К Соловьев - Господа Магильеры
Клаус отказался от камня. И теперь камень предал его. Не отзывался на зов. Оставался бесстрастно лежать, как и полагается обычному камню.
Дом стонал и умирал под непрекращающимися ударами. Клаус бросился на Манфреда, чтобы своим телом прикрыть то, что осталось. И тут же рухнул, когда каменный осколок ударил его в грудь. Боль липкой черной кляксой растеклась под ребрами. Перед глазами на миг потемнело. Но Клаус кое-как поднялся. Сделал еще один короткий шаг, шатаясь, как пьяный.
- Мало? – Манфред перевел дух, штанины его брюк вновь были испачканы пылью, - Тебе нужна жертвенность? Очищение? Считай, что я принес их тебе. Получай. Может, старая добрая боль напомнит тебе кое-что.
Целая россыпь мелких каменных осколков резанула Клауса, задев плечо и шею. По груди потекло что-то теплое. Защипала рассеченная бровь. В этот раз Клаус не упал, не позволил себе. Говорят, нет никого упрямее штейнмейстеров…
Он нашел силы для еще одного шага.
Сразу несколько камней врезались в него, Клаус взвыл и растянулся на земле. Кажется, он слышал, как лопнула кость, но даже не знал, какая. Боли было так много, что казалось удивительным, как она вся умещается в маленьком человеческом теле…
Клаус закашлялся и вновь попытался встать. Тело не слушалось его, как и камни. Тело медленно плыло в густой солоноватой воде, едва ощущаемое, бесконечно далекое. Перед глазами пульсировали, то и дело сплетаясь, фиолетовые колючие звезды.
Лучше было оставаться без движения, дать сознанию возможность милосердно погаснуть. Любой на его месте так и поступил бы. Едва живое тело просто не вынесет следующего удара. А Манфред будет бить. Он в ярости. Он в бешенстве. Он уничтожит и дом и его жалкого немощного строителя.
Клаус нащупал возле себя обломок булыжника размером с буханку хлеба. И, зарычав от злости, метнул его в Манфреда. Жалкая попытка. Не достигнув цели, обломок замер в воздухе под взглядом серых штейнмейстерских глаз, дрогнул – и молнией метнулся обратно, врезавшись в руку, что его бросила. Рука повисла плетью, как сорванная танковая гусеница.
Клаус все-таки поднялся. Боль плясала в суставах и костях, выворачивала наизнанку внутренности. Но Клаус все равно сделал шаг в сторону Манфреда, над головой которого покачивалась новая порция камней, точно эскадрилья изготовившихся к бою аэропланов. Сейчас один из них метнется беззвучно в сторону Клауса, на лицо упадет легкая тень… А потом – влажный хруст и небытие.
«Прав был старый кровельщик, этот дом станет моим мавзолеем. Я умру среди битого камня, - подумал Клаус, пытаясь нащупать вокруг себя хоть что-то, чем можно отсрочить гибель, но попадался только камень. Бесполезный камень, который отныне не был его оружием. Только символом.
Но он нащупал что-то. Что-то, что не было камнем. И, не задумываясь, сделал тот шаг, который отделял его от Манфреда. Тот шаг, который был обречен с самого начала. Который заставило его сделать извечное упрямство. И ударил тем, что держал в руке. Бездумно, не вложив в удар ни ярости, ни силы.
Манфред отшатнулся. Вокруг него с неба посыпались камни. Большие и маленькие, неровные и хорошо обтесанные, они падали кругом, дробно перестукивая, как огромная россыпь гороха, сброшенная с неведомой высоты. - Дурак… - пробормотал Манфред, прижимая руку к лицу. Между пальцев текла кровь, с челюсти сорван лоскут кожи, - Жалкий, никчемный дурак…
Клаус замахнулся вновь. В руке у него, как только сейчас понял, был заступ, которым он недавно ковырял землю. Совсем неподходящее оружие для схватки с тем, кто способен двигать горы.
Манфред отнял руку от окровавленного лица и запустил ее под полу пиджака. Вельвет шевельнулся, обнажив кобуру из хорошей кожи и масляный блеск стали. Клаус не делал попытки помешать ему. Он знал, что не успеет. Поэтому он просто стоял и держал в руке заступ. Больше ему ничего и не оставалось.
Манфред вдруг усмехнулся, зло и презрительно, сплюнул кровавым сгустком в каменную пыль. Запахнул пиджак, так и не достав пистолет.
- Ты болван, Клаус, - сказал он, со злостью и отчаяньем. Такое лицо у него было в ту ночь под Артуа, когда они ползли вслепую, а земля вокруг шипела и рвалась вверх бурлящими грязно-серыми гейзерами, - Знаешь, что случается с камнями, которые недостаточно хороши для кладки? Их выбрасывают.
- Уходи, - Клаус махнул заступом в сторону калитки. И больше ничего не добавил.
Манфред ушел. Повернулся и зашагал по дорожке, ни разу не обернувшись. Через полминуты он уже был силуэтом, а через минуты совершенно растворился. Только тогда Клаус выпустил мотыгу и, тяжело дыша, вернулся к своему дому.
Дома больше не было. На его месте остались бесформенные руины сродни тем, что он нашел после бомбежки. Осыпи каменного крошева и остов фундамента, над которым еще вилась облаками белесая пыль. Кругом валялся битый камень, напоминая кучи раздробленных костей на поле боя.
Несколько минут Клаус молча смотрел, забыв про боль и тянущую тошноту в кишках. Когда ему наконец захотелось что-то сказать, губам пришлось приложить усилие, чтоб разорвать спекшуюся корку крови на лице.
- Ничего, переживем как-нибудь. Переживем, старик. То ли еще было…
Хромая, прижимая к боку поврежденную руку, Клаус доковылял до руин. Охнув от боли, неуклюже подцепил один из испорченных камней. И потащил, на каждом шагу делая перерыв. Он знал, сколько работы ему предстояло, и старался экономить силы.
На ощупь камень почему-то казался теплым.
ФОКУС
Море встретило Кронберга пренебрежительно, даже безразлично, точно знакомство между ними было легким и ни к чему не обязывающим. По бирюзовой поверхности катились белые зигзаги волн, невысоких, но мощных, похожих на костяные гребни, украшающие спину огромного чудовища. Волны врезались в прибрежную полосу и громко фыркали, разбрасывая по песку соленую морскую пену. И отползали с тихим рокочущим шелестом. Они делали это раз за разом, совершенно игнорируя человеческую фигуру, и у Кронберга даже возникло ощущение, что море не замечает его намеренно, подчеркнуто, как не замечают неудобного, явившегося без приглашения, гостя.
Кронберг улыбнулся морю и ощутил на губах знакомый соленый привкус. Утро выдалось прохладным, как часто бывает в здешних местах, оттого море выглядело хмурым, неприветливым, темным. Волны казались тяжеловесными, способными раздавить неосторожно сунувшегося человека. И Кронберг знал, что они действительно на это способны. Надо лишь помочь им обрести подходящую плотность, дать им силу – и тогда море, ворча как огромный зверь, легко сомнет броневую сталь, камень, бетон и дерево…
Кронберг спустился с невысокого обрыва и зашагал по песку к линии прилива. Он специально выбрал эту закрытую крошечную бухту подальше от отеля, чтобы обойтись без лишних зрителей. С этой точки зрения позиция была выбрана крайне удачно. Постояльцы «Виндфлюхтера», тучные уставшие бюргеры и их бледнокожие молодые жены, купались, как правило, на ухоженном пляже возле отеля. Никто из них не стал бы вставать спозаранку и предпринимать долгие пешие прогулки. Не было здесь и местных жителей из Бад-Доберана. Только море, это доисторическое гигантское существо, ворочающееся на своем ложе, грозное даже в спокойствии, видевшее за свою жизнь столько всего, что человек на его фоне был даже не букашкой, а мимолетной пылинкой.
- Привет, - сказал Кронберг морю, как старому приятелю, - Давно не виделись, а?
Кажется, море приветственно рыкнуло в ответ. Может, узнало. Кронберг же узнал его, хотя в последний раз, когда они виделись, море выглядело иначе.
В тот раз оно было серым, как солдатское шерстяное одеяло, мерно колышущимся, тревожным. По его поверхности плыли остро очерченные силуэты стальных громад, состоящих, казалось, из одних лишь орудийных башен, антенн и труб. Серое на сером. И только дым, плотными струями бивший в небо, был угольно-черным, жирным, как дым над горящими городами. Кронберг тогда стоял, впившись потерявшими чувствительность пальцами в ледяной поручень, ему казалось, что он чувствует нарастающую тревогу моря.
Огромный зверь, проживший миллионы лет, тоже ощущал движение на своей поверхности, чувствовал, как неумолимо сближаются хищные стальные силуэты, может, даже чувствовал, как тревожно в их глубине пульсируют по нервам-проводам мысли-приказы.
«Подтверждаю контакт с целью. Цель предварительно опознана как дредноут класса «Куин Элизабет». Вероятно, это «Вэлиент». Главный калибр в полной боевой готовности, готов стрелять по команде…»
Кронберг подошел к линии прибоя и улыбнулся, когда волны жадно схватили его за ноги. Они защекотали его, мигом промочив ноги до самых колен, но быстро поняли, что добыча слишком велика и, разочарованно шелестя, откатились обратно. Вода была холодной, несмотря на летнее время, даже у побережья она заставляла кожу болезненно неметь. Но Кронберг не собирался купаться. Не за этим он так долго шел, выбирая безлюдное место. Он еще раз втянул в себя воздух, пахнущий острой морской солью, разлагающимися водорослями и мокрым песком. Протянул руку вперед, словно для дружеского рукопожатия. И море на миг замерло, пенные шапки волн на мгновенье застыли в своем бесконечном движении, или же Кронбергу так лишь показалось. И еще он ощутил, как в стылой колышущейся туше вдруг родилась крохотная теплая частица, и как эта частица задрожала в такт с биением его сердца.
