Уилбур Смит - Крик дьявола
— Я хочу немного изменить корабль внешне, чтобы он походил на британский тяжелый крейсер.
— Каким образом?
— Фальшивая труба позади радиорубки. Парусина на деревянном каркасе. Маскировка орудийной башни «Х», еще кое-что. Если мы ночью наткнемся на британское блокирующее соединение, это подарит нам несколько минут, которые могут решить исход сражения. — Фон Кляйне продолжил говорить уже на ходу: — Идемте, я покажу вам, о чем речь.
Стараясь идти в ногу с капитаном, Лохткампер сопровождал фон Кляйне в направлении кормы. Они выглядели совершенно негармоничной парой — инженер в мешковатом грязном комбинезоне, с непропорционально длинными ручищами переваливался возле капитана как дрессированная горилла. Фон Кляйне возвышался над ним в кипенно-белой отглаженной тропической форме. Он неторопливо шел, заложив руки за спину, чуть опустив на грудь золотистую бороду и несколько склонившись из-за крутого наклона палубы.
— Когда я смогу отплыть? — стараясь выразиться точнее, продолжал фон Кляйне. — Мне необходимо знать наверняка. Работа на нынешней стадии дает вам возможность ответить на этот вопрос?
Лохткампер помолчал, обдумывая ответ, пока они пробирались бок о бок сквозь толчею матросов и туземных грузчиков.
— К завтрашнему вечеру в котлах будет достигнуто рабочее давление, еще день понадобится для завершения работ на днище судна, плюс еще два дня для наведения порядка и изменения внешнего вида надпалубных надстроек, — вслух прикидывал инженер. Он вскинул голову, фон Кляйне наблюдал за ним. — Четыре дня, — сказал Лохткампер. — С моей стороны все будет готово через четыре дня.
— Четыре дня. Вы уверены?
— Да.
— Четыре дня, — задумчиво повторил фон Кляйне, останавливаясь на полпути. Этим утром он получил из Дар-эс-Салама депешу от губернатора Шее. В ней содержалась информация, полученная из адмиралтейства в Берлине: по данным морской разведки, три дня назад гавань Дурбана покинул караван судов с индийской и южноафриканской пехотой. Пункт назначения не сообщался, однако по всем признакам можно было догадаться, что британцы намерены открыть новый театр военных действий. С участием южноафриканцев кампания в Германской Западной Африке быстро пришла к решительному завершению. Бота со Смэтсом организовали наступление вдоль железных дорог в направлении столицы Виндхука, и последующая капитуляция германской западноафриканской армии создала возможность для переброски южноафриканской армии куда-то еще. Можно было почти не сомневаться, что караван военных кораблей, шедший в данный момент на север вдоль восточного побережья Африки, имел своей целью зайти в один из многочисленных маленьких портов восточноафриканского побережья — возможно, в Тангу или Килву-Квинье, а может, даже и Дар-эс-Салам.
Ему надлежало быть во всех отношениях готовым, прорвав британскую блокаду, уничтожить этот караван.
— Приведение судна в порядок отнимет много времени и потребует немалых трудов: перегрузить склады, запасы снарядов, установить демонтированные орудия…
Лохткампер прервал его размышления:
— Понадобится рабочая сила.
— Я дам указание Фляйшеру привести сюда на работу всех, кто у него есть, — тихо произнес фон Кляйне. — Но через четыре дня мы обязаны быть на ходу. В ночь на тридцатое луна как раз будет нам сопутствовать — вот тогда мы и должны выступить. — Его лик святого был несколько омрачен напряженными раздумьями: опустив золотистую бороду на грудь, капитан размеренно шествовал, формулируя свои планы вслух. — Киллер запрудил протоку. Ему следует начать расчищать ее от мин. Само заграждение можно рассечь в последний момент, течение отнесет его в сторону.
Они дошли до середины крейсера. Фон Кляйне был настолько погружен в свои мысли, что Лохткамперу пришлось взять его за плечо, чтобы вернуть к реальности.
— Аккуратнее, господин капитан.
Фон Кляйне вскинул голову. Они оказались в плотном окружении грузчиков-африканцев — представителей какого-то дикого племени, полностью обнаженных, за исключением грязных кожаных накидок на плечах, с лицами, размалеванными желтой охрой, они таскали на корабль охапки дров, привезенных на катере, который болтался возле борта «Блюхера». Тяжелая вязанка, поднятая краном, раскачивалась футах в двадцати над палубой, и фон Кляйне чуть было не оказался под ней, когда Лохткампер остановил его.
В ожидании, когда уберут груз, фон Кляйне машинально наблюдал за туземцами-грузчиками.
Один из них привлек его внимание: он был выше других, стройнее, без узловатых мускулов. У него были крепкие красивые ноги. Мужчина поднял голову, и фон Кляйне увидел его лицо, тоже отличавшееся от типично африканского — более тонкие черты, менее пухлые губы, более широкий и высокий лоб.
Однако больше всего фон Кляйне поразили его глаза — карие, темно-карие и живые, именно они помешали фон Кляйне вернуться к мыслям о караване судов. Фон Кляйне научился определять, когда его подчиненные были в чем-то виноваты, по их глазам. И ощущение некоей вины мелькнуло во взгляде этого человека. Фон Кляйне лишь на мгновение встретился с ним взглядом, и грузчик, тут же отведя глаза, склонился к вязанке дров. Этот человек чем-то насторожил его, поселил смутное чувство беспокойства. Решив поговорить с ним — допросить его, он направился к нему.
— Капитан! Капитан! — Комиссар Фляйшер, отдуваясь, взобрался с катера по трапу — толстый и потный, он стремился схватить фон Кляйне пухлой лапой за плечо. — Мне надо с вами поговорить, капитан.
— А, комиссар, — прохладно поздоровался фон Кляйне, стараясь избежать пожатий его властной руки. — Одну минуту, я бы хотел…
— Это крайне важно. Младший лейтенант Пруст…
— Секунду, комиссар. — Отпрянув, фон Кляйне намеревался было отвернуться, но не тут-то было — Фляйшер решительно встал перед ним, преградив ему путь.
— Этот Пруст — малодушный сопляк… — И далее последовала пространная кляуза об отсутствии у лейтенанта Пруста должного уважения к персоне комиссара. Он не подчинялся, спорил с герром Фляйшером и дошел до того, что вслух обозвал герра Фляйшера «жирным».
— Я поговорю с Прустом, — коротко ответил фон Кляйне. Суть была настолько банальна, что ему не хотелось продолжать эту тему. Затем рядом вырос инженер Лохткампер, напомнив капитану поговорить с герром комиссаром о выделении последним дополнительных сил для перемещения груза на судне. Они пустились в долгое обсуждение, а в это время грузчики, перетащив дрова к корме, смешались с разношерстной толпой прочих рабочих.
Ощущая дрожь и тошноту, Себастьян вспотел от страха. Он явно почувствовал подозрения немецкого офицера. Эти холодно-голубые глаза прожгли его, словно сухой лед. Согнувшись под тяжестью груза, он пытался преодолеть мощно овладевший им испуг и съежиться до неузнаваемости.
— Он увидел тебя, — шаркая рядом с Себастьяном, прошипел двоюродный брат Мохаммеда.
— Да. — Себастьян согнулся еще сильнее. — Еще смотрит?
Старик глянул через плечо.
— Нет. Он говорит с Мафутой — толстым.
— Хорошо. — У Себастьяна слегка отлегло от сердца. — Нужно вернуться на катер.
— Грузить почти закончили, но надо поговорить с моим братом. Он нас ждет.
Они повернули за орудийные башни. На палубе возвышалась гора дров, аккуратно сложенных и перетянутых канатом. Чернокожие люди толпились вокруг, расстилая над дровами огромный кусок зеленого брезента.
Дойдя до дров, Себастьян с братом Мохаммеда добавили к ним свои вязанки. Затем, как принято в Африке, они остановились передохнуть и поговорить. К ним присоединился отделившийся от общей толпы человек — живенький старичок с жесткой шапочкой поседевших волос, в накидке из шкуры и с футляром для пениса. Брат Мохаммеда уважительно поприветствовал его, и оба отведали нюхательного снадобья.
— Этот человек — мой брат, — сообщил он Себастьяну. — Его зовут Уалака. В молодости он убил льва копьем. Лев был большой, с черной гривой. — Подобная информация показалась Себастьяну несколько неуместной, страх быть обнаруженным делал его рассеянно-нервозным. Повсюду вокруг них были немцы — здоровенные белесые немцы, то и дело гаркавшие приказы, подстегивавшие рабочую силу, наблюдавшие за ними с высокой надпалубной надстройки и расталкивавшие их локтями, освобождая себе проход. Себастьяну было трудно сосредоточиться.
Двое его подельников принялись обсуждать свои семейные дела. Похоже, младшая дочь Уалаки родила замечательного сына, но за время отсутствия Уалаки напавший на деревню леопард убил трех его коз. И радость от рождения внука не могла покрыть горя, испытанного Уалакой от потери коз. Он пребывал в унынии.
— Леопарды — это экскременты мертвых прокаженных, — заявил он, уже готовый как-то развить эту тему, но Себастьян прервал его:
