Морана (СИ) - Кулаков Алексей Иванович
— Ой, Хугин прилетел!
Внимательно оглядев двух девушек, сидевших и болтавших о результатах своих переводных экзаменов возле распахнутого окна, большой ворон все же соизволил спланировать с верха фрамуги на недавно помытый подоконник. Подозрительно пошарив взглядом по безлюдной спальне, в которой не хватало пяти кроватей и тумбочек, добытчик успокоенно расправил и сложил крылья.
— Опять что-то притянул…
Блестя чем-то характерно-желтым в клюве, деловитый птиц прошелся по застеленной газетками поверхности к игрушечному сундучку из толстого картона, склеенному хозяйкой специально для своего рачительного питомца. Положив добытую где-то женскую сережку, Хугин вытащил из проволочной проушинки спичку и откинул крышку сей сверхнадежной скрыни. Сунув внутрь клюв, он тут же для верности поглядел на добытую сережку одним лишь левым глазом… Затем дал полюбоваться красивым блеском сокровищ и правому… И напоследок вновь оглядел наблюдающих за нам девушек. Недовольно потоптавшись, зарыл сережку поглубже в остальные трофеи, полюбовался-поперекладывал пару минут скопленным имуществом, после чего ловко закрыл сундучок и вернул спичечный засов на место.
— Хуги, а где Саша?
Наклонив голову набок, ворон словно задумался. Затем скрипуче произнес:
— С-скоро!
И искусно озвучил стрекот швейной машинки. Кто-то другой просто поумилялся бы умениям антрацитово-черной птички в имитации звуков, а вот подруги лиловоглазой блондиночки переглянулись и дружно засобирались в кабинет труда — одно из немногих оплотов прежнего порядка, еще не павших под напором хозяйственных красноармейцев. Единственно, теперь дверь швейного класса вместо врезного замка закрывалась на шпингалет: но что гораздо важнее, никто из пришельцев не посягал на оставшийся в кабинете массивный шкаф, у которого с запорами по-прежнему все было в порядке.
— Слушай, надо, наверное, за водичкой сходить? Саша придет, а у нас сейчас не умыться, ни чая толком заварить…
Сняв крышку с мятого жестяного бака, спасенного воспитанницей Морозовой при разграблении ордами РККА приютской кухни, жгучая брюнетка заглянула внутрь и вздохнула. Воду из единственного пока еще работающего в детдоме крана пить было попросту невозможно, ибо ржавчины в ней было столько, что она противно скрипела на зубах — но и топать на соседнюю улицу к водозаборной колонке, по июньской жаре, откровенно не вдохновляло…
— Пошли.
Вроде бы и невелик был путь туда-обратно, а к возвращению водонош в кабинете уже появились следы недавнего визита их подруги. На одиноком столе стояла в ожидании чайника небольшая дорожная спиртовка, рядом с ней лежала плотно набитая чем-то холщовая сумка-рюкзачок Саши. Жарился под солнцем небрежно брошеный на подоконник тючок из потрепанного и грязноватого брезента, крест-накрет перевязанного бумажным шпагатом… Но что гораздо важнее, рядом со спиртовкой высилась картонная коробка с узнаваемым, и весьма влекущим содержимым! Кто же из минских сирот не знал упаковку тортов из городских кондитерских?!? Сунувшаяся первой к торту Анна звонко огласила название лакомства:
— Торт Заххе́р… Э-э?
Вчитавшись, пшеничная блондиночка уже без прежней уверенности и гораздо тише сделала второй заход, совпавший с появлением в дверях Александры:
— Захер? Блин… Саша, что это за торт такой?!?
Уткнувшаяся головой в спину Соледад (которая и сама стояла откровенно красная от еле сдерживаемого смеха), лиловоглазая блондиночка чуточку сдавленно пояснила:
— Аня, при произношении ударение на первую «а».
— Да? Ой, нет! Это еще хуже получается! Саша⁉
Странно хрюкнув, испаночка спрятала лицо в ладонях и отвернулась к брошенному у порога бачку с водой — оставив привычно-спокойную, но отчего-то подозрительно румяную Морозову перед лицом обиженно надувшейся от столь явного розыгрыша подруги.
— Его лет сто назад изобрел австрийский кондитер Франц За́хер, а потом усовершенствовал его сын Эдуард. Фамилия такая у людей была, понимаешь?
Недоверчиво изучив явно фабричный этикет, Анна простила подруг, и через пару минут уже сама хихикала над тем, как же не повезло торту с названием. Вскоре полный чайник встал над разожженой спиртовкой, а две подруги начали допытываться у выпускницы Минского медтехникума, как там поживает ее диплом о среднем медицинском образовании? В смысле, когда второкурсницы этого же учебного заведения уже смогут подержать его в руках. Или авторитетная комиссия, в которую затесался аж целый военврач второго ранга, все никак не может решить, какими чернилами заполнять итоговую государственную аттестацию студентки Морозовой⁈ Страдальчески закатив глаза, беляночка недолго порылась в своей сумке-рюкзачке и последовательно выложила перед подругами диплом в обложке темно-бордового цвета, и темно-зеленую книжечку военного билета. Странно, но активно домогавшиеся диплома девчата абсолютно одинаковым жестом протянули руки именно к документу народного комиссариата обороны СССР: однако серпасто-молоткастый военник достался более расторопной Родригез, что же касается Тимченко, то ей достался утешительный приз — выглядевший как сложенный вчетверо листок казенного вида, лежавший меж похрустывающей новенькой обложкой и первой страничкой.
— Ух ты! Военфельдшер запаса… М-м, с отсрочкой от призыва на действительную службу до ноября сорок четвертого года. М-м? А, тебе как раз восемнадцать лет будет!
Александра подтверждающе хмыкнула:
— Военврач в дипломной комиссии так разорялся на тему моего юного возраста, будто мне прямо завтра в штыковую атаку идти.
Под смешок Соледад, аккуратно развернувшая свою добычу Аня удивленно поинтересовалась:
— Предписание? Явится в медицинско-санитарный батальон номер… Хм? Са-аш⁈
— А это уже наши любимые педагоги припомнили мне недостаток больничной практики. Буду теперь два месяца набирать ее в медсанбате Минского УР-а, проникаясь суровым армейским бытом, и пропитываясь запахами портянок и формалина. Зато потом явлюсь в Ярославль в новенькой военной форме, хромовых сапогах, и с большой красивой медалью в форме клизмы… Не меньше второй степени, и чтобы на ней были перекрещены шприц и скальпель. Да! И обязательно с винтовкой на плече. Буду всем под большим секретом рассказывать, что военные фельдшеры используют штык для эвтаназии безнадежно больных, а приклад для рауш-наркоза, и…
Милые, воспитанные и уже порядком образованные пятнадцатилетние студентки-второкурсницы от такой передовой армейской медицины заржали как кобылицы: да так громко и звонко, что залетевший в открытую форточку Хугин от испуга едва не вписался в противоположную стенку. Но все же разминулся, потеряв в ходе виртуозно-заполошного виража уже вторую за сегодня сережку и маленькое перо. Сев на верх шкафа, птиц возмущеннозаорал, отчего недавние хохотуньи моментально успокоились и поспешили отыскать его потерю, а хозяйка самолично поставила на крашеный подоконник картонный сундучок-сокровищницу — куда пернатый добытчик и поспешил спрятать очередную красивую блестяшку.
— Кра-ар!!!
Бумажный кулечек с маленькими кусочками вяленой рыбки, добытый Сашей из бокового кармашка сумки-рюкзачка, окончательно вернул ворону душевный покой. Под начавший понемногу закипать чайник (мятый и побитый жизью даже больше кухонного бачка), брюнетка и пшеничноволосая блондинка обменялись документами, после чего тщательно изучившая предписание Соледад надула губки:
— Ну-у бли-ин! Я думала, мы поедем в Ярославль вместе…
Анна, с любопытством рассматривающая студенческий билет Политехнического института, прочитала (на сей раз про себя) размашистую надпись о переводе подруги на второй курс и осторожно колупнула ноготком самый краешек свежей ярко-синей печати.
— Девочки, у меня для вас небольшое поручение: заберите с собой и сохраните для меня фельдшерский диплом, зачетку со студенческим билетом, и во-от это.
Приняв большие почтовые конверты, девушки с разрешающего кивка подруги залезли в них, обнаружив справки медицинского освидетельствования на предмет недавних побоев, и напечатанные в двух экземплярах показания «врио» директора Радецкой об инциденте с товарищем Зимяниным. Хотя, возможно, что уже и просто гражданином подследственным: первый секретарь БССР, заглянувший в детдом после республиканского Первенства по пулевой стрельбе, дабы навестить приболевшую любимицу-чемпионку и побаловать ее заграничным фруктом под названием апельсин, был весьма недоволен настоящей причиной и видом ее «болезни». И как неделю назад мимоходом обмолвилась подругам Александра, ее обидчика в начале июня перевели из неврологического отделения в стационар психиатрии на «долечивание и последующую реабилитацию» — а студентки Медтехникума уже примерно представляли, как сложно бывает даже абсолютно здоровому человеку доказать врачам, что он совсем не их пациент. Особенно профессионально-недоверчивым к таким заявлениям советским психиатрам.
