Андрей Архипов - Ветлужская Правда
– Все, закончили споры! Мы тут со своими криками, как глухари на току, еще чуть, и нас только заткнувший уши не услышит! Да и не время ныне такие вопросы обсуждать!
По знаку полусотника рядом с ним бесшумно поднялись и исчезли в темноте две прежде не замеченные ею тени с мотками тонких конопляных веревок в руках, сам же он похлопал Веремуда по плечу и нырнул в противоположную сторону, в предрассветную мглу, заботливо прикрытую могучими еловыми лапами. Важена пересилила черную усталость, накопившуюся в теле и, не задумываясь о последствиях, сорвалась с места. Что бы там ни происходило, она должна была об этом знать, жаркое желание выведать тайны ветлужца разгоралось все больше.
Усадьба, больше похожая на маленькую крепость, расположилась на высоком холме, меж двух больших оврагов, чавкающих на дне мокрой жижей. По крайней мере, нога Важены тут же провалилась через тонкий слой травы, и дальше она шагала уже осторожно, пытаясь не потревожить окрестную тишину шлепками болотной грязи. Наконец склон был преодолен, и из сумрака медленно показалось темное пятно изгороди высотой в два ее роста. Толстые дубовые бревна частокола были наверху заострены и как обычно почти по всей длине обложены глиной.
Такую твердыню, по ее разумению, взять было невозможно, однако когда Важена вслед за мелькающими впереди тенями подбежала к усадьбе, калитка уже была распахнута. В ее черный зев проскальзывали ветлужцы, в неровных отсветах горевшего где-то на подворье факела напоминая лесных чудищ, напавших на людское поселение. Вот только на этот раз под их лохматыми нарядами звенело железо, и Важена была уверена, что это те самые заветные кольчуги, о которых трепетно говорил ее брат. Недаром же обе лошади были навьючены мешками так, что спотыкались на неровных лесных тропинках.
С ходу проскочив полутемный двор, она вслед за размытой фигурой ее жениха взбежала на крыльцо терема и бросилась в сени, где уже слышались крики и какой-то приглушенный шум. Однако глаза не успели еще охватить всей картины происходящего, как чьи-то грубые руки бросили ее на дощатый пол, а над головой у нее что-то треснуло и осыпалось обломками на спину.
– Лежи, дура!
Гулко щелкнул самострел, и стена перед взором Важены расцвела опереньем, зажатым точно меж бревен. Через приоткрытую дверь рядом с местом выстрела донесся вскрик, и туда сразу же метнулась лохматая тень, глухим ударом возвестив об окончании всякого сопротивления.
– Чисто! Вяжу последнего!
Над головой у нее звякнуло железо, и сердитый голос Ивана неразборчиво пробормотал что-то ругательное, присовокупив краткую нотацию:
– …щас сыму портки и всыплю горячих!
– А оставить меня наедине с развязанным русом было лучше?! – тут же выкрикнула она в нависшее над ней лицо жениха. – Кончил бы он притворяться и умчал меня за тридевять земель, пока ты тут баб под себя гребешь!
Несмотря на придуманные оправдания, Важена уже приготовилась выслушать о себе много неприятных вещей, однако раздавшийся следом детский плач и женские вскрики явно подвигли полусотника отступить от задуманного.
– Баб гребу, говоришь? А тебе завидно? Или ревность запоздалая проснулась? – заставил он ее в очередной раз зардеться. – Ладно, раз уж ты так за меня держишься и у тебя есть силы… Снимай балахон, яви миру женское обличье и иди баб успокаивать! Скажешь, что никого не тронем, если будут сидеть тихо, как мыши. И про себя поведай! Кто такая, да что с тобой инязор хотел сотворить. Не пожалеют тебя, так хоть вести по всему краю разнесут, а особо рьяные, может быть, глаза ему расцарапают… И ратника с собой возьми, а то, не ровен час, с ножом кто-нибудь бросится!
Для Важены, и так уже через пелену усталости воспринимающей мир вокруг себя рваными клочками, дальнейшее слилось в сплошной незапоминающийся частокол событий. Ежедневный утренний быт местных домохозяек никуда не делся, дети хотели есть, а вымотавшимся ветлужским воинам требовался не только отдых, но и горячая пища, так что ей приходилось добиваться всего желаемого криком, а передвигаться по усадьбе исключительно бегом. Пожалуй, в ее памяти этим утром отложились лишь короткие женские истерики и жалобный писк прислуги, забившейся по углам. Успокой одного, принеси воды для другого, пообещай что-то третьему… Под конец, выйдя во двор, она уже еле передвигала ноги, и лишь мелькнувшая там картинка вернула ее ненадолго к жизни.
Солнце уже взошло и окрасило верхушки деревьев ярким дневным светом. В углу, закрытом постройками от ветра, устанавливали стол, застилая его чистыми скатертями. Светло-серое полотно, обшитое яркими красными узорами, резко выделялось на зеленой густой траве, ковром устилающей двор, и было сейчас совершенно неуместно.
«Пировать собрались? Не рановато ли праздновать решили?!»
Будто в насмешку над ее мыслями из-за угла донеслось довольное фырканье, и оттуда показалась полуобнаженная фигура полусотника. Тот вытирал голову каким-то расшитым рушником и что-то втолковывал идущему за ним собеседнику:
– …даже не приближайтесь туда! Чихнете, пыль поднимете, и все! Грязь попадет в рану, и она загноится! Для того я водой и ополаскивался! Кстати, кипятком полотно обдали?.. Что? Нет, в светелках ваших темно, как в заднице у носорога… – Иван заметил стоящую столбом Важену и тут же нашел ей дело: – Иди тоже вымойся и переоденься в чистое муромское платье, будешь мне пот смахивать со лба, другим это как бы невместно… Ну и что, что мятое?! Быстро! Эрга, спирт готовь и походную аптечку! Будешь учиться, как людей резать… Уже умеешь? А так, чтобы они остались после этого живы?
Стоящий рядом с ним Веремуд ничуть не обращал внимания на разгоряченного ветлужца, безучастно теребя серебряную серьгу в ухе. Веревок на воине уже не было, да он и не оглядывался по сторонам, словно бы смирившись с тем, что не властен над своей и сыновней жизнью.
«А я бы на его месте не согласилась родича резать! Лишь боги могут распоряжаться, жить человеку на белом свете или уйти на вечный покой…»
Полусотник цыкнул на нее, и Важена стремглав сорвалась с места, чтобы выполнить данное ей поручение. Лишь после того, как какая-то дворовая девка основательно натерла ее мочалкой и окатила из бадейки, она позволила себе вернуться назад, натянув платье прямо на мокрое тело.
Подойдя к столу, Важена увидела на нем распростертое тело молодого руса. Одежды на нем не было совсем, но все ниже пояса было стыдливо прикрыто исходящей паром тряпицей. Веки ратника были сомкнуты, однако он все еще стонал и слегка мотал головой, будто находился в пьяном угаре.
Выдержав взыскательный осмотр со стороны Ивана и его новые придирки, заключающиеся в том, что ей нельзя подходить к столу простоволосой, Важена чуть не заплакала, и лишь присутствие большого количества свидетелей удержало ее от этого. В конце концов, она не замужняя женщина, чтобы полностью убирать волосы под панго![54] Однако косички все же свернула к уху и туго замотала всю голову каким-то куском материи, надеясь рассчитаться позже за все.
Любой мужчина сполна платит за женские слезы, но не всегда подозревает, что первопричиной его утрат являются именно эти соленые капли! Однако даже уверенность в том, что ветлужец получит свое, и нарастающая злость не помогли ей полностью собраться с силами. Мытарства продолжились, и временами она еле сдерживалась, чтобы не бросить тряпку на землю и не уйти прочь.
После того как живот руса промыли какой-то резко пахнущей жидкостью, ей оставалось лишь следить, чтобы пот со лба Ивана не капал на рану, да потихоньку отгонять редких комаров, еще не ушедших на дневной покой и наивно пытающихся покуситься на беззащитную добычу, так аппетитно сияющую живым теплом. Вот только взгляд ее постоянно падал на узкий нож, рассекающий плоть человека, а уж когда Иван стал копаться в его кишках, поставив какие-то железки по краям раны… После этого ей оставалось лишь сдерживать рвотные позывы и не отрывать взгляд от капелек пота на лице «лекаря».
– Иван, всадники! – прервал тишину во дворе кто-то из ветлужцев. – Похоже, инязор с оставшейся в Эрзямасе сотней! Добежал-таки до него кто-то из отпущенной дворни!
– Ворота открыть, бойцы по местам, действуем как договаривались… – Голос Ивана был приглушен повязкой, зачем-то надетой им и всеми находящимися около стола на лицо. – Веремуд, теперь, как понимаешь, твой черед! Хоть на колени падай, хоть как лебези перед князем, но чтобы ни одной пылинки тут не поднялось!.. Эгра, вот тут ниткой перевязывай! Вроде оно…
Важена прервалась и посмотрела вниз: часть кишок, перетянутая настоящей шелковой ниткой, была щелчком перерезана ножницами необычной формы и сброшена под стол неопрятной склизкой горкой. Комок подкатил к горлу, и ей вновь пришлось сосредоточиться на своем задании, только вот лоб на этот раз пришлось вытирать себе.
