Евгений Красницкий - Отрок. Покоренная сила.
Потом голос одного из «диссидентов»:
— Матушка боярыня не оставляй, не дай пропасть, заступись!!!
— За что ты их? — Мать качнула головой в сторону продолжающего блажить купеческого сынка. — Жалостно-то как причитает.
— Пускай причитает. Они решили, что если за учебу заплачено, так с нами можно, как с нанятыми работниками обращаться. Пускай охладятся на бережке, к утру глядишь и поймут, как купчишкам с боярами разговаривать положено.
Мишка сначала ляпнул, а потом только вспомнил, что мать — тоже купеческая дочь.
— И давно ль боярином себя чувствуешь, сынок? Носом за небо не цепляешься еще? Ты уж прости нас худородных, если обидели чем…
— Да не обо мне речь, мама! — Мишка готов был провалиться со стыда, но нужно было как-то разруливать ситуацию. — Они не должны в нас нанятых слуг видеть! Понимаю я, что дядька Никифор все Ратное может купить и с пустым кошелем не останется, знаю, что есть купцы и умнее и богаче бояр… Но надо же было как-то с этих оболтусов столичный гонор сбить! Способ только один — показать, что отношения между сословиями и у нас такие же, как в Турове: боярин есть боярин, купец есть купец, а купеческий сын только на отцовом подворье на работников может покрикивать, и больше нигде…
— Ишь как разговорился — мать улыбнулась — уймись, все ты верно сделал, но запомни: станешь перед ратнинцами нос задирать, с тебя самого гонор так собьют, что вмиг про боярство забудешь. И так на тебя уже мужики косо смотрят… Ладно, говорили уже об этом.
— Мам, а чего дядька Лавр такой мрачный сегодня! — Поспешил Мишка сменить тему. — И тетка Татьяна на берег не пришла.
— Дела семейные, тебе-то что?
— Ну… Я, как бы, в ответе за них… После того… — Под материным внимательным взглядом Мишка почувствовал, что опять ляпнул что-то не то. — Хочется же, чтобы у них все хорошо было…
— Всё у них и хорошо — в противоречие собственным словам, мать как-то невесело вздохнула — размолвки у всех бывают, только всяким нахальным пацанам совать в них свой нос вовсе не надобно.
"Э-э, погодите-ка, сэр Майкл! Что-то леди Анна крутит. Когда вы намекали на ее отношения со Спиридоном, она к этому гораздо мягче отнеслась, даже с юмором. А тут сразу: "Не суй нос!". Мать, Лавр, Татьяна — классический любовный треугольник. И обе женщины не смогли родить Лавру ребенка, правда, по разным причинам — мать с саней на полном ходу упала, а Татьяне волхв подгадил. Потом влез я со своим «колдовством», потом появился Спиридон. Теперь вот, еще и «Лешенька» с похоронными настроениями и пристукнутым пацаном в придачу. Как мать ахнула, когда его узнала! Близкий друг юности, побитый жизнью… Женское сердце не отозваться не может. А Лавру что с того? У него же с женой вроде бы все наладилось? Черт ногу сломит… А! И правда — не мое дело!".
— Мама, Анька сама придумала платок Николаю дать, или ты подсказала?
— Ну, Мишаня, ты сегодня видать весь ум на воинские дела истратил! Или — мать хитро улыбнулась — с Юлькой на лавочке лишку пересидел?
"Блин! Уже доложили! Деревня, туды ее…".
— А причем здесь Юлька-то?
— А при том! Сестры твои нигде дальше Княжьего погоста не бывали никогда, а здесь парни из Стольного града. Аж изъерзались обе в седлах: "Поедем, мама, посмотрим, поедем, посмотрим" — эка невидаль! Такие же сопляки, как и везде.
— Но ведь хорошо же все получилось, мама! Пацаны на вас теперь молиться готовы…
— Ничего хорошего! Боярышни себя блюсти должны! В Турове вокруг них и не такие парни крутиться будут, и что ж, к каждому вот так — нараспашку? Думаешь, она Николу пожалела? Да ни чуточки! Ей надо было чтоб все только на нее смотрели! Если она себя и в Турове так вести себя будет… И ты решил, что эту дурь я ей присоветовала сотворить?
— Но ты же сама…
— Да! Тебе помогала! Николая приласкала, на тех двоих и не посмотрела — сразу видно, что и женщины в Ратном воинский порядок понимают. И того, что я сделала, было достаточно, а Анька… Ну я ей еще покажу, как себя вести надо! И ты тоже хорош, сынок! Простых вещей не понимаешь, а во взрослые дела нос суешь!
Похоже было, что вовсе и неявная попытка Мишки разобраться в хитросплетениях взаимоотношений женщин и мужчин в семье Лисовинов и около нее, зацепила мать всерьез. Скорее всего она и сама еще не разобралась с собственными эмоциями, взбаламученными приездом Алексея, и сработала перенятая у деда за многие годы семейной жизни, привычка. У сотника Корнея тоже смущение или неуверенность очень быстро переходили в злость, то ли на себя, то ли на окружающих, не поймешь.
— Минь, я отлучусь на ладью? — Тихо спросил подъехавший сзади Роська. — Ходок приглашал.
— Давай, Рось. Не забудь передать насчет тех двоих, чтобы на ладьи не пускали.
— Ага, передам. Я заночую там. Можно?
— Конечно можно. — Мишка вспомнил, что расстался с Ходоком, в общем-то, не по-людски и добавил: — Ходока к нам в Воинскую школу пригласи, пусть посмотрит, чем и как ты занимаешься.
Роська отъехал к ладьям, а Мишка, проезжая в Речные ворота, оглянулся на оставшихся на берегу «диссидентов». Те потеряно стояли возле небольшой кучки багажа, посреди которой гордо возвышался сундук, привлекший мишкино внимание с самого начала.
"Ох и тошно им сейчас. Одни, в чужом краю, всеми брошенные, никому не нужные. Обратно на ладью не пустят, в село — тоже. Утречком их хоть в суп клади. Да еще сундук этот до Базы на себе тащить… Жестоко, но действенно — после всего этого им Воинская школа Землей обетованной покажется".
* * *Праздничное застолье явно не удалось. Лавр с самого начала принялся целенаправленно напиваться, поглощая вперемежку мед и вино, практически без закуски. В общем разговоре он участия не принимал и по мере опьянения мрачнел все больше и больше.
Алексей тоже молчал, но в отличие от Лавра почти ничего не ел и не пил, обнимая одной рукой прижимающегося к нему Савву, которого пришлось пустить за мужской стол, потому, что тот никак не желал хоть на шаг отлучиться от отца.
Дед вяло поинтересовался у Никифора подробностями пути от Турова до Ратного, а потом только заполнял тоскливые паузы то своим неизменным "Кхе!", то предложениями налить еще по одной.
Никифор попробовал развлечь присутствующих столичными новостями, но и они были совсем невеселыми.
Князь Вячеслав уехал из Турова к отцу, лежащему, по словам Никифора, на смертном одре в Выдубицком монастыре. Мономах, чувствуя приближение смерти созвал к себе всех сыновей и взрослых внуков. Приехали даже Юрий из Залесья и Всеволод из Новгорода. Русь замерла в ожидании крутых перемен, могущих последовать за смертью Великого князя Киевского Владимира Всеволодовича Мономаха.
Мишка первым заметил, что у Саввы слипаются глаза, и предложил отвести его в свою горницу, но не тут-то было. Пацан вцепился обеими руками в рукав отцовой рубахи и, не издавая ни звука, с ужасом обводил глазами собравшихся вокруг него незнакомых людей. Наконец было решено уложить его спать здесь же на лавке. Дед кликнул Листвяну и велел той принести для пацана постель, но вместо Листвяны с одеялом, подушкой и прочими постельными принадлежностями в горницу явилась мать.
Что-то ласково приговаривая негромким голосом, она отлепила парнишку от отца, усадила на приготовленную для него широкую лавку, разула и уложила. Савва почти сразу уснул, держа ее за руку, и мать еще немного посидела рядом с ним, пока висящую в горнице тишину не нарушили звуки громкого глотания — уже успевший набраться Лавр, пользуясь тем, что на него никто не смотрит, дул вино прямо из кувшина.
Дед, уже открывший было рот, чтобы рявкнуть на сына, испуганно оглянулся на спящего ребенка, а мать, высвободив руку из детских пальцев без разрешения подсела за стол к мужчинам и тихо спросила:
— Что же с тобой приключилось-то, Лешенька?
И всё. Рухнуло висящее в воздухе напряжение, всем стало понятно, что именно этот вопрос и надо было задать, но никто из мужчин не решался этого сделать. Все взгляды обратились на Алексея, и только Лавр, громко рыгнув, оперся спиной на стену и блаженно закрыл глаза.
Алексей немного помолчал, взялся было за чарку с медом, потом отставил ее в сторону и неожиданно выдал:
— Я ведь тогда сам к тебе посвататься хотел, Аннушка, только Фрол опередил.
Никто не спросил «когда», всё было и так понятно, а мать коротко кивнула головой, будто знала о намерениях Алексея с самого начала.
— Ну а потом, — продолжил Алексей после паузы — как-то пусто без тебя стало в Турове, а тут слух прошел, что в Перяславском княжестве добровольцев собирают — на половцев идти. Ну я и подался к Мономаху Переяславль.
Сходили тогда удачно: несколько раз переведались с половцами в степи и всякий раз верх брали, потом разорили городок половецкий на Дону и несколько кочевий, добычу богатую взяли, хотели уж назад возвращаться — дело к осени шло. И тут меня половецкая стрела достала. Рана, вроде бы, и не смертельная, но загноилась, горячка прикинулась, в общем, привезли меня в Путивль без памяти, в жару.
