Николай I Освободитель // Книга 9 (СИ) - Савинков Андрей Николаевич "Funt izuma"

Я шел сквозь толпу людей, в которой были гости со всего мира и неожиданно для себя обратил внимание на одежду, в которую были одеты некоторые — их было очень легко отличить от местных — заграничные гости.

Тут нужно сделать пояснение, что Россия еще со времен Петра была страной мундирной. Мундиры носили все, кто хоть чего-то стоил в этой жизни. Военные, госслужащие, студенты, гимназисты, врачи, учителя, работники почты и железной дороги. Каждое ведомство имело мундиры своего собственного образца, фасоны, знаки различия, значки, виды полагавшегося оружия и головных уборов. Какие-то ведомства старались идти в ногу со временем, другие держались за традиции. Так, например последнее время стало модным отказываться от еще недавно обязательных даже гражданским чиновникам шпаг и переходить на более короткие в обращении кортики. Вроде и при оружии, и таскать удобнее. Военные же и вовсе — «о ужас!» — стали переходить с неактуального теперь в практической плоскости холодняка на компактные барабанники.

Такая «мундирность» зачастую приводила к тому, что современные тенденции в мире мужской моды в Россию приходили с определённым запозданием. Какая тебе разница, какой формы фраки носят в Париже, если ты все равно носишь мундир — не только на работу, но и в повседневной жизни — 90% своего времени.

А в Европе меж тем происходило столкновение старого французского стиля, связанного с ношением длиннополых камзолов попугайских расцветок, вышитых золотом и серебром, с новым. Так называемым «английским». И в этом столкновении четко просматривалось отражение имеющих место в большой политике раскладов. Если в моей истории в середине 19 века произошел так называемый «великий мужской отказ» — переход мужчин на одноцветные строгие костюмы, мода на которые сохранилась аж до первой половины 21 века, то тут все было несколько сложнее. Франция тут сумела сохранить свои позиции как одного из главных мировых гегемонов, занимая почетное третье место после Англии и России. При этом англичане совсем не виделись тут безусловными мировыми лидерами, скорее мы с ними делили первое место не пару, с очевидной перспективой в дальнейшем оставить островитян у себя за кормой.

Так вот в отличии от моей истории, где на смену пышному французскому стилю пришел подчеркнуто сдержанный английский «сельский» стиль, и где важное место занимали простого покроя сюртуки, «охотничьи» штаны и клетчатые жилеты, тут в мужской одежде явно прослеживалось русское влияние.

В моде были вышитые воротники-стойки, явно уходящие корнями к парадному гвардейскому мундиру, часто попадались костюмы «на семь пуговиц» копирующие повседневную офицерскую форму русской армии, в качестве дополнительного аксессуара носили «офицерские» поясные шарфы различных цветов. Популярны были застежки-молнии, да и в целом мужской костюм тут был гораздо более пестр и разнообразен, ухода в однотипные черно-белые одеяния, отличающиеся лишь микроскопическими деталями и самим качеством изготовления, в этой истории не произошло. Пока во всяком случае.

В общем можно было с уверенностью говорить, что русское влияние на моду было соразмерным и влиянию на мировую политику с экономикой. Это было как минимум приятно, люди всегда тянутся за победителем, и осознание того, что твоя работа — а я считал все происходящее вокруг во многом своей заслугой — имеет столь глобальное влияние на мир вокруг заставляло биться сердце чуть быстрее.

Меж тем мы с сыном и сопровождающими неспешно дошли до центрального павильона. На мой взгляд ничего совсем уж такого футуристичного в его конструкции не было — ну уж на фоне километровых небоскребов из будущего так точно — но на местных конструкция из стали и стекла, с посаженными внутри пальмами и другими южными растениями и даже небольшим зоопарком с африканскими животными, производила неизгладимое впечатление. Разве что из-за парникового эффекта внутри было несколько душновато, однако специально выделенные рабочие целыми днями ползали по стеклянной крыше и открывали-закрывали продухи, регулируя климат внутри, так что эту проблему тоже в принципе решили.

Собственно причиной моего сегодняшнего визита на выставку — кроме желания немного «потусоваться» среди людей — была подготовка к церемонии вручения Николаевской премии. По причине Всемирной Выставки было принято решение совместить два мероприятия и разово перенести церемонию награждения из Смоленска в Николаев.

— Добрый день, Карл Карлович, — я с радостью пожал руку, наверное, одному из самых известных химиков современности профессору Клаусу из Юрьевского университета. — Ну что, как вы себя чувствуете? Волнуетесь?

— Да не так что бы и слишком, хе-хе, ваше императорское величество, — в голосе балтийского немца слышался легкий акцент несмотря на то, что он практически всю жизнь прожил в России. — Чай не впервой.

— Ну да, второй раз оно всяко проще, — я кивнул. Клаус уже получал премию в 1849 году за открытие цезия, а в этом году он был номинирован вместе со своим коллегой Николаем Николаевичем Павловым за открытие сразу двух элементов — Сайбирия и Балтия. Судя по всему, таблица элементов тут будет выглядеть совсем иначе, не знаю уж какие это были элементы в моей истории, но то, что ни Сайбирия ни Балтия там не было — совершено точно.

Еще раз кивнув химику, я отправился в кабинет главы Николаевского комитета, где меня уже ждал подготовленный заранее черновик приветственной речи, расписание и общий сценарий награждения. Как известно самый лучший экспромт — тот, который был подготовлен заранее, и даже в таких мелочах я старался не пускать дело на самотек.

А вообще в этом году премия была сильной. Так, в категории медицины награду получил молодой 25-летний, но уже успевший прославиться, врач-гематолог Савельев Сергей Петрович. Сам из крестьян Смоленской губернии сумел сначала закончить начальную школу потом поступить в гимназию и закончить медицинский факультет Московского университета получая стипендию за отличные результаты, он еще во время учебы начал работать над проблемой переливания крови и достаточно быстро добился успеха, сумев выделить первую и вторую группы крови, доказав, что именно в них находится корень всех предыдущих неудач. Так-то вливать в вену физраствор у нас научились еще два десятилетия назад, но все попытки переливать кровь стабильно заканчивались смертью пациентов, и вот Савельев наконец нашел ответ, почему. Заслуженная премия, ничего не скажешь.

По физике премию должен был получить пруссак Генрих Румкорф — который правда последние восемь лет работал в университете Суворовска, где была вторая по силе электротехническая школа империи — за открытие радиоволн. Глядишь такими темпами я еще на своем веку застану полноценное радиовещание. Хоть это и вряд ли, если честно.

А вот по литературе премию в этом году получал английский писатель Диккенс. За роман «Тяжелые времена», в котором писатель изобличал ужасы эксплуатации английским капиталом бесправных рабочих. Ну и по совокупности заслуг.

Тут я беззастенчиво использовал опыт будущего в плане награждения писателей, являющихся на родине оппозиционерами существующему режиму. Не знаю уж насколько сам Диккенс в самом деле хорошо или плохо относился к властям Великобритании, но ужасы жизни городского дна ему удавалось описывать очень талантливо, тут не поспоришь.

Вообще-то у меня на содержании и без великих писателей было несколько десятков ремесленников, которые по заказу — и за деньги естественно — непрерывно строчили романы на нужные темы, поднимая всю грязь со дна истории Англии, Франции, католичества и протестантизма и вообще всего что могло хотя бы косвенно задеть нынешнюю власть в Париже и Лондоне. Они, конечно, были не столь талантливы как тот же Диккенс, но при наличии под рукой столь мощного медийного и экономического ресурса какой был у меня, популярным можно сделать даже писанину полного идиота.

В общем, Российская империя продолжала наступать по всем фронтам; военном, научном, культурном, экономическом и конечно социальном.