Андрей Ерпылев - Мавзолей для братка
«Может, девок позвать?.. А-а! И так ночью надоели… Что же такое сделать…»
В дверь робко поскреблись.
– Кто там? – недовольно крикнул Харюков.
– Это я. – В комнату просунулась умильная мордочка Сатона, сменившего хозяина так же легко, как тот скатился с «Олимпа». – Разрешите доложить, хозяин…
– Докладывай. – Карьерист плюхнулся в кресло и пригубил вино, почмокав с видом знатока губами.
– Пирамида почти закончена, хозяин. Осталось залить лишь шесть рядов, но они уже такие маленькие, что работники управятся за несколько дней. Места для работы теперь хватает только одной бригаде. Какие будут еще распоряжения насчет остальных?
– Какие? Да никаких. Пусть отдыхают. Только дневной рацион им прикажи урезать на треть. Нечего бездельникам обжорствовать!
– Может быть, отпустить тех, кого пригнали с окрестных деревень? Крестьянам пора собирать урожай, они ропщут…
– Нечего! Потерпит их урожай! Через пару недель начинаем новую стройку.
– Как будет угодно, господин…
– Все у тебя? Убирайся! Да вели подать другого вина, получше этой кислятины!
Харон швырнул тяжеленный кубок в кувшин, разлетевшийся вдребезги.
– И пусть приберут здесь… Чего стоишь? Еще чего-нибудь?
– Не знаю, как и сказать, господин…
– Ну?!!
– Верные люди донесли, что из Царьграда едут важные люди, чтобы проверить, как выполнена работа над новой гробницей. Говорят, что царь-батюшка совсем плох… Это… Комиссия называется.
– Это точно? – Афанасий внезапно почувствовав, как противно заныло под ложечкой. – Ты ничего не напутал?
– Как на духу!
– К черту отдых! – вскочил на ноги харон. – Число работяг на вершине пирамиды удвоить!
– Но…
– Да мне плевать, как они там уместятся! Пусть хоть на одной ноге стоят, но чтобы гробницу завершили за три дня! Нет, за два. Понял?
– Но раствор не схватится…
– Костры жгите! Работать днем и ночью! А всех остальных – на постройку ворот!
– Каких ворот? Ограду ведь еще не начинали делать…
– Ворота в первую очередь! Все! Бегом! Галопом! Рысью! Инженеришку этого ко мне! Как его?.. Оран-Тога!..
* * *Князь Барабашин, глава комиссии по приемке царской гробницы, остановил коня перед громадными, в несколько человеческих ростов, воротами.
«Поистине, неисповедимы пути Твои, Господи! – перекрестился он про себя, благоговейно взирая на арку, плавно закругляющуюся высоко над головами многочисленной свиты. – Похоже, что не врут насчет этого нового строителя…»
Огромная пирамида, сверкающая белыми гранями и сейчас, в полдень, больше всего напоминающая исполинскую сахарную голову, немного не вписывалась в створ ворот, но все равно зрелище было величественным.
«Если построили что-нибудь непотребное, – словно въяве услышал он хриплый голос повелителя, – казни преступников самой страшной казнью, которую только придумали на белом свете…»
«А если…» – это уже его, князя, робкий голос.
«А если это действительно чудо – награди по-царски!..»
Теперь Василий Иванович вертел перед глазами пергамент с царской печатью так и эдак, пытаясь найти хоть малейшее сходство между строением, изображенным там и стоящим перед глазами.
– Кто это делал?
– Я, батюшка, я! – выскочил вперед тщедушный человечек в глиняной маске и пестрых одеждах. – Я, нижайший раб твой, Афонька Харюков, дьяк хоронного приказу!
– Что-то не похож ты на дьяка, – брезгливо поджал и без того узкие губы князь. – Расфуфырился, будто павлин… Почему не по форме одет? Батогов захотел?
– Волей наместника нашего, князя Федора Михайловича Голицына…
– С каких это пор Федька Голицын власть такую взял? В цари метит?
Все присутствующие суетливо закрестились.
– Не могу знать, батюшка князь! – рухнул в ноги коню Барабашина харон, стукнув об землю массивным нагрудным медальоном, висящим на цепочке. – Не вели казнить!..
– Полно, полно… – Василий Иванович и сам понял, что переборщил, и сменил гнев на милость. – Веди, показывай, что ты там настроил-накуролесил…
Но стоило кортежу стронуться, как что-то звонко треснуло, и послышался глухой протяжный звук, похожий на тот, который издает рушащееся под топором дровосека огромное дерево. Первыми почуяли неладное лошади. Умные животные шарахнулись назад и только этим спасли своих седоков от неминуемой гибели.
Гигантская арка треснула точно посредине, и теперь трещина стремительно расширялась. Мгновение, и со страшным грохотом грандиозное сооружение величественно осело, подняв облако едкой оранжево-бурой пыли…
* * *– Повесить мерзавца! – раздраженно шагал из угла в угол князь. – Хлеба неубранные полегли, крестьяне ропщут, каменотесы, оставленные без работы, бунтуют…
Василий Иванович до сих пор не мог откашляться до конца и то и дело перхал в платок бурыми сгустками. А что до испорченного кафтана и собольей шапки…
Совет был собран в здании с видом на пирамиду, которая теперь, без аляповатых ворот перед ней, выглядела еще лучше. Именитые дворяне давным-давно сменили шубы на облегченные кафтаны, но и в них, даже распахнутых до нижних шелковых рубах, пот ручьем струился по спинам не привыкших к жаркому климату людей. Многие с тоской поглядывали на дверь, мечтая очутиться в собственных прохладных покоях с наглухо зашторенными окнами. Престарелый князь Заболоцкий откровенно дремал.
– Точно! – поддержал Барабашина кровожадный Ромодановский. – А еще лучше – на кол его посадить.
– Так и запишем?
– Точно… Точно… Истину говоришь…
– А с этим что делать? – кивнул на окно боярин Годунов, не самый родовитый из собравшихся, но… С ним приходилось считаться.
– А что?
– Да, помнится, царь-батюшка велел наградить за чудо…
Барабашин остановился, будто налетев на стену.
«А он-то откуда знает? Мы же с Иваном Васильевичем вдвоем были? Черт…»
– Второй час сидим, – ласково улыбнулся царский фаворит. – Может, отпустим всех? Помыться с дороги, вздремнуть… А?
Обнадеженные дворяне завозились, зашаркали подошвами, зашептались.
Князь махнул рукой, будто прогоняя муху, и все толпой радостно устремились к дверям, гомоня, как школьники, отпущенные с нудного урока. Остался сидеть и сладко посапывать лишь Семен Григорьевич, удобно примостивший подбородок на сложенных на посохе руках.
– Ступай к себе, Семен Григорьевич! – крикнул прямо в заросшее седым волосом ухо старика охальник Годунов. – Совет окончен! Щи стынут!..
– И как поступим? – спросил Барабашин негласного главу комиссии, когда они наконец остались с глазу на глаз. – Если бы еще не этот проклятый донос… Ведь и не наградишь, и не казнишь. Что посоветуешь, Борис Федорович?
– Как-то раз, – начал тот, задумчиво любуясь снежно-белым треугольником на фоне ярко-синих небес, – когда я еще был воеводой в городишке Бежецке, пришел указ о судьбе одного местного дворянина. Только вот писец-оболтус грамоте был плохо учен и написал: «Казнить нельзя помиловать».
– А в чем суть? – не понял боярин.
– Запятую он позабыл поставить, вот что. Вот и гадай, что там написано было. То ли «Казнить нельзя, помиловать», то ли «Казнить, нельзя помиловать». Понимаешь, какая заковыка? Казнишь, а потом окажется, что беднягу помиловали, – самому не поздоровится. Отпустишь на все четыре стороны, а выяснится, что мерзавца казнить было велено.
– Действительно загадка…
– Но я нашел решение.
– Какое решение?
– Да оставил его в остроге, и дело с концом.
– Надолго?
– Да уж лет пятнадцать, как не воеводствую, – безразлично зевнул Борис Федорович. – Но когда уезжал – тот все еще сидел.
– А нам-то как поступить? Наградить по-царски, а потом – голову с плеч?
– Ничего ты не понял, – с сожалением глянул на непонятливого товарища Годунов. – Есть и другой способ.
– Какой?
– А помнишь, что приближенные бывшего наместника Голицина, которого по царскому указу в железа взяли да на Москву отправили, показали?
– Что гробницу себе царскую под Фивами какими-то построил? Конечно, помню.
– Так вот, ему здешний погост теперь без надобности – и на Руси место найдется, где закопать, но слышал я, что в старину тут такое принято было…
* * *– Объявляю вам высочайшую волю, презренные черви!..
Князь Барабашин, величественный, как сам царь, в своем парчовом кафтане и высокой шапке из сибирских соболей, стукнул посохом о пол.
– За то, что сделали чудо великое, велено наградить вас по-царски…
Стоящие на коленях перед «троном» Афанасий и Такех, изрядно побитые и отсидевшие в полной неизвестности в узилище целую неделю, облегченно вздохнули хором и чуть распрямили согнутые спины. И не так вздохнешь, когда топор, висящий над твоей шеей, вдруг уберут и воткнут в плаху.
– Рады? – саркастически усмехнулся в бороду Василий Иванович.
– Рады, батюшка… Очень, господин…
