Алексей Кулаков - Наследник (СИ)
— Великий государь решил, и Дума боярская на том приговорила!
Звучный голос боярина Бельского заполнил всю Грановитую палату, отразился легким эхом от стен и угас в шорохе одежд поспешно вздымающих себя на ноги бояр. Поклонившись, набольшие люди царства Московского неспешно пошли на выход, перешептываясь или даже вовсе тихо разговаривая — а к трону тем временем подскочил служка с особой подушечкой. Затаив дыхание, подставил ее под скипетр в царской руке, а когда державная регалия улеглась на мягкое ложе, он тут же понес ее в казну, дабы укрыть в особо крепком сундуке. А чтобы носильщик не заблудился по дороге, к нему сзади пристроилась в сопровождающие пара рынд. Вслед за скипетром уплыла на подушке шапка Мономахова, затем большой золотой крест, после чего закончились как регалии, так и те, кто их уносил и охранял — оставив государя и его наследника вдвоем в большой палате.
— Устал, сыно?..
— Нет, батюшка. В этот раз даже и заскучать не успел.
Звучно хмыкнув, Иоанн Васильевич щелчком пальцев сбил тафью сына ему на затылок, ласково взъерошив тяжелую гриву волос.
— Я-то думал, ты у меня сидишь да учишься — а тебя, оказывается, скука заедает? Так, да?..
— Не так, батюшка. Дела державные мне очень интересны, а вот когда бояре местничать начинают, да рядиться — вот тогда да. Я уж, поди, всю их родословную выучил, того не желая… Ну батюшка!!!
Вытянув окончательно перепутавшиеся серебряные пряди из родительских рук, десятилетний мальчик смешно надулся.
— Ути-пути, грозный какой!.. А не надо было отращивать.
Тихонечко рассмеявшись, тридцатидвухлетний великий князь вновь притянул сына к себе:
— Кое-кто уже шепчется, что мой наследник со спины на девицу похож. Что скажешь, сыно?
— Не им, худородным, кровь царскую обсуждать!.. А будут языки свои распускать, так их и отрезать недолго — вместе с головами.
Вновь хмыкнув, только на сей раз с явным одобрительным оттенком, царственный отец отпустил сына:
— И то верно. Бояр да князей держать надо вот так!
Его унизанные перстнями пальцы правой руки медленно сжались в кулак.
— Чуть дашь слабину, они разом замятню какую устроят, или иную склоку. А там и всю Русь по кусочкам растащат. Знаю я все их чаяния — опять сесть по своим уделам самовластными князьцами!.. Или стать как шляхта Жигимонтова, чтобы прав и вотчин поболее, а службы да иного тягла поменее…
Резко замолчав, правитель пару мгновений утихомиривал разгоревшийся в груди гнев. Затем встал с трона, поправил тафью на голове первенца и ласково ему улыбнулся:
— Пойдем, пополдничаем.
Шествуя по переходам Теремного дворца, отец и сын молчали. Не много слов было произнесено и во время довольно скромного обеда, где они отведали пирогов с белорыбицей, медовых лепешек да несколько видов жареной и вареной дичины, запив все это горячим сбитнем. Затем стольники поднесли своему государю кубок густого вина, а перед его наследником расставили малые чаши с восточными сладостями и кружку исходящего легким парком взвара иван-чая.
— Отче Макарий тебя вельми хвалил, за прилежание в изучении языков да за любознательность. Что же ты такое у него спрашивал, сынок, что архипастырь наш столь тобой доволен?
Равнодушно ковыряясь в чуть слипшемся рахат-лукуме, Дмитрий слегка пожал плечами:
— Да все как обычно, батюшка. Про то, как иные монастыри основывались, про житие преподобного Иосифа Волоцкого, про янычар османских, про Киево-Печерскую обитель…
— Ну-ну, зачастил-то! Погоди. А чем это тебе те янычары интересны?
— Хотел понять, чем они сильны, и в чем их слабость.
— Нашел, у кого спрашивать!..
Насмешливо, но притом совсем не обидно рассмеявшись, великий князь приободрил замолчавшего отпрыска:
— И как, понял?
— Понял, батюшка. Надобно по их примеру и нам набирать сирот, да учить их делу воинскому. И командиров им назначать худородных, но способных. Чтобы только тебе были преданы, только тебя слушали и во всем зависели. Султан Мурад, коий янычар и придумал, с их помощью здорово прижал своих бояр — значит, и у нас тако же можно. Опять же, и добыча с такого войска будет вся в казну, и земли завоеванные только под твою руку.
— М-да.
Встрепенувшись, Иоанн Васильевич глубоко вздохнул:
— Так у нас есть уже такое, стременные стрельцы называются. Али забыл?
— Нет, батюшка, как можно? Просто… Ну, мало их, всего тысяча. И людишки там разные, и воюют кое-как. Стреляют так себе, саблями машут худо, только с бердышами и ловки.
— Это да.
Еще раз вздохнув, только с неподдельным сожалением, хозяин покоев тихо пробормотал:
— Дело-то хорошее, да только где ж столько серебра взять?
С силой провел по лицу, отгоняя заманчивые видения, и перевел разговор на иное:
— А с Киево-Печерской обителью что?
— Отче Макарий говорил, что в ней самая лучшая либерея из всех ему известных.
Видя, как мечтательно вздохнул сын, Иоанн Васильевич и сам исполнился некоего любопытства — в конце концов, ведь это именно от него Митьке передалась любовь к чтению. Сколько он книг в отрочестве перечитал! Поди, сотни три будет, не менее.
— Либерея, говоришь?..
Хм, послать, что ли, какого ловкого человечка, чтобы тот разнюхал там — что да как, и переписал названия рукописей? Если что глянется, так монасям и грамотку можно отослать — чай, не откажут православному государю, сделают несколько списков.
— Батюшка.
Отогнав мысли о чужих книгах, царственный отец сосредоточил взгляд на собственном первенце, состроившем просительную мордашку:
— Говори?..
— Батюшка, дозволь отца Зосиму навестить?
— Поездить по святым местам никогда не вредно, Митя. Вот только как быть с мастеровыми людишками, что с весны еще отправлены были в Гжель? Всю твою роспись и уроки они выполнили. Хмм, или не все?.. Подай-ка мне вон ту грамотку.
Приняв из рук сына небольшой свиток, хозяин покоев сдернул с него тесьму и развернул:
— Ну вот, как я и говорил: самолучшей глины, песка сеянного и прочего навозили с превеликим избытком, мельницу поставили, печей разных обжиговых понастроили, иное прочее приуготовили. Теперь только тебя и ждут. Что скажешь, сыно?
Тут великий князь немного лукавил: людишки, если надо, хоть до следующего лета будут сиднем сидеть, волю царскую исполняя. Не им, нет — ему самому не терпелось подержать в руках гладкий белый фарфор и посмотреть сквозь прозрачное стекло. Получить еще одно свидетельство великой благодати, ниспосланной его роду самим Вседержителем — а также от души позлорадствовать, представляя, каким завистливым ядом начнут исходить чужеземные властители при одной только вести, что в русской земле вовсю выделывают то, чего сами они не могут. И без того пушки из свиного железа в основном только в его царстве и льют, добрая пенька только у него выделывается, как и березовый деготь. А еще лен, воск, мед, ревень, пушная рухлядь… Ежели ко всему этому добавить бумазею новой выделки, да фарфор, не уступающий китайскому, да стекло и зеркала не хуже венецианских — ох и засуетятся, ох и забегают как ошпаренные купцы Ганзы!.. А вслед за ними и все остальные гости торговые из разных иноземных держав.
— Так я же только после того, как на Гжели побываю, все проверю да новые уроки мастеровым задам!.. Как раз и Волгу льдом хорошо схватит, чтобы санным путем до Кирилло-Белозерской обители и обратно.
— Ах вот оно что!..
Иоанн Васильевич невольно умилился тому, каким разумником растет его старшенький — даже и направлять не надо. Сам понимает, что вначале дело, и только потом все остальное, от поездок на богомолье и до потешных игр.
— Тогда позволяю. Что еще? Не мнись, не девка!..
— Батюшка. А нельзя ли пригласить из Италии какого хорошего художника?
— Это еще зачем?
Десятилетний мальчик чуть наклонил голову — так, чтобы нельзя было увидеть выражение его глаз, и признался:
— Матушку забывать стал. Голос помню, как у нее волосы ландышем пахли, а лик уже путаю. Еще хочу, чтобы тебя, батюшка, меня и братьев с сестрой на большом холсте нарисовали, всех вместе: ты на стольце своем, а мы вокруг тебя сидим. А еще, пока живы те, кто бабушку Елену и деда Василия помнит — чтобы их парсуны нарисовали тоже.
— Гхм!..
Приняв неясный горловой звук за вопрос, царевич с готовностью пояснил:
— Я дедов лик в трех летописях зрел, и во всех трех он разный. В первой худой, во второй у него глава несуразная, в третьей же ростом мал и на лицо невзрачен.
Качнув головой в невольном согласии (он тоже видел те малые парсуны), великий князь на краткий миг задумался — а каким будут изображать его? Выходило так, что если он не озаботится этим вопросом заранее, то каждый холстомаз будет малевать его образ по своему вкусу.
— Кха.
Поэтому предложение сына ему понравилось, причем до чрезвычайности — только и приходилось удивляться, как он сам до того не додумался. Мудрый правитель должен думать и о том, что будет после его смерти!..
