Наши уже не придут 6 (СИ) - "RedDetonator"
4-й танковой армии, находящейся у Кошице, приказано взять Мишкольц и развивать наступление вглубь Венгрии, а 8-я танковая армия, находящаяся у Жилины, получила приказ идти на Братиславу.
Достойного сопротивления чехословацкая армия оказать не в состоянии, так как этому сильно мешают советские господство в воздухе и тотальное превосходство в артиллерии.
Чехословакии стало не до контрударов по наступающей в Германии Красной Армии — поднят вопрос о существовании…
Ужгород и Мукачево, потерянные в самом начале войны, освобождены, а 11-я танковая армия, при поддержке 115-й и 117-й горнострелковых дивизий, наступает в Трансильвании, уничтожая отчаянно сопротивляющиеся румынские соединения, уцелевшие после разгрома в ходе операции «Скрипач».
«Румыния — это страна, которая уже проиграла», — подумал Борис Михайлович. — «Впрочем, как и Болгария. Удары, что сейчас наносятся по ним — это добивание».
В Болгарии боевые задачи практически выполнены: 22-й танковой армией взяты Плевен и Фердинанд, а горные перевалы по всему фронту на Балканах занимают горнострелковые части Красной Армии. Сопротивления болгары почти не оказывают, так как для них уже всё закончено.
«Как только Красная Армия подходит к какому-либо населённому пункту, голову сразу же поднимают коммунисты и социалисты», — подумал Шапошников. — «Сидели всё это время, готовились…»
Он считал избранную Немировым стратегию неоднозначной — все эти «Кёнигсберг-69», орудующие в ближних тылах противника и занимающиеся откровенным душегубством, а также подпольные ячейки и движения, начинающие действовать в нужный момент.
Это очень эффективно, иногда даже слишком, но Борис Михайлович такую войну не одобрял и не одобряет.
«Это спасает жизни красноармейцев», — вспомнил единственный аргумент, приведённый генералом Немировым. — «С этим даже не поспоришь».
В конце концов, он прав: каждый застреленный, зарезанный, подорванный или отравленный противник — это спасённый красноармеец, который ещё повоюет и приблизит победу.
«София не за горами, а это окончательное поражение Болгарии, отречение короля, учреждение Советов…» — вернулся Шапошников к рапорту. — «Тьфу… Опять политика…»
Ещё один политический момент, который следовало обдумать — Турция.
Верховный Совет СССР воспринял пропуск итальянского флота в Чёрное море как грубое нарушение дипломатических договорённостей.
И теперь Турция находится в очень щекотливом положении: на востоке Красная Армия, с севера неожиданно могучий Черноморский флот, а на западе тоже Красная Армия. Только на юге никого нет, но это помогает слабо.
Президент Инёню затаился, сидит в тишине и надеется, что всё обойдётся, но что-то подсказывало генералу Шапошникову, что Верховный Совет принял всё произошедшее очень близко к сердцу…
«Если бы это было единственное, что Верховный Совет воспринял очень близко к сердцу», — подумал Борис Михайлович. — «Микоян не один раз за последний месяц поднимал вопрос геноцида армянского народа в 1915−16 годах. В Армянской ССР тематика актуальная. Думаю, и это туркам припомнят».
Он вновь поймал себя на мысли, что начинает размышлять, как политик и это ему не понравилось. Он не хотел расставаться с тем простым и понятным маленьким мирком, в котором он жил с первого дня службы ещё в Русской Императорской Армии. Там всё было понятно, кто есть кто — очевидно, ни о какой политике размышлять не приходилось, говорить — тоже, поэтому жизнь там была проще и милее Шапошникову, чем та, которой он живёт сейчас.
Сейчас, пока на фронте нет неразрешимых проблем, есть время думать о политике, следуя совету товарища Немирова, а вот если бы Красная Армия сейчас проигрывала и отступала, у Шапошникова вообще бы не возникла никаких внутренних конфликтов, связанных с политическими вопросами. Так было в Империалистическую войну — он воевал и побеждал, не думая ни о чём отвлечённом.
«Наверное, я просто скучаю по молодости…» — пришёл он к выводу, вновь концентрируясь на тексте рапорта.
Тематика резко перешла к финальной части — Норвегии.
В этой части операции «Фрунзе» задействована 14-я общевойсковая армия, 4-я и 7-я бригады СпН, а также 19-я и 23-я горнострелковые бригады. Поддержку оказывают ВВС СССР, развернувшие аэродромы на границе с Норвегией, а также Северный флот ВМФ СССР.
Ввиду того, что Кригсмарине больше не хотят покидать укреплённые порты и ограничены подводными операциями, Северный флот действует очень смело, пусть иногда и напарывается на вражеские подводные лодки.
Благодаря этой смелости удалось высадить морской десант в районе Киркенеса, пока норвежская армия упорно удерживала печенгскую дорогу. Также в тылы норвежцам был высажен воздушный десант — это был 1-й воздушно-десантный корпус, под командованием генерал-майора Глазунова.
В Германии воздушных десантников не применить, слишком уж сильна система ПВО, а уже сформированный род войск нужно было использовать, поэтому Шапошников решил, что надо всё проверить в относительно безопасных условиях.
Результаты высадки Борис Михайлович оценил очень высоко, но не только он — Верховный Совет тоже был впечатлён, что усилило личный авторитет Шапошникова среди нардепов.
Впервые в истории были применены авиадесантируемые САУ АСУ-57, почти полностью изготовленные из дюралюминия и весящие всего четыре с половиной тонны — сбрасывали их специальные Пе-11.
Для 10–12 тысяч контингента немецко-норвежских войск у Киркенеса, такое количество войск было избыточно, чрезмерно избыточно, но это была «обкатка» воздушно-десантных войск и генерал-майор Глазунов очень просил, чтобы высадился весь корпус, так как очень важно понять перспективность нового рода войск.
«Ну, АСУ-57 точно не сопрут», — подумал Шапошников, вспомнив о ещё одном неприятном инциденте.
Новейшие танки Т-24АМ, прошедшие успешно боевое крещение в Литве, на Западном фронте понесли потери от тяжёлых зенитных орудий Люфтваффе. И четыре экземпляра были очень оперативно утащены немцами себе в тыл.
«Скоро характеристики нового основного боевого танка будет знать весь Вермахт…» — поморщился Шапошников.
Командующий 3-й танковой армии, генерал-лейтенант Василевский, мгновенно получил строгий выговор, сразу же после собственного доклада о собственном промахе. Но генерал Немиров, как говорят, по просьбе товарища Сталина, сразу же снял строгий выговор и велел впредь не реагировать так остро на потерю основных боевых танков, не являющихся сверхсекретными.
«За потерю „Града“ или „Спиралей“, конечно, строгим выговором не отделаться», — подумал генерал армии.
Впрочем, немцы раздобыли и «Град», и «Спираль» — по сообщениям от нелегальной агентуры.
«Ещё одна неоднозначная вещь», — подумал Борис Михайлович.
Когда специальная комиссия разбиралась в подробностях деятельности генерала Немирова, Шапошникова допустили до архивов и он узнал очень многое. Какие-то случайные люди были безжалостно истреблены, зачастую вместе с семьями, производились диверсии на различных производствах, из-за чего погибали случайные рабочие — и всё это задолго до начала войны…
Для себя он решил, что будет относиться к персоне Аркадия Петровича Немирова как к выдающемуся военному гению, ушедшему в политику.
«Политика меняет людей», — пришёл Шапошников к выводу. — «Лучшие офицеры, люди чести, порой вынуждены марать руки и совершать ужасные вещи».
Поэтому он и не хотел влезать в это всё. Ведь и ему, несомненно, придётся мыслить «государственными масштабами». Но это уже после войны.
«Познань», — вернулся он к первым страницам рапорта.
После взятия Познани, Западному фронту откроется дорога на Франкфурт-на-Одере. Это очередной «фестунг», который никак не обойти.
«Двести сорок километров до Берлина», — подсчитал Борис Михайлович. — «До Франкфурта сто шестьдесят километров и восемьдесят до Берлина».
В мирное время, на легковой машине, можно не спеша доехать часа за три, а в военное время этот же путь может занять недели и месяцы…
