Евгений Токтаев - Орлы над пропастью
Сулла не посчитал нужным беседовать с Архелаем с глазу на глаз. В шатре, помимо полководцев присутствовали два его легата: Мурена и Гортензий. Стратег возразить не осмелился. Сулла и легаты расселись за столом на походных стульях, такой же предложили и "гостю". Он расположился напротив. Как обвиняемый перед судом.
— Итак, ты предлагаешь мир, Архелай? — начал Сулла.
Стратег кивнул.
— Разве ты уполномочен обсуждать условия мира? Я полагаю, мы можем обговорить лишь сдачу твоей армии. Если от нее что-то осталось.
Архелай прокашлялся.
— Ты болен?
— Простыл немного, Осенние ветра.
— Я прикажу, чтобы мой личный врач осмотрел тебя.
— Благодарю, не думаю, что это стоит твоего беспокойства.
— Позволь мне решать. Ты же не военнопленный, ты — гость. И посол. Я правильно понимаю?
— Да, Сулла, я хочу обговорить условия мира. Я буду говорить от имени моего царя. Хотя, разумеется, в известных рамках.
— Что же, рад слышать, продолжай.
Стратег кашлянул снова, помолчал немного, собираясь с мыслями.
— Ты победил. Мои войска полностью повержены. Мы сдаемся. Мы согласны заплатить контрибуцию, которую ты назначишь. Мы не будем возражать, если ты оставишь в Элладе свои гарнизоны, сколько захочешь. Мы не претендуем на Элладу.
— Взамен?
— Взамен ты соглашаешься не иметь претензий в Азии.
Легаты зароптали. Сулла вскочил, вышел из-за стола и прошелся рядом с сидящим Архелаем, заложив руки за спину. Его губы были поджаты, как у обиженного ребенка, подбородок выпятился вперед.
— Какая наглость! — наконец выдохнул римлянин.
— Тебе мало? — удивленно спросил Архелай, — назови свою цену.
Сулла, меривший шатер широкими шагами, резко остановился.
— Ты еще будешь торговаться со мной, как на рынке?! В моей власти развесить всех вас на крестах, вдоль дороги, которую строят мои люди. Или на колы посадить, как любят делать фракийцы!
— Ты только что назвал меня гостем, — спокойно ответил стратег.
Сулла промолчал, сверкая молниями из глаз.
— Чем плохо наше предложение? — спросил Архелай, — разве нет у тебя других дел? Твоя родина, как мне известно, захвачена твоими же политическим противниками. Я полагал, что тебе не терпится разделаться с ними. Мы предлагаем тебе не только контрибуцию, но и наши войска, которых, поверь у нас еще немало в Азии. Понтийские воины помогут тебе разбить твоих врагов. Ты даже можешь стать царем.
— Царем?! — воскликнул Сулла. Лицо его побагровело.
— Корнелий... — осторожно подал голос встревоженный Мурена.
Сулла кинул на него взгляд, потом посмотрел на Архелая.
— Я предлагаю тебе, стратег, иное. Переходи на нашу сторону, стань другом Рима. Мы поможем тебе свергнуть Митридата, который тянет Понт и завоеванные им страны в бездонную пучину войны. Ты мог бы принести мир всем этим землям.
Архелай помрачнел.
— Я не стану предателем.
— Так, значит, ты, Архелай, каппадокиец и раб, или, если угодно, друг царя-варвара, не соглашаешься на постыдное дело даже ради таких великих благ, а со мною, Суллою, римским полководцем, смеешь заводить разговор о предательстве? Будто ты не тот самый Архелай, что бежал от Херонеи с горсткой солдат, уцелевших от многотысячного войска, два дня прятался в Орхоменских болотах и завалил все дороги Беотии трупами своих людей![110]
Стратег повесил голову.
— Прости меня.
Сулла нависал над ним, как Олимпийский бог над ничтожным смертным.
— Вот мои условия: ты передашь нам все свои корабли, с припасами, снаряжением, а так же гребцами, которых мы будем считать военнопленными и используем по собственному разумению. Понт заплатит контрибуцию в две тысячи талантов[111]. Митридат уйдет из нашей провинции Азия и Пафлагонии. Вернет Вифинию Никомеду, откажется от Каппадокии в пользу Ариобарзана. Мы же милостиво оставляем ему прочие владения и нарекаем другом и союзником Рима.
Архелай побледнел.
— Не чрезмерные требования? — участливо поинтересовался Сулла.
— Н-нет, — стратег довольно быстро овладел собой, — мне кажется, нет. Но я не могу гарантировать, что с ними согласится царь.
— Отправь гонца к царю.
Архелай встал.
— Я так и поступлю.
— Советую не откладывать, — закончил переговоры Сулла.
Глава 16
Прошедший дождь не оставил ни единого шанса обойтись валяющимся на земле сушняком. Все, что можно подобрать с земли, сырое едва ли не насквозь и, весьма вероятно, не загорелось бы даже в горне кузни. Побродив немного по бурелому в поисках сухой стволины на корню, пару раз поскользнувшись на склонах оврага, Алатрион весь вымок и перемазался в грязи. Здесь хватало мертвых деревьев, но ему не хотелось рубить толстую лесину. Одного человека ночью обогреть — избыточно. Наконец, нашел подходящую, в охват двух ладоней, сухую сосну, с осыпавшейся корой и полуголыми ветками. Поплевал на руки, перехватил поудобнее топор, размахнулся. Мокрый, кажущийся безжизненным, лес вздрогнул.
Пилы не было, топором возиться пришлось долго. Давненько не ночевал костоправ в лесу, привык к городам... Нащепив лучины, Алатрион сложил ее шатерком. Покопался в мешке, нашарил огарок свечи, трут, кремень и кресало. Свечу поставил внутрь шатерка, высек огонь. Заплясал огонек, но щепки еще долго не хотели заниматься. Сыро. Наконец, изрядно надымив, костоправ был вознагражден. Костер разгорелся, согласившись на предложенную не слишком привлекательную пищу. Теперь можно и обогреться, просушиться.
Поужинав куском вяленного мяса и головкой сыра, с которой пришлось срезать подозрительную зеленоватую корку, костоправ заполз под облюбованную ель, стоящую на берегу небольшого горного озерка. Тяжелые ветви спускались до самой земли, образуя колючий шатер. Внутри не так сыро. Костоправ нарубил лапника, расстелил поверх войлочную скатку и улегся, завернувшись в плащ. Стемнело. Стреноженный конь беспокойно подергивал ушами, тихонько фыркал.
"Извини, друг, тебя к себе пригласить не могу, сам еле помещаюсь".
Сон все не приходил, однако и стройности мыслей уже не было. Прошедшее, грядущее, все смешалось. Алатрион хотел сосредоточиться на предстоящих делах, обдумать все еще раз, как следует, но из головы никак не хотел уходить прощальный разговор с Ганником.
— Ты все еще следуешь за мной, дружище?
— Следую. Разве у тебя есть сомнения?
— Тебя уже пытались из-за меня прирезать. Останешься — попробуют еще не раз и не два.
— Хочешь меня прогнать? Верно, конечно. Кому нужен телохранитель, которого приходится выручать из всякой передряги.
— Не говори глупостей. Ты хороший телохранитель. Как положено хорошему телохранителю принимаешь нападки врагов на себя. Дело не в том, что я вполне способен справиться со всякими головорезами — мне как раз нужен человек, на которого обратят внимание и попытаются убрать в первую очередь, который позволит мне сделать дело, не отвлекаясь.
— И которым можно пожертвовать.
Алатрион некоторое время молчал, глядя прямо в глаза Ганнику. Галл взгляда не отводил.
— Да. Которым можно пожертвовать.
— Ну что же. Работа по мне. Куда бы я еще подался? Я рад, что ты откровенен со мной, друг Аппий.
— Ты уверен, что я до конца откровенен?
Ганник усмехнулся.
— Не до конца, но я же и свои глаза имею. Вижу, кто ты и чем занимаешься.
— Уверен, что видишь?
— Ты еще меньший римлянин, чем я. Ты — лазутчик Митридата. Я прекрасно понимаю, что у тебя более чем достаточно причин таиться. Хочешь быть Аппием, римским костоправом — будь. Меня это устраивает. Любить Рим мне особенно не за что, так что я готов послужить хоть Митридату, хоть самому Рогатому[112].
Теперь пришла очередь Алатриону улыбнуться.
— Поминаешь Рогатого? Я думал, вы инсубры, совсем латинизировались. Напрасно себя в живые покойники записал, ты не гладиатор какой-нибудь. А насчет Митридата... Ты сделал не совсем правильные выводы, хотя и от истины не далек. Я не служу Митридату. Я вообще никому не служу. Но кое в чем я Понту действительно помогаю. В данный момент.
— Даже так?
— Даже так. Мне действительно нужна твоя помощь, Ганник. Но не в качестве моего телохранителя. Мне нужен телохранитель, но не для себя, а для другого человека.
— Кто он?
— Она. Ты уже видел ее. Хозяйка дома, где мы нашли ночлег в Риме. Ее зовут Ливия.
— Она в опасности?
— Сейчас скорее нет, чем да, но, судя по самнитскому благоразумию, дела пойдут скверно и тогда она окажется в опасности. Защитить ее некому, я буду далеко. Она очень нужна мне.
— Так поездка в Беневент была...
— Проверкой. Ты все понял правильно, дружище. Здесь, в Италии, совсем мало людей, кому я мог бы доверять. И ты один из них.
— Значит, мы расстанемся? Куда же отправишься ты?
— Во Фракию, а там, куда кривая вывезет.
