Марик Лернер - Восток
— Сколько времени? — спросил он, давя очередной зевок.
— Полпятого, как просили.
— Бди, — приказал Видаль, поднимаясь и застегивая ремень с кобурой на поясе. — Самое паршивое время.
Был он одет в видавшие виды телогрейку, ватные штаны и удобно растоптанные стандартные солдатские сапоги. Зато присутствовал командирский широкий ремень поверх телогрейки с неизменным КР в потертой кобуре и планшет с узким кожаным ремешком. Еще в армию новый образец не попал, а правильный офицер из Пограничного корпуса просто обязан заиметь.
А на голове неизменно лихо заломленная набок новенькая шапка-ушанка, сделанная по специальному заказу монгольскими умельцами. Если бы кто-то ему сказал, что мода так одеваться пошла с Тульчинского и остальных сержантов-фронтовиков, элементарно не имеющих офицерского обмундирования в те годы, он бы крайне удивился. Добровольцы вообще ходили кто в чем горазд и званиями не кичились. В полевых условиях удобно. И не выделяешься со стороны. В бою это полезно.
Он двинулся вдоль наскоро вырытых окопов. Первая команда по прибытии на место была «окопаться». Здесь нельзя по-другому. Только зарывшись в землю, имеешь шанс дать отпор врагу небольшим отрядом. Монголы так и не научились толком бороться с подобными засадами. Мчаться с диким визгом на врага — сколько угодно. А вот к встрече с укрепленной позицией не готовы. Замаскировались на совесть: встретить на марше свинцовым дождичком из пулеметов — и обращаются в бегство. Проблема правильно подловить — степь большая. И пусть солдаты сколько угодно проклинают за спиной, долбя каменистую землю под палящим солнцем. Останутся живы — и нет ничего важнее.
Он спрыгнул в очередной окоп и на дерганье Атарика успокаивающе сообщил:
— Я это. Спокойно.
Тоже счастье подвалило без надлежащей просьбы. Прислали с Руси сразу после училища. Пороху не нюхал, людей не знает. Одно слово — герой. Лучше уж проконтролировать, пока дров не наломал.
Видаль искренне считал нового младшего лейтенанта несмышленышем, даром сам всего на тройку лет старше возрастом. Лучше бы без сомнительного подарка обошелся, но пульвзвод ему дали в усиление, и шесть М-9 дополнительно совсем не лишние.
Заодно и проверка в боевых условиях, чего парень стоит. Он-то лично навидался в свое время. И мятежи, и бандитизм, и стреляли в него вовсе не в шутку. Их курс многое испытал, и треть выпуска осталась на Кавказе в могилах лежать. А кто выжил, смотрели на окружающий мир уже не так, как их ровесники.
Точно так же фронтовики смотрели на не видевших Австрийской — как на детей. Психология очень меняется на войне. Смерть отвратительна, зато заставляет ценить жизнь совсем по-другому. Не мерить ее в денежных купюрах или наличии собственного рысака. Радоваться окружающему миру. Просто потому что ты живешь. И со временем приходит понимание — только там, на войне, и живешь. Уже не хватает остроты.
Кое-кто из его выпуска Ярославского училища ушел из армии — большинство осталось. А кто прогадал, выяснится позднее. Его служба устраивала, и Видаль всерьез рассчитывал однажды обнаружить в вещмешке генеральские погоны вкупе с высшими наградами. Лейтенанта ему дали давно, еще в Ярославле. Одному из первых из старого взвода юнкеров. Старшего заработал уже здесь, в Пограничном корпусе. Уж чем-чем, а званиями их не обделили и шагистикой задним числом не дергали сверх необходимого. Заслужили. Даже сравнялись в званиях с собственными командирами.
Доучиваться пришлось уже в офицерских погонах, и смотрелось это уморительно. На лекциях по тактике они сами преподавателя могли многому научить. Особенно в связи с партизанской войной. И предложение послужить на Востоке скорее обрадовало, чем огорчило. Все лучше, чем в гарнизон, и кругом знакомые. А пограничники или армия — какая разница. Здесь скорее выслужить чин можно. Где опасно, там и ордена со званиями. А Тульчинский своих завсегда помнит.
Недавно ему по секрету сообщили и о представлении на капитана, ушедшем наверх. Двенадцать килограммов золота, найденные в разгромленном караване, кому-то сильно пришлись по душе.
Орден и медаль у него уже были, и заслужил он их не за красивые глаза. За медаль так и вовсе литром крови и куском мяса заплатил, а осколок до сих пор таскал в кармане, никому не показывая. Повезло — Иншалла. Потому и дорожил медалью намного больше ордена. Хотя и тот вручен за дело. Но кровь пахнет по-другому. Особенно своя.
— Как дела?
— Мы готовы, — доложил Атарик.
— Слушай, — привалившись спиной к валуну и шаря в карманах в поиске сигарет, спросил Видаль, — ты таджик? Совсем ведь не похож. Откуда имя такое — Таджмамад?
— Русский я, — сердито заявил Атарик. Его с детства достали дурацким вопросом. — Отец служил в Файзабаде и жену привез оттуда. Я в Заволжье рос и родственников с той стороны два раза в жизни видел. А имя в честь брата матери. Она так захотела. Остальные у нас в семье все сплошь Остромыслы да Словины.
— Да не обижайся ты, просто любопытство замучило. Заметил, родившиеся при Республике и имена другие получают. Новомодные. Ахмеды с Махмудами уже не устраивают. Славорусы толпами ходят…
— Вопрос можно? — дождавшись, пока командир со смаком докурит, спросил Атарик.
— Валяй.
— Откуда уверенность, что они пойдут здесь? Степь большая — кто мешает повернуть?
— Степь большая, да дорога у Джи-ламы одна, — наставительно сообщил старлей. — Обложили его и гонят. Прямо на хвосте сидят. Самолеты постоянно отслеживают и докладывают конной группе. А воды в здешних местах не так чтобы много. Каждый источник на учете. Пойдет другим маршрутом — сдохнут и кони, и люди. Нет у него выхода. Будет уходить в Китай. К нам в гости.
— В смысле?
— Так это вот, — Видаль махнул рукой, показывая на окрестности, — уже не русская Монголия. Китайская. Хотя разницы никакой. Сплошная голая степь.
Он посмотрел на удивленное лицо Атарика и объяснил снисходительно:
— Мы охраняем железную дорогу, так?
— Да.
— А что она не по нашей территории проходит, чхать и растереть. Злобные бандиты, покусившиеся на перевозки, непременно должны быть наказаны. По всей строгости закона. Ты ж не думаешь, что Джи-лама двигается в эту сторону исключительно из любопытства?
— Нет, — оторопело заверил Атарик.
На фоне недавнего заявления о целенаправленном загоне банды именно в эту сторону прозвучало оригинально. Да и полоса ответственности по договору для русских вдоль железной дороги была два километра, а они расположились хорошо если не в тридцати от разрешенных мест. С другой стороны, если подумать, замечательный предлог для оправдания перед китайцами. Вряд ли кто-то не поймет, зато возражать нечего. И ноги бить не пришлось долго. Высадили на полустанке, и всего один переход. В училище регулярно ходили — привычное дело. Не осрамился перед солдатами. Он давно и прочно усвоил от бывалых людей — если пехотинцу выпадает случай проехать на машине, это лишь кажущееся облегчение. Это значит, что где-то горит, возникла необходимость заткнуть дыру и ждать, пока солдаты добредут до нужного места своими усталыми ногами, просто нет времени. А это еще означает большие проблемы. Кто-то наверху чего-то не учел, и расплачиваться за это придется жизнями. Лучше спокойно и не торопясь. Даже если тебя отправили в разведроту. Чести много, дорог будет еще больше.
— А кто он… этот Джи-лама? — поняв, что продолжения не последует, осторожно спросил Атарик.
— Ох-хо-хо, — с высоты своего почти двухлетнего опыта пребывания в Монголии посмотрел свысока старший лейтенант. — Военную подготовку мы проверим непременно практически. На деле. А вот с теоретической у тебя явно сложности. В течение месяца… — он подумал и расщедрился, — …двух подготовишься и проведешь занятия для личного состава взвода по политической и культурной обстановке. Я поприсутствую. Солдаты должны знать, зачем их, собственно, сюда прислали.
Хорошо, хоть не требует язык за неделю выучить, порадовался в душе Атарик. Пока ехал, успел зазубрить одну фразу: «Я не говорю по-монгольски» — «Би монгоолор ярдаггуй». Два «г» подряд — это нечто.
Одновременно рот послушно выдал привычное:
— Так точно!
Спорить с командиром в таких вопросах смерти подобно. Надо будет на базе ребят расспросить. Все лучше, чем книжки неизвестно где разыскивать или тупо пересказывать передовицы из газет.
— Есть бандиты, — задумчиво сообщил Видаль, — есть контрабандисты. С ними все понятно. Они грабят или норовят проскочить незаметно. Мы ловим — они скрываются или отстреливаются. Нормальная жизнь: полицейские — разбойники. Джи-лама идейный. Ему подавай независимость Великой Монголии. И сам по себе странный человек. Когда-то учился на Руси, но не глянулось ему. Простора, — он усмехнулся, — видимо, недоставало. А так личность яркая и увлечь за собой может. Собрал вокруг себя почти пять тысяч человек из разных племен и попытался провозгласить государство. Китайцев всерьез бил, потом к нам полез. Ему важно было признание Богдо-гэгэна.[31] Обломался. Тот хоть и духовный глава, но ссориться с Русью не пожелал.
