореть заживо посреди большой груды битого кирпича, в который превратился рухнувший дом. Но, увы, в этот нерадостный день подобная смерть стала уделом многих британцев.
Ударная волна от взрыва дошла до центра Лондона, снеся верхушку почти двухсотметровой телебашни BT Tower и выбив стёкла не только в Сити, но и в восточных районах британской столицы — Хаверинге, Ребридже и Бромли. Западным районам Лондона, таким как Хиллингдон, Хаунслоу, Илинг, Барнет и Харроу, повезло меньше, поскольку пожары, порождённые световым излучением, охватили там целые кварталы — старая полудеревянная застройка сильно поспособствовала этому. Огонь, который почти никто не тушил, распространился дальше, и уже через несколько часов пожары проникли на большую часть английской столицы. Так Лондон не горел даже в 1940-м от немецких зажигательных авиабомб. Да и таких потерь, как сегодня, его жители в те годы тоже не несли.
И никто во всей Англии ещё не в силах был осознать всю тяжесть и непоправимость произошедшего, даже если бы он этого очень захотел...
Захваченный советскими ВДВ
аэропорт Остенде-Брюгге.
Р-н г. Брюгге. Бельгия.
22 июня 1982 г. Утро
Уже светало, когда наш «Геркулес» наконец сел в Бельгии, в том самом месте, откуда мы начинали свой английский вояж. И вот теперь вернулись — без танков и далеко не в полном составе.
Ольга Смыслова сумела притереть шедший на трёх движках «С-130» к бетонке местного ВПП, а потом нетвёрдой походкой вышла из самолёта и, кинув рядом с собой сумку и СВД, в изнеможении села на траву рядом с взлётной полосой. Что называется, уработалась....
