Андрей Ерпылев - Золотой империал
Вообще, более всего интерьер храма напоминал какой-то музей или даже выставочный зал сюрреалистической скульптуры, графики и пластики. Не хватало только табличек на массивных постаментах, ограждающих экспонаты стоечек с бархатными шнурами и пожилых интеллигентных экскурсоводш. Роль последних, впрочем, с успехом играли многочисленные жрецы, с опасливым любопытством пялившиеся на пришельцев из-за каждого угла, но, к сожалению, ничего не могущие объяснить, кроме как на пальцах, отличавшихся у них, кстати, поистине обезьяньей гибкостью и цепкостью.
Все ворота били заперты на огромные засовы, сдвинуть которые можно было, наверное, только общими усилиями множества людей или тех же слонов.
— Теперь, кажется, понятно, почему на карте данный переход обозначен таким странным значком... — протянул Николай, встав на цыпочки и дотрагиваясь вытянутой вверх ладонью до массивной металлической балки прямоугольного сечения. — Но к чему такие предосторожности?..
— Наверное, чтобы оттуда как-нибудь не заглянули на огонек какие-нибудь не очень приятные гости вроде наших знакомых лангенохордумов.
Жорка, близоруко склонившись, был занят изучением покрывавших черную дверь изображений.
— Знаете, на что эти картинки больше всего похожи? — заявил он, небрежно пощелкивая ногтем по одной из сценок, на которой облаченный в причудливые доспехи великан каким то молотком или топором разгонял гораздо меньших по размеру, чем он, хвостатых существ, а одного, покрупнее остальных, почти равного себе, топтал ногами.
По толпе жрецов, стоявших на почтительном расстоянии и от этого действия едва не попадавших в обморок, пробежал недовольный ропот.
— Ты бы, Жора, поосторожнее с чувствами верующих, а?.. — Александров опасливо оттащил друга за рукав подальше от двери. — Еще хватит кого из наиболее впечатлительных кондрашка — греха потом не оберешься.
— Да погод и ты... — Конькевич досадливо вырвал рукав и снова подскочил к двери. — Смотрите: вот этот качок, избивающий мутанта, — Рама. Он убил царя ракшасов Равану... А вот тот же Рама встречается с мудрецом Агастьей. А вот здесь...
— Где ты этой мути понабрался?
Жорка потупил глаза, застенчиво ковыряя ногтем арбузную грудь одной из металлических красавиц, прикрытой лишь жемчужным пояском и совершающей с Рамой, так и не снявшим своей амуниции, весьма и весьма недвусмысленные действия (неведомый мастер постарался сделать так, чтобы у зрителей не осталось никаких сомнений в том, чем именно занимается парочка на его творении).
— Да я как-то одно время древнеиндийской философией увлекся... «Рамаяну» прочел, «Махабхарату», с «Бхагавадгиты» читать, помнится, начал... Девчонки на работу притащили распечатки с ЭВМ, я и взял почитать...
— Эх ты, кришнаит! Опять самиздатом, значит, баловался?
— Да я просто так... Из интереса...
— Ага! Сначала эту Баха... Маха... Потом «Архипелаг ГУЛАГ», «Москву-2042» Войновича, журнальчик «Посев»... Антисоветчик доморощенный!
— Да я просто... — слабо сопротивлялся Конькевич, не замечая издевки в словах капитана и забыв от въевшегося за десятилетия в плоть и кровь страха, что всесильная рука КГБ не дотянется сюда при всем желании.
Ротмистр, присевший на корточки возле какого-то изваяния лежащего воина — не то спящего, не то убитого, — вслушиваясь вполуха в спор товарищей, все время напряженно размышлял о чем-то. Внезапно он вскочил на ноги, заставив жрецов испуганно отшатнуться, и звонко хлопнул себя по лбу.
— Ну конечно же! Как я раньше не додумался?
Нетерпеливо шагнув к старшему жрецу, снова покорно закрывшему глаза, ожидая неминуемой смерти, он заговорил нараспев на каком-то непонятном, но смутно напоминавшем что-то знакомое, языке.
Самое удивительное, что старшина жрецов его явно понимал!
Когда Чебриков выдохся, старик на одном дыхании выпалил не менее длинную фразу на том же наречии и неуверенно улыбнулся.
Слава богу, контакт наконец был установлен!
30
Каким образом щуплые и в большинстве своем подходящие под категорию «песок сыплется» старцы сумели извлечь из мощных пробоев великанский засов, не прибегая к помощи слонов, одному богу известно. Наверное, по тому же принципу, что и муравьи, затаскивающие на умопомрачительную высоту своего лесного небоскреба дохлую гусеницу, в десятки раз превосходящую их массой и размером. Однако как бы то ни было, а нужные путешественникам черные ворота медленно, хотя и без ожидаемого скрипа, отворились, открыв взгляду короткий коридор, скорее нишу, упирающийся в ту же стену, состоящую из огромных, тщательно пригнанных друг к другу каменных блоков, что и остальные.
— Не понял... — протянул Николай при виде скрывавшегося за воротами-тупика. — Это что: тайник какой-то?
Видя недоумение божественных посланцев, старик разразился длинной речью, время от времени прижимая сухонькие ладошки, напоминающие птичьи лапки, то к сердцу, то ко лбу, вздымая их вверх или указывая сложенными лодочкой ладонями на открытые ворота.
— Почтенный Натапутта Белатхипутха, — начал переводить Петр Андреевич, гладя рукой Шаляпина, прикорнувшего рядом с ним на постаменте статуи кого-то чрезвычайно грозного и вооруженного, словно американский спецназовец, с поправкой на Средневековье, естественно, — сообщает нам, что ворота в Страну Мертвых, куда мы так опрометчиво стремимся, хотя и не достигли отпущенных богами лет, открываются каждый день в одно и то же время, на рассвете солнца...
— Тогда уже немного осталось... — Валя указала пальцем на одно из узких окон, похожих на бойницу, которое постепенно наливалось предутренней синевой.
Граф поморщился неожиданной помехе, но одергивать девушку не стал.
— Когда ворота откроются, почтенный Натапутта Белатхипутха проводит нас до самого порога, благословит на дорогу и потом будет сорок четыре дня и ночи молиться за наши души, бредущие к Божественному Чертогу...
— А сам он разве дорогу не укажет? Может, пошлет с нами кого помоложе...
— Ни он, ни кто другой из ныне живущих никогда не пересекали порога Черных Врат. Туда отправляют только разные дары, животных и, конечно, людей (не морщитесь, господин Конькевич), предназначенных в жертву богам, в частности, Отцу Небесному, богу-громовержцу Индре. Дабы никто, став демоном, не мог вернуться оттуда, чтобы смущать живущих, ворота заперты и надежно охраняются.
— Ага, видели мы эту охрану.
— Через Золотые Врата люди под предводительством Трихоподжаты...
— Трихо... Чего поджаты?
— Трихоподжаты. Местный Александр Македонский, Атилла или Чингисхан, не разберешь. Так вот, под его предводительством люди тысячи лет назад и заселили этот мир, до того необитаемый.
— Прямо как мы с Парадизом поступили...
— Николай Ильич, Георгий! Если вы намерены переводить речь жреца самостоятельно, пожалуйста!
— Все-все-все! Молчим...
— Эти ворота заперты, чтобы никто не смел осквернить своим нечистым присутствием священную Родину Предков. Туда тоже отправляют дары и жертвы...
— А красные?
— Через Красные Врата некогда, тысячу лет назад, в этот мир попытался прорваться Враг Рода Человеческого...
— Не может быть!
— Не знаю, так это или не так, но старик даже задрожал при упоминании об этом происшествии. Ворота эти не открываются никогда, а ниша за ними, вроде этой, — ротмистр кивнул на открытые Черные Врата, — в несколько слоев заложена глыбами, каждую из которых едва могла сдвинуть с места упряжка слонов.
— А жертвы как же?
— Видно, обходится как-то Враг Человеческий без жертв... — развел руками ротмистр. — Или другим каким-нибудь способом его улещают. Посажением в его честь несчастных на кол, например. — Палец Чебрикова указал на ниши в стене, забранные решеткой. В каждой торчал заостренный металлический штырь и на полу были рассыпаны человеческие кости.
Все присутствующие почувствовали, как по спинам пробежал холодок. Старец, доброжелательно сложивший тонкие морщинистые губы в милую улыбку, уже не производил впечатления доброго деревенского дедушки.
— Фашисты! — пробормотала Валя, сжимая кулачки. — Знала бы я, что они такие...
— Ну что? — Ротмистр решил разрядить несколько напряженную атмосферу шуткой. — Какие ворота выберем?..
Ответить ему не успели.
Из темного коридора, откуда появились путешественники, петляя, словно заяц, выскочил некто в пятнистом красно-розовом одеянии и опрометью кинулся к ногам верховного жреца, оставляя за собой на шершавых плитах пола ярко-красный блестящий след...
* * *Худенький, бритый наголо мальчишка лет пятнадцати, храмовый послушник, пробитый насквозь сразу несколькими стрелами, умер спустя всего несколько минут на руках жреца с забинтованной головой, который рыдал над ним, словно над родным сыном (а может быть, так оно и было?). Помочь ему не смог бы никто на свете, даже если бы рядом «под парами» стояла передвижная реанимация с полным комплектом аппаратуры и врачами-кудесниками, не то что Валюша — Гиппократ, Парацельс и Склифосовский этого мира в одном лице, — ревевшая сейчас в неуклюжих объятиях Жорки, самого бледного как смерть.
