Валерий Елманов - Алатырь-камень
Вслух же он произнес иное:
– А теперь попрошу всех за работу. Помните, что государь-батюшка повелел?
Все дружно закивали.
– Тогда взяли перья и бумагу, и вперед. Кто об обычаях, кто о вере. Словом, сами знаете, кому что отведено, так что не мне вас учить.
Заглянув через полчаса в шатер, отведенный для летописцев, Вячеслав удовлетворенно мотнул головой. Народ строчил вовсю.
Отец Харитоний, ближе всех сидящий к выходу, выводил корявым почерком: «А близ гор, кои простираются от Кубани реки и речек малых, что по ее левому брегу лежат, проживает племя, кое именует себя жане. Жилье у их, именуемое саклей, убогыя, сложена из дикаго камня, а заместо оконцев одна али две дыры для свету. А исчо прямо посередке дома кострище, а над им в крыше дыра, дабы дым уходил».
Отец Симеон, неловко примостившись на деревянном чурбаке, писал про обычаи: «Оному огню они и молятся, почитая святынею, ибо глупы и неразумны. Ежели глава онаго дома помирает, то огнь сей тушат. Тако же и невеста должна обойти трижды вокруг его, егда оставляет отчий дом. Кто сей огнь оскорбит, плюнет в него ненароком али исчо что, немедля тому отмщают страшно, до смертоубийства. Оное у их именуют кровная месть, в коей тут гибнет людишек кажное лето бес счету».
«Кланяются оные язычники тако же камням, нарекая их святыми, и деревам, из коих кажное лечит от разных немочей», – бойко строчил в дальнем углу молодой отец Афанасий.
«Вот это совсем другое дело, – удовлетворенно мотнул воевода головой. – А с чудесами я уж как-нибудь сам разберусь».
Впрочем, чудеса на пути к Дербенту больше не понадобились. Для всех вполне хватило первого вышнего знамения.
«Странное дело, – удивлялся Вячеслав. – Вроде и земля почти безлюдная, а поди ж ты – в каждом следующем селении уже во всех подробностях знают все, что приключилось. Да мало того, они еще и расскажут то, чего и вовсе не было. Я думал, что горцы – суровый народ, молчаливый и угрюмый, а у них, оказывается, языки, как у базарных баб на киевском Подоле. Или не у них? Нет, ну если горянки тоже в гости к подружкам на конях выезжают, сплетнями обменяться, тогда понятно, но очень уж сомнительно…»
Так и не решив до конца эту загадку, воевода принимался вновь размышлять на тему о том, как половчее взять Дербент, который с каждой пройденной верстой становился все ближе и ближе.
По дороге туда, следуя вдоль Терека, Вячеслав успел сделать немало, чему благоприятствовала и обстановка. Алан в тех местах почти не осталось – сказывались последствия недавнего прохода по этим местам туменов Субудая. Зато другие многочисленные народцы, которых те же аланы до недавних пор держали в страхе, с гор еще не спустились. После монгольского погрома прошло слишком мало.
Ставить крепости русскому войску практически никто не препятствовал. Восстанавливались и полуразрушенные, к примеру, тот же Самандар, старая столица Хазарского каганата.
«А ведь когда-то я уже проходил возле этих мест, только с автоматом, – подумал воевода, рассеянно озирая окрестности. – Только тогда где-то в этом районе была станица Шелковская, и генерал, криво морщась, хмуро инструктировал меня, чтобы мои гаврики, увидев какие-нибудь древние развалины, не вздумали бросать туда гранаты, потому что ему звонили из министерства, в которое обращались встревоженные археологи. Эх, милые красавицы-казачки, левая, но вполне приличная водка… Господи, как давно все это было. Да теперь оно, пожалуй, может и не повториться. Ведь если сейчас я поставлю здесь город, то о какой станице может идти речь? Вот тебе и раз…» – Вячеслав даже опешил от такого поворота событий.
А ведь поворачивал их он сам, простой ряжский парень, которому волей судьбы выпало…
«Нет уж, – решительно заявил он сам себе. – Выпало очень даже неплохо. Конечно, работы – непочатый край, но зато как интересно! Иной бы полжизни отдал, чтоб, так сказать, приобщиться и тоже поучаствовать, ан нет, брат, шалишь. А мне вот свезло».
– Как крепость назовем, воевода? – подъехал в это время к нему один из тысяцких. – Может, Грозный?
Вячеслав даже вздрогнул.
– Перебьются, – ответил он загадочно. – Здесь же осетины, ой, то есть ясы обретаются. Так нечего и мудрить. Назовем по их имени – Яссы.
– Это как Касожск и Черкассы, что мы поставили?
– Точно. Тогда все, кто сюда едет, сразу будут знать, на землях какого племени стоит этот город. Удобно, – пояснил Вячеслав.
– А следующий как величать станешь? – не отступал тысяцкий. – Там-то какие племена водятся?
– Да пес их разберет, – с каким-то мстительным злорадством ответил Вячеслав, но тут же урезонил себя: «Чего злиться, когда те люди, которые сейчас здесь живут, ничего плохого еще не сделали, а теперь, пожалуй, уже и не сделают, причем никогда. Да-а-а, страшное дело – война, особенно между своими. Ну, почти своими, – тут же поправился он. – Озлобленность, месть, ярость, ненависть – сплошной негатив. Вон уже сколько лет прошло, а я еще не угомонился. Нехорошо».
– Дальше, где Терек на два рукава раздваивается, Кизляр поставим, а крепостцу у самого моря назовем Россоградом, – уже гораздо спокойнее ответил он.
Базы в Прикаспии были необходимы, поэтому, несмотря на то что время стало поджимать, Вячеслав успел поставить еще одну крепость в устье реки Сулак. Неизбежные задержки неумолимо съедали время, так что лишь в начале октября изрядно поредевшее войско – в гарнизонах в Крыму и на Кавказе осталась добрая половина пехоты и треть конницы – повернуло по морскому берегу строго на юг, в сторону Железных ворот.
– Так ты чем там на югах занимался? – улыбнулся Константин. – Виноград разводил или горцев примучивал?
– Одно другому не мешает, – пожал плечами воевода. – Но главным, конечно, был виноград, а эти так, между прочим.
Тут не выдержал и засмеялся даже Святослав, который еще не остыл после повешения князя Александра Городненского.
Он уже давно прислушивался к разговору своего отца и воеводы, и последний ответ Вячеслава отчего-то развеселил его. А может, к этому времени он просто устал изображать эдакую буку.
Глава 13 Первый ваххабит
– А Дербент ты брал тоже между прочим? – лукаво осведомился Константин.
– Дербе-ент, – с какой-то непонятной интонацией в голосе протянул Вячеслав. – Да нет. Его между прочим не возьмешь.
– Неужто он лучше Цареграда укреплен?! – подивился Святослав.
– Может, и не лучше, царевич, – неторопливо ответил воевода. – Но в Царьграде мы уже внутри были, да и рыцари не ожидали нападения, а неожиданность для того, кто хочет градом овладеть, – великое дело.
– Выходит, ты очень сильно захотел? – последовал невозмутимый вопрос Константина.
Вячеслав отрицательно мотнул головой и пояснил:
– Тут иное. Я просто дедушку Ленина слушал, который советовал учиться, учиться и учиться военному делу настоящим образом, – и осекся от громкого покашливания друга, у которого на лице застыло такое зверское выражение, что говорить воеводе сразу расхотелось.
– Кого ты слушал? – недоуменно спросил Святослав.
– Да нашего волхва. Ну, который помер, – ляпнул воевода первое, что пришло ему в голову.
– Так его же Всеведом звали? – удивился царевич.
– А Ленин – это его второе имя, – нашелся Вячеслав и пояснил: – Сокровенное. Его только мы с царем-батюшкой знали. Верно, государь?
– Ты еще Михал Юрьича забыл вместе с патриархом, – кусая губы, чтобы не взорваться от безудержного смеха, добавил Константин. – Он им тоже открылся.
– Точно, – хлопнул себя по лбу воевода и пожаловался царевичу: – Голова совсем дырявая стала, хотя до старости вроде далеко. С чего бы это? – развел он руками.
– А что там с учебой? – поинтересовался немного успокоившийся Константин, напомнив: – Ты о Дербенте говорил.
– С учебой порядок, – вздохнул воевода. – А вот с верой получилось худо.
Конечно, некоторые детали за давностью лет он и впрямь забыл, но главное помнилось так отчетливо, будто это было вчера.
Воевода и впрямь свое дело знал прекрасно. Его люди могли пусть и не все, но очень многое. Когда они незадолго до южной поездки демонстрировали Константину свое умение преспокойно разгуливать по тонким жердочкам, перекинутым на умопомрачительной высоте от крепостной стены до крыши самого терема, царя даже озноб прошиб.
В центре специального лагеря, который стоял особняком от прочих, были вкопаны несколько гладко ошкуренных столбов, по которым спецназовцы преспокойно забирались на самый верх.