Вперед в прошлое 7 (СИ) - Ратманов Денис

Пока гопники, скалясь, приближались, я занял наиболее выгодную позицию: недалеко от места посадки на конечную, спиной к колонне, чтобы не оставлять никого позади.

Ехидно скалясь, гопники взяли меня в кольцо. Опыт взрослого распределил их по степени опасности: сперва вырубить вожака, сутулого, потом — толстого, шкета и мелкого — в последнюю очередь. Если обозначить себя крутым парнем прямо сейчас — я потеряю единственное преимущество, внезапность. Кинутся одновременно — и хана.

Еще и народу на платформе мало, одни пожилые женщины, которые вмешиваться не будут. Прикинусь лохом, выгадаю момент и при необходимости ударю первым. Если окажутся контактными, может, бить не придется.

— Че вам от меня надо? — спросил я, стараясь никого не выпускать из поля зрения, но выглядеть распоследним чушпаном. — Я вас трогал?

Шкет зашелся хохотом.

— Он нас трогал! Ха-ха-ха! Не, вы это слышали?

— Ты че, слов не понимаешь, перхоть? — буркнул сутулый. — Тебе сказали — стоять, значит, стой! А ты че?

— Что я, дурак так делать? Вдруг вы меня ограбите? — проблеял я, поглядывая в черный тоннель, где должна появиться голова поезда.

— Какого хрена тебе надо на нашем районе? — вызверился сутулый, приблизив свое лицо к моему.

От него не жвачкой пахло— воняло чем-то кислым, химическим. Память взрослого вопила, что, когда понятно, что тебя будут бить, надо ударить первым, но я-нынешний все надеялся договориться. Казалось, правильнее предупредить, что у меня преимущество в физподготовке, и все может плохо для них закончиться…

— Да гаси его, — посоветовал младший гопник. — Сколько их предупреждали: увидим на районе — хана им.

— Не знаю, кого это — «их», я — точно не они, — сказал я, чуть смещаясь, чтобы не воняло. — Я ваще только с юга приехал, видишь, какой загорелый? И акцент у меня странный…

— Куртец клевый, — пританцовывая, прошептал толстый на ухо шкету, но я услышал.

Вдалеке загрохотал приближающийся поезд. Сутулый сунул руку в карман — хищным отработанным жестом.

По-человечески хотел? Ха! Нельзя с животными по-человечески. Бей!

Сместиться в сторону. Двумя руками сутулому — по затылку и вниз, навстречу колену. Хрясь! Вывернуть руку за спину, травмируя сустав — хрясь!— отпихнуть выпавший нож на рельсы. Сразу же — наугад ударить локтем жирного, что стоял справа.

Попал в челюсть.

Ударить ногой по руке шкета, который тоже выхватил нож. Вот же черти!

Выбил. Шкет бросился за ножом, скользящим по мраморному покрытию платформы.

Мелкий, на пару мгновений отупевший от неожиданности, дико матерясь, бросился на меня, я встретил его топчущим в живот.

Замедляясь, подъехал поезд. Отвлекшись, я пропустил удар жирного — он прошел вскользь по лицу. Я перехватил его руку, выкрутил, поставив гопника раком, и толкнул на мелкого мощным пинком. Повернувшись к поезду спиной, оценил обстановку. Сутулый выбыл из строя, вытирая кровищу из носа. Шкет распрямлялся, подняв нож. Жирный вскочил, изрыгая проклятия.

Со вздохом распахнулись дверцы поезда. Взвизгнула шагнувшая на платформу девушка. Я запрыгнул в вагон спиной вперед, чтобы быть лицом к опасности.

Людей из поезда высыпало знатно, и Шкет спрятал нож. Самым тупым оказался сбитый с ног мелкий. Выпучив глаза, пошел в атаку, но я, уже будучи в поезде, встретил его морду со своей подошвой. Дверцы начали закрываться, но жирный решил поиграть в Самсона, разрывающего пасть льву, и вцепился в них. Ко мне подбежал усатый мужчина с тростью, ударил по пальцам жирного, тот сразу же отвалился, затанцевал на перроне.

— Милиция! — заверещала женщина в вагоне. — Вызовите милицию!

— Спасибо, — кивнул я мужчине и, не справившись с захлестнувшей яростью, показал гопникам средний палец.

— Не поделили что-то? — спросил он.

Я приложил ладонь к пылающей щеке, по которой пришелся удар.

— Куртец у меня… Понравился им, в общем.

Мужчина пустился в рассуждения, что школа больше не воспитывает подрастающее поколение. А я, глядя на свое отражение в стекле, пытался понять, пустил бы сутулый в ход нож, не выбей я его. Адреналин схлынул, начало потряхивать, и я сжал кулаки. Да, пустил бы. Я по лезвию прошелся.

А что было делать? Я собирался их предупредить, как нормальных людей, но они-то ненормальные. Интересно, почему я не почувствовал гниль? Как часто накатывает странное обострение обоняния? Только я об этом подумал, как пылинки, которые я вдыхал, стали ощутимыми и шершавыми, потянулись шлейфы запахов: луковая зажарка, до тошноты сладкие духи, от которых выворачивает нутро, мужской одеколон, псина, кошачий туалет…

Как же воняют люди! Прям хочется уверовать в непризнанную гипотезу, что человек не вымер, потому что безбожно вонял, и его ели только совсем отчаявшиеся хищники.

Радовало одно: гнилушек поблизости не было. Выходит, нужно просто захотеть почуять, и обоняние включится. Правда, иногда оно включается спонтанно.

Я вышел на своей станции и медленно зашагал к выходу из метро. Больше не трясло, но ноги стали тяжелыми и захотелось спать. Стоило моргнуть, и перед глазами возникало блестящее лезвие ножа, скользящего по мраморному полу платформы.

Два ножа, четыре гопника. Ты герой, Пашка! Не зря все лето качался. Опыт взрослого идеально наложился на возможности растущего организма.

Если бы не подоспевший поезд, возможно, меня сильнее потрепали бы. Но факт остается фактом: я раздал люлей целой толпе отморозков, никто не ушел обиженным.

Ну вот, опять завелся, и снова меня телепает, надо переключиться. Когда с нюхом экспериментировал, полегче было, отпускало. Я снова захотел обостренное обоняние, и в ноздри ударил горячий и влекущий аромат самки, готовой спариваться. Человеческой самки! Организм отреагировал мгновенно, поднялось все, что могло подняться, в том числе тонус организма. Я завертел головой, выискивая, от кого это могло исходить. Разгоряченное воображение рисовало Памелу Андерсон или Монику Беллуччи в одном лице. В том, что эта женщина сексапильна и прекрасна, я не сомневался.

Но навстречу шли две девчонки, мои ровесницы, старушка интеллигентного вида в бежевом пальто и шляпке. Обогнав меня, стремительно удалялась дама необъятных размеров, похожая на фрекен Бок.

Аромат тоже удалялся, наваждение рассеивалось. Тьфу ты, ну надо же! Я аж закашлялся. Хорошо, что я не слепой. Незрячий в один запах мог бы влюбиться.

Так, Пашка, переключись! Сколько заработал Олег за эти два… то есть три часа? Не помер ли от страха и стыда? Сейчас проверим.

Оставлял я Олега в полпервого дня, бледного и трясущегося, сейчас начало четвертого. Как он там?

Парень был на месте, что-то взвешивал мужчине в спортивном костюме. Над бетонным ограждением подземного перехода торчало два затылка: черноволосый — Егора, светлый — Лекса-крепыша. Алекс, надо полагать, по субботам учился.

Рассчитавшись с мужчиной, Олег увидел меня и просиял:

— Оба-на! А вот и он. Че так долго-то? — Его глаза распахнулись, и он выдохнул: — Ого!

Парни повернули головы.

— Ты где это успел? — Егор провел себе по скуле.

Я рефлекторно приложил ладонь к пылающей щеке, скользнул взглядом по прилавку: орехи, виноград и груши на месте, инжир, чурчхела и пахлава продались.

— Что у тебя? — спросил я о торговле.

Олег блеснул глазами и растянул губы в улыбке, протянул мне листок.

— Двенадцать штук заработал! Во ты, блин, буржуй! А я тебя когда в первый раз увидел, подумал, бомж какой-то шарится по району.

— Так где подрался? — спросил Егор.

— Давайте определимся, что делаем дальше, и я расскажу. Сперва рассчитаюсь с Олегом.

Приосанившись, он сказал:

— Я посчитал. Двадцать процентов от двенадцати тысяч это две четыреста!

— Буржуин,т— буркнул Лекс, имея в виду меня. — Это ж сколько ты зарабатываешь?

К тому моменту подошла мамаша с дочкой лет семи, спросила, есть ли инжир, уж очень вкусный был. Я ответил, что разобрали, и она взяла килограмм «Молдовы». Дав ей сдачу, я ответил на вопрос Лекса: