Здесь водятся драконы (СИ) - Батыршин Борис Борисович
— Вот уж действительно — тесен мир! — поддакнул Новосельцев. — Надеюсь, он утоп вместе со своими посудинами. Как припомню, сколько они нам крови попортили при Сагалло…
— Да и мы в долгу не остались. — Казанков усмехнулся. — Ну да Бог с ним, мичман. Вы вот что скажите: «Вольта» стреляла по «Байкалу»?
— Не видел. Нет, точно не стреляла, я бы заметил. Я ещё, помнится, удивился — дистанция между судами была всего ничего, кабельтовых двадцать, для орудий «Вольты» пустяк…
— Так, говорите, «Байкал» уходил на зюйд?
— Надо полагать, навстречу нашей эскадре. Но мы за ними пойти, сами понимаете, не могли — волна разошлась под четыре балла, да и уголь был на исходе…
— Понимаю. — кивнул Казанков. — ваши люди, надо думать, сильно устали?
— Не без этого. Проголодались, и ещё москиты… — он хлопнул ладонью себя по шее. — Чисто вампиры, куда там нашим комарикам…
Шея и лоб мичмана, в самом деле, была вся в следах укусов москитов.
— Не вам одному досаждают кровососы, мичман. — сказал Казанков. — Сейчас накормите своих людей, час вам на отдых, унтер покажет вам, где.
Осадчий кивнул.
— Сделаем, вашсокородь. Только тесновато там будет, их вон сколько…
— Ничего, в тесноте, да не в обиде. После шестой склянки, — кавторанг щёлкнул крышкой карманных часов, — да, после шестой склянкиотчаливаем. Надо бы нам темноты дойти до Сайгона. Когда придёт эскадра — непонятно, а туземные лазутчики только что сообщили, что в городе вспыхнул мятеж. Воспользуемся сумятицей, захватим шхуну, буксир или какую посудину каботажную, их там много у пристаней стояло, и пойдём к морю. Ну и осмотримся — может и правда, удастся кого выручить? Жаль ведь людей, перережут их аннамиты, как бог свят, перережут — детей, женщин, всех, до кого доберутся…
Мичман посмотрел на Казанкова с недоумением.
— Да что ж мы сделать-то сможем, Сергей Ильич? Одни, без эскадры?
Казанков прищурился.
— Сколько у вас людей, мичман?
— Со мной полторы дюжины.
— А у меня ещё полдюжины, не считая гребцов-аннамитов.Да ещё картечницы на катерах — неужто совсем уж ничего не сделаем?
* * *
Французская Кохинхина,
Сайгон
О, Серж, мон ами, вы не представляете, как я вам рада! Если бы не вы — эти звери нас растерзали. Сами видите — уже и ворота сломали….
Действительно, правая воротина висела на одной петле; из обломков левой Осадчий пытался соорудить импровизированный станок для картечницы, снятой с катера.
— Мон дье, ещё немного — и они ворвались бы…
Камилла держала Казанкова за рукав обеими руками — костяшки пальцев даже побелели от напряжения. Когда она увидела его — во главе небольшого отряда, разгоняющего повстанцев-аннамитов, со всех сторон обложивших пакгауз — она сначала не поверила своим глазам, а потом кинулась ему на шею.
— Значит, я всё же не ошиблась — там в лодке?
— Я тоже вас заметил, мадам. — ответил Казанков. — Ещё подумал, что мне примерещилось. В самом деле — откуда вы здесь, в этой забытой богом дыре!
— О, это удивительная история, мон дьё, удивительная! — от волнения Камилла сбивалась с русской речи на французскую и обратно. — давайте, я всё вам расскажу! Началось с того, что мы с супругом решили осмотреть раскопки профессора… в Египте. Он отправился в Долину Царей — вы, конечно, слышали об этом поразительном мест? — а я осталась на «Луизе-Марии», почувствовала себя неважно…
И она как бы невзначай провела ладонью по округлившемуся уже животику.
— С удовольствием выслушаю ваш рассказ, мадам. — Казанков осторожно высвободил рукав кителя из пальчиков баронессы. А сейчас — простите великодушно, надо подготовиться к обороне. К сожалению, всё ещё не кончено, аннамиты вот-вот пойдут на приступ…
Но вы же спасёте нас, Серж? — глаза женщины были полны слёз. — вы бы знали, какие это звери! На моих глазах они растерзали французского почтового чиновника вместе с детьми и супругой, а голову его насадили на бамбуковый заострённый шест!
И кивнула на воротный проём, откуда вперемешку с выстрелами нёсся свирепый вой толпы.
— Конечно, баронесса, можете не сомневаться! А сейчас — простите, ради бога, служба…
Похождения Казанкова и его отряда в Сайгоне оказались недолгими. Не успели катера подойти к пирсу и высадить матросов, как их сразу с трёх сторон захлестнули вопящие мятежники. Причём атаковали и с воды, на дюжине разномастных лодчонок — надо полагать, приняв за французское подкрепление, подошедшее на помощь избиваемому европейскому населению города. В определённом смысле это так и было — матросы раскидали атакующих винтовочными залпами в упор, после чего Казанков приказал снять чего Казанков приказал отступать вглубь портового квартала. На пристани они стали бы мишенью для любого аннамита с трофейной французской винтовкой или хоть старым китайским гладкоствольным ружьём, тогда как в лабиринте пакгаузов и узких улочек, заваленных разнообразным хламом, ещё имелся шанс продержаться.
И — не успели они пройти и сотни шагов, как обнаружили большой пакгауз, вокруг которого скопились сотни три вооружённых чем попало аннамитов, а с крыши размахивали платками, шляпами люди явно европейской наружности — многие из них были перемазаны в крови и все, до одного, перепуганы до смерти. И первые, кого увидел Казанков, войдя в пакгауз, были французский офицер в разодранном, залитом кровью морском мундире, и выглядывающая из-за его спины женщина с явными признаками беременности — в ней он после секундного колебания опознал супругу своего старого друга барона Греве, Камиллу.
Картечница была снята с одного из брошенных катеров.Вообще-то, кроме неё, имелись ещё и револьверные орудия системы Гочкис — однако снимать в спешке тяжеленные связки стволов с тумб, волочь их на себе бегом, спотыкаясь, по лабиринтам припортовых улочек, а потом крепить на импровизированной, из проволоки и обломков досок, станине, представлялось делом безнадёжным. Поэтому казанков распорядился расколотить прикладами механизмы Гочкисов, погнуть приводные рукояти, покидать в воду патроны — а с собой взять вот эту, единственную французскую митральезу системы Монтиньи. Сейчас с ней, кроме Осадчего возился и бывший гимназист, уже имевший опыт стрельбы из точно «перечниц» — в Абиссинии, когда он вместе с казаками Ашинова и морскими пластунами Остелецкого оборонял форт Сагалло от солдат французского Иностранного Легиона. Жаль только, подумал Казанков, обойм к этой французской тарахтелке остались только три, и надолго их не хватит…
— Что ж это творится вашсокобродь? — Осадчий кулаком заколотил в казённик картечницы предпоследнюю обойму — Мы же им, чертям косоглазым помогать пришли, а они нас того гляди на ремни порежут? Где же, спрашивается, справедливость?
— Окститесь, унтер! — Казанков невесело хохотнул — Где Кохинхина эта гадская, а где справедливость? А толпе вы ничего не объясните — для них любой европеец враг, колонизатор, и ему следует сделать секим-башка. Будь тут их вожак, этот самый Тхует, или как-бишь-его — может, он их и утихомирил бы. А так — придётся нам самим как-нибудь справляться…
— А что, и справимся! — Осадчий вытащил из-за пояса кинжал-бебут, любимое своё холодное оружие, и положил на бруствер из мешков с рисом — в пакгаузе, где они укрылись, хранилось зерно. — От голода мы тут не помрём, вашсокобродь, вон провианта сколько, а там, глядишь, и наши подоспеют!
— Вашими бы устами, унтер… — Казанков поднялся, поправил заткнутый за пояс матросский абордажный палаш, обмотанный, за неимением ножен, куском брезента. — Вы тут заканчивайте, а я поговорю пока с нашими французскими друзьями. Надо понять, сколько у них оружия, патронов. Аннамиты вот-вот кинутся на приступ, нельзя терять ни минуты!
— Позвольте представить вам, Серж, моего спасителя! — сказала баронесса. Если бы не он — этот мерзавец Бёртон уж не знаю что со мной сделал…
Казанков, закончивший расставлять по постам матросов с «Ахерона» и немногих имеющих оружие гражданских, подсел к табуретом ему послужил поставленный на-попа бочонок, судя по запаху, из-под скверного кохинхинского рома. Француз сидел, привалившись к столбу, поддерживающему крышу пакгауза; из-под свежей повязки на плече (Камилла постаралась, не иначе!) сочилась кровь.