Юрий Корчевский - Самоход. «Прощай, Родина!»
Виктор крутил маховик горизонтальной наводки. У него снаряд уже в казеннике, а немцу еще перезаряжаться надо. Но уже второй танк повернул башню, пушка пошла вверх… Нащупывает…
Виктор выстрелил.
Какую-то секунду ничего не происходило, но потом из люков и смотровых щелей танка вырвались мощные языки пламени. Никто из танка не выбрался.
– Ваня, снаряд! – снова крикнул Виктор, показав кулак.
Иван вбросил снаряд в казенник.
– Последний, больше бронебойных нет!
У Виктора мурашки по телу пробежали. Если он сейчас промажет – все, конец. Осколочным снарядом танковую броню не пробьешь, если только гусеницу повредишь.
Он не успел припасть к прицелу. Сильный удар по корпусу, и двигатель заглох. И маховики не вращаются, заклинило.
Виктор повернул голову в сторону Ивана, но тот, весь в крови, лежал на полу рубки.
– Федя, ты жив?
ТПУ не работает?
– Федор, отзовись! – уже закричал Виктор.
Тишина.
Он слез с сиденья, толкнул механика-водителя в плечо, и тот безвольно сполз вниз – вместо лица у него было кровавое месиво.
Надо было срочно покидать машину, пока она не загорелась.
Виктор открыл крышку люка, но по ней сразу ударили пули. Они рикошетировали и отлетали сердитыми шмелями.
Уцелевший танк вел огонь сразу из двух пулеметов – спаренного, который находился в башне, и курсового. Уничтожить экипаж хотели, а из экипажа один только Виктор в живых и остался.
Он спустился на пол рубки, открыл нижний, десантный люк, выбрался наружу и ползком двинулся к корме машины, а потом – за сарай.
Однако немец никак не успокаивался, отомстить хотел. Прозвучал выстрел танковой пушки – осколочным по сараю. Во все стороны полетели доски, куски самана, все затянуло пылью. Под ее густым облаком Виктор и кинулся в сторону.
Разрушив сарай, танкисты могут влепить в самоходку еще снаряд – ведь дыма не видно. Как же он сразу-то не сообразил?
Он моментом забрался в самоходку, схватил дымовую шашку, привел ее в действие и бросил на моторное отделение. Сам же отбежал подальше, благо за дымом танкисты его не видят.
Заревел мотор, залязгали гусеницы – танк пошел по дороге. Он обогнул подбитую «пантеру» и T-III, переехал мост, а атаковать его было нечем… Наших – ни пехоты, ни артиллерии – не видно. Ну, с пехотой и самоходками понятно – из села вышли по приказу отражать контратаку. Но артиллерия где? Не считать же перевернутую «сорокапятку» серьезным прикрытием? А ведь даже один немецкий танк, не встречая сопротивления, может наделать много бед. В селе – ремонтная база, за селом – медсанбат, наверное, другие тыловые службы есть, и это – не считая мирных жителей. Только вот серьезного оружия, которое могло бы остановить танк, нет.
Танк прошел мимо «сорокапятки», прямо по трупам советских пушкарей. Он уже удалялся по дороге, периодически останавливаясь, и стрелял из пушки и пулеметов по каким-то целям.
Виктор, прячась в придорожном кювете, побежал к «сорокапятке». У артиллеристов из противотанковых батарей должны быть гранаты, положены – и оборонительные Ф-1 и противотанковые. Не особо надеялся: если положено, это еще не значит, что есть.
Однако его ждало полное разочарование – ни гранатных сумок, ни ящика с гранатами.
А танк уже метров на триста вперед ушел. Сообщит по рации, что дорога свободна, и хлынут сюда мотоциклисты, бронетранспортеры с пехотой. Займут село, а потом снова придется выбивать их оттуда, потери нести.
В отчаянии он бросил взгляд на пушку. На станине вмятины, но ствол и прицел были целы. Пожалуй, стоит попробовать поставить пушку на колеса и развернуть. «Сорокапятка» легкая, с дивизионной ЗИС-3 такой фокус не прошел бы.
Виктор уперся спиной в колесо, которое смотрело вверх, а ногами – в булыжники. Аж в позвоночнике затрещало!
Но пушка поддалась, грохнувшись на оба колеса, а Виктор сразу упал в кювет – вдруг немецкие танкисты увидели движение сзади? Но нет, танк по-прежнему стрелял из пулемета, и на Виктора – ноль внимания. Да и зачем им назад смотреть? Самоходка русская подбита, дымит. Пушка перевернута, расчет мертв.
Выждав пару минут, Виктор выбрался к пушке. Эта техника была ему знакома, с такой же, лицензионной немецкой, только калибром 37 мм, он начинал свою войну.
Так, беглый осмотр. Затвор работает, прицел на месте, оптика не разбита. А снаряды в кювете, целых четыре ящика. Но ему и не надо столько. Если он подобьет танк с первого выстрела, что вполне вероятно, поскольку немец к нему кормой повернут – так удача воинская. А промажет – второго шанса немецкие танкисты ему не дадут, развернут башню и шарахнут из пушки.
Виктор вытащил из ящика снаряд и загнал его в казенник. Затвор закрылся сам, и Виктор припал к прицелу. Корма с выхлопной трубой – как на ладони. Пальцы мелко дрожали на маховике наводки. Все, пора! Он задержал дыхание и нажал пальцем кнопку спуска в центре маховика. Выстрел!
Виктор поднял голову. Снаряд угодил точно в корму – он видел просверк искр на броне.
Из танка потек огненный ручеек, видимо – был поврежден бензопровод, и через пару секунд вспыхнул весь танк. Огонь охватил его мгновенно.
Распахнулись люки – танкисты покидали машины. Один сразу вспыхнул, и, упав на землю, стал кататься, пытаясь сбить пламя.
А, не понравилось? В порыве злобы Виктор метнулся к ящикам, нашел осколочный снаряд. Сейчас он экипаж уничтожит, как они его хотели убить, обстреливая из пулеметов. Он припал к прицелу.
Что за кино? Вместо горящего танка в прицеле – деревянная мишень, как на полигоне.
Еще не в силах осознать произошедшие перемены, он выпрямился, повернулся назад. Перед его взором – сержант, командир орудия. Да и пушка – уже знакомая МТ-12, а не «сорокапятка».
По привычке Виктор скомандовал командирским голосом, как привык уже:
– Сержант, ко мне!
Сержант сначала кинулся, услышав приказ, но потом остановился:
– Ты как, салага, с «дедушкой» разговариваешь?
«Дедушками» или «дедами» в армии называли старослужащих срочной службы, кому до дембеля было рукой подать.
– Да я тебе…
Но Виктор уже повернулся к нему лицом, и сержант застыл с открытым ртом: на Викторе – гимнастерка старого, военного образца, а на ней – медали и ордена. Да и сам Виктор смотрится вовсе не салагой – на фронте рано взрослеют, а настоящим командиром – с жестким взглядом и волевым лицом.
