Андрей Горюнов - На пути Орды
– Да нет, живот не мучит, спасибо… Тут, вишь, как вышло-то… Сказки ты им рассказал вчера на ночь больно уж хорошие… Говорят, улетит скоро Коля, больше и не услышим… Не откажи, будь милостив!
* * *Тесная изба, а точнее землянка, оказалась забитой детьми до отказа… Были среди них и забинтованные, – например, девочка, подававшая Сеньке «кружочки»…
– Про Илью Муромца! Дядя Коля! Про Машеньку и Медведя! – понеслось со всех сторон.
– Так не годится! – махнул рукой Аверьянов. – Эти сказки уже рассказаны, все, вы их уж запомните, будьте любезны, – они станут русскими народными. А я вам лучше теперь другие расскажу. Про Красную Шапочку, Дюймовочку или вот еще, про Кошкин дом, – годится?
Наступила полная, гробовая тишина, на фоне которой прозвучал только один детский бас:
– Годится.
– Ну, и слава Богу! – кивнул Аверьянов и начал: – Бом-бом, тили-бом… Был у кошки новый дом… Ставеньки резные… Окна расписные…
* * *– И до чего ж складно-то, к месту, да правильно! – заохали бабы, стоящие вокруг избушки возле всех открытых окон. – И ловко-то как все придумали, – ну, речка как будто течет!..
– Стихи называется! – компетентно заявила Петровна, поправляя у себя на голове цветастый носовой платок – Колин подарок, который, слегка надшив, она уже успела переделать в «отпадный» головной убор…
– И ведь на память помнит!
– Видно, сына без матери поднимал…
– Можно и не сомневаться.
* * *Монтаж нового телепорта на полигоне подходил к концу.
Все те же гражданские спецы, сидевшие безвылазно на полигоне, без выходных и отпусков, вкалывая по «скользящему» вахтенному расписанию, – восемь через шестнадцать, – в бешеном темпе восстановили ангар, отсеки групп управления пуском, баллистики и навигации.
Сидеть безвылазно весь май на ограниченном пространстве за бетонным трехметровым забором с шестью рядами колючки поверху было не сахар. Такую командировку трудно было рассматривать как бесценный подарок судьбы, и, ясно как божий день, гражданским спецам все это успело уже надоесть в шесть раз хуже горькой редьки.
У всех на уме было одно: забросить спецназ куда скажут, свернуться и – домой!
Было видно невооруженным глазом, что люди предельно измотались ожиданием, работой, крепко растратились в вынужденном безделье, – час свободного времени в командировке обходится, в среднем, в денежный эквивалент кружки пива, – известно.
Но приходилось ждать новый комплект оборудования, расчищая площадку от обломков старого, а затем монтировать в режиме «это нужно было сделать позавчера»…
Начальство, как всегда, думало о достижении показательных и представительных результатов в требуемый срок; думало также и о матчасти, однако на исполнителей, как всегда, начальству было глубоко плевать.
Техсостав жил в солдатской казарме, и кормили его в основном по солдатской раскладке, – то есть хуже, чем свиней в той же Польше, не говоря уж об Дании. Еду приходилось докупать в продуктовой лавке полка, либо в ближайшей деревне, в сельпо. При этом в сельпо большинство покупало даже хлеб; армейские серые батоны были пригодны только как орудия для мучительной казни членов семей высших военных чинов в случае наступления благодатных дней долгожданной пугачевщины. В любом батоне, липком, как пластилин, можно было найти и винт, и гайку, и горсть какой-то желто-зеленой, тревожно пахнущей химии, и женский каблук, и мышиный труп, и танковый трак…
Где же ты, где, российский бунт, – бессмысленный и беспощадный? Российская действительность, еще более бессмысленная и беспощадная, чем ты, давно уж ждет тебя!
Пора, мой друг, пора!
Не будь тебя, хотя бы в виде ожидания, – скажи: как не впасть в отчаяние при виде того, что свершается дома, и будет свершаться, наглея, и впредь?
Деньги спецов иссякали на глазах.
Все реже Алексеем перехватывались разговоры по соткам, все чаще с полигона в Центр летели SMSки – краткие и ясные, как сама правда: «Целую срочно тысячу почтамт райцентр».
Однако время готовности «ноль» неуклонно приближалось.
Аверьяновский взвод перевели на казарменное положение, поставив на боевое дежурство; контейнер в ангаре был, по слухам, уже укомплектован под завязку и полностью готов к телепортированию.
Похоже было на то, что в течение ближайших часов состоится старт.
Все меньше и меньше времени оставалось у Алешки для перехвата ситуации, а если говорить конкретнее, для захвата телепорта и направлении контейнера в нужную ему точку. Если он протабанит момент и взвод уйдет в Бухрейн мочить Али-Баб-эль-Ладена, – тут все! «Четыре сбоку – ваших нет!» – как говорится. Ведь после старта кулаками не машут.
Начинать надо было сейчас, в данный момент. Никаких отговорок, «подумай… стреляй!».
А все же сначала подумай!
Алексей облокотился о стол, взявшись за голову. Задача перехвата управления представлялась довольно непростой.
По жизни известно, – если прийти куда бы то ни было и честно рассказать о том, что тебя волнует, спокойно жить не дает, – подобная исповедь не вызовет ничего, кроме отторжения и насмешек: «вот дурачок-то».
Если же твои помыслы чисты, а дело – правое, честное, благородное, справедливое, – жди вдобавок еще и глумления. Но главное вот что – миссия твоя провалится с треском, цель не будет достигнута.
Вопрос должен быть поставлен как-то иначе, – так, чтобы тебя самого окружающие, взяв за шкирман, с силой швырнули именно туда, куда ты и норовил втайне попасть. А ты должен при этом выкручиваться, сопротивляться, возмущаться чинимым произволом, отбиваться руками и ногами.
И вот теперь, когда ты с истошным визгом и плохо скрываемым восторгом в душе летишь, стремглав, к своей истинной цели, можешь мысленно перекреститься и возблагодарить небо за то, что, когда Господь раздавал всем мозги, ты не оказался в очереди за ушами.
Попасть на полигон, в ангар, минуя часовых, не представляло для Аверьянова-младшего большого труда.
Алексей остановился в темноте ангара, в дальнем закутке, под дверью группы нуль-навигации. На нем был рюкзак с монетами из ларца тринадцатого века, в руках – пустая винная бутылка, крепко заткнутая винной пробкой, а также штопор. Монеты в рюкзаке были прикрыты в три слоя мятыми алюминиевыми банками из-под пива и газировки.
Алексей замер, прислушиваясь. Он был готов к началу операции по захвату телепорта.
За дверью шел разговор о вечном.
* * *– Если все гладко утром пройдет, завтра я в это же время, вечером, – пиво в руки и ноги на телевизор!
– Ну, если вылет не задержат. И если самолет не опоздает.
– Не опоздает! Нам бы, главное, здесь опять не сплоховать.
– С чего бы? Персидский залив почти на нашей долготе, то же полушарие. Если сквозь землю, по прямой, – три тысячи километров – с чем-то…
– Ты по прямой не вздумай! Делай аккуратно, в обмазку, в облет. А то облажаешься, как прошлый раз, со старлеем с этим. Сначала тут его об бетон колотил-колотил, чуть коктейль из него не сбил, а потом аж вон куда захреначил!
– А ты б вообще убил бы.
– Я?!
– Ты! Тебе вот этот взвод доверь, – утром в Бухрейн он в виде майонеза придет.
– Почему в виде майонеза?
– Ну, они же для шашлыка барбекю, уксус и масло грузили, а яйца у них свои есть. Так что тебе по команде «Старт!» только взболтать осталось… Изготовить суспензию, так понимаю…
– Знаешь, Кучкин, что скажу тебе, гнида? Лень с тобой связываться, спорить неохота. Буду краток, но убедителен: ты хоть и доктор наук, а все равно падаль и козел тот еще…
– Мужики, а что это красное в заварном чайнике?
– Это я кракаде, ну, суданскую розу, вчера заварил, да никто пить не стал.
– Слушай, а спирта у нас технического не осталось? Кракаде – это отлично: развести, чуть сахарку добавить, «клюковка» получится, – не отличишь.
– Вчера ж последние триста грамм слопали. Спирт есть еще, но у Медведева в сейфе.
– Понятно…
Внезапно в наступившей тишине откуда-то раздался звук откупориваемой винной бутылки, хлопок пробки…
– Слышали?!
– Ага. За дверью!
– Эй! Кто здесь?!
Ввергнутый в светлое помещение из темного коридора Алеша Аверьянов зажмурил глаза… В одной руке у него была пустая винная бутылка, в другой – штопор с накрученной на него пробкой.
– Откуда ты, прекрасное дитя?
– Да я бутылки здесь собираю. Мне Боков разрешил. И банки, люминивые…
– Алюминивые!
– Алюминивые тоже беру. А у вас какие?
– Да никаких. Мы это не пьем. Шипучку пить – штаны гноить. А где ты эту бутылку нашел?
– Под дверью у вас.
– Ладно врать-то: «Кагор архирейский». Дорогой напиток-то!
– Я могу оставить, если вам жалко.
– Чего жалко? Она ж пустая!
– Спасибо, дяденька, что объяснили, – не без ехидства заметил Алексей.
– Пожалуйста. А ты бы мальчик, чем бутылки в одиннадцать вечера собирать, лучше бы уроки делал. А то, видишь, банка у тебя «люминивая»…
