Р. Скотт Бэккер - Воин Доброй Удачи
– Но ты склоняешься к этой мысли.
– Боюсь, мой брат не вполне доверяет мне.
– Потому что он о чем-то знает, не так ли? Ему ведома тайна нашей крови.
– Возможно.
– Он знает тебя, знает тебя лучше, чем ты сам.
– Возможно.
– И он узрел проблеск крамолы, огонек, готовый разгореться при благоприятных обстоятельствах.
– Возможно.
– И они уже наступили?
– Нет.
Раздался смех.
– Но, Святейший дядя, они уже наступили, совершенно точно!
– Я не понима…
– Лжец! – вскрикнул человек со всклокоченными волосами.
Шрайя только моргнул. Его лицо омывал колышущийся оранжевый свет. Майтанет по-дуниански внимательно разглядывал Инрилатаса, его взгляд будто потрескивал, как угли в костре. Тысячу раз Келмомас видел этот профиль если не во плоти, то вышитым на знаменах. Высокие скулы, зрелое лицо, волевой подбородок, который угадывался, несмотря на густую бороду.
«Он первая воистину сложная загадка, – прошептал голос. – Нужно быть осторожней».
Глаза Инрилатаса блестели во мраке. Он уселся, как прежде, его цепи повисли дугами над полом. Если пристальное изучение и смутило его, то он не подавал виду.
– Скажи, Святейший дядя. Сколько детей было у деда?
– Шесть, – ответил шрайя. Теперь в обмене репликами господствовала бесстрастная лаконичность, словно они истратили все условности, которыми пользовались в общении с обычными людьми.
– Были среди них похожие на меня?
Секундная заминка.
– Понятия не имею. Он топил их при первых же проявлениях странностей.
– А ты был единственным, кто проявлял… уравновешенность?
– Да.
– Значит, дед… Он бы меня утопил?
– Вне всякого сомнения.
Придирчивый осмотр дунианина, не заботящегося ни о достоинстве, ни о такте. Место действия заполняли слепые и нищие, а он вместе со своей семьей были единственными актерами на сцене. Они играли, как слепцы, – подталкивая друг друга, сочувствуя, расхваливая один другого, – просто потому, что вели слепцов. Только соперничая друг с другом, понял принц-империал, они могли расчистить пространство и играть свою роль в чистейшей, утонченнейшей форме.
– Тогда почему, – спросил Инрилатас, – ты считаешь, что отец пощадил меня?
Шрайя Тысячи Храмов пожал плечами:
– Потому что над ним Око Мира.
– Не из-за матери?
– Она наблюдает вместе с остальными.
– Но ты этому не веришь.
– Тогда просвети меня, Инрилатас. Что я думаю?
– Ты считаешь, что мать компрометирует отца.
Очередное секундное замешательство. Взгляд Майтанета то сосредотачивался, то становился рассеянным.
Инрилатас воспользовался удобным случаем.
– Ты считаешь, что мать притупила стремление отца идти по Кратчайшему Пути, потому он шел извилистыми дорогами, чтобы угодить ей, тогда как ему следовало бы держаться непримиримой прямоты Мысли Тысячи Покровов.
Вновь Святейший шрайя Тысячи Храмов дрогнул. Похоже, Инрилатас нащупал нить. Возможно, с дяди удастся сорвать маску…
Пожалуй, Майтанету следовало бы казаться слабее в своем маленьком племени.
– Кто тебе такое сказал? – спросил дядя с нажимом.
Инрилатас пропустил его вспышку мимо ушей.
– Ты считаешь, что отец рискует всем миром ради императрицы – ради абсурдной любви!
– Это ее слова? Она рассказала тебе о Мысли Тысячи Покровов?
– А ты понимаешь меня, – заметил обнаженный юноша. – Тот факт, что меня решили посадить в клетку, а не утопить, несмотря на самое яркое проявление безумия.
И опять Келмомас заметил, что взгляд дяди стал рассеянным, и вновь сосредоточился – внешнее проявление Транса Вероятности. Несправедливо, подумал он. Это ему следовало бы родиться таким одаренным, чтобы отказаться от необходимой подготовки, в результате которой можно выковать настоящее оружие. Какая польза от отца, если он так долго позволяет ему делать ошибки? Как мог аспект-император быть для сына кем-то еще, кроме как величайшей угрозой, величайшим врагом, когда он всегда видел глубже, гораздо глубже?
– Боюсь, что так… – проговорил шрайя. – Допустим. Но если ты это видишь, Инрилатас, тогда и отец это разглядел, причем гораздо более полно. И если он не заметил никакого подстрекательства к мятежу, почему ты этим озабочен?
В очередной раз дядя попытался взять инициативу в свои руки. И опять Инрилатас просто проигнорировал его слова и продолжил задавать свои вопросы.
– Скажи мне, дядя, как ты собираешься меня убить, когда захватишь власть?
– Оставь эти трюки, Инрилатас. Эту тактику… Они работают, когда их скрывают. Я вижу не меньше твоего.
– Странно, не правда ли, дядя? Мы, дуниане, при всех своих талантах, не можем поговорить?
– Мы говорим сейчас.
Инрилатас рассмеялся этим словам, вновь опустив заросшую щетиной щеку на колени.
– Как же это получается, если мы имеем в виду совсем не то?
– Ты…
– А что бы, по твоему мнению, Люди сделали, если бы увидели нас? Если бы постигли способ, которым мы сбрасываем их, словно одежду?
Майтанет пожал плечами.
– А что сделает какой-нибудь неразумный ребенок, если все смогут видеть твоего отца насквозь?
Инрилатас улыбнулся.
– Это зависит от отца… Вот ответ, которого ты ждал от меня.
– Нет. Это и есть ответ.
Опять смех, точь-в-точь как у аспект-императора, от которого по телу побежали мурашки.
– Ты и вправду думаешь, что мы, дуниане, чем-то отличаемся? Что одни из нас, подобно отцам, могут быть хорошими, а другие – плохими?
– Именно так, – ответил Майтанет.
Что-то словно опутывает брата, решил Келмомас. Как он лениво склоняет голову, выгибает руки в запястьях, раскачивается на пятках, словно неловкий, изнеженный мальчик, – ложное впечатление. Чем невиннее он кажется, тем смертоноснее становится.
«Все это просто спектакль», – предупредил внутренний голос.
Инрилатас шутил, но и в самом деле подразумевал совсем не то, что говорил.
– Да, у нас свои странности, я соглашусь с тобой, – сказал он. – Смесь силы и слабостей. Но в итоге мы все страдаем одним и тем же чудесным недугом: рефлексией. Когда другие нагромождают мысли одна на другую и падают вперед, как слепые, мы размышляем. Одна мысль цепляется за другую, как голодная собака, что гонится за лакомым куском. Ход размышлений обычных людей напоминает походку пьяного: они спотыкаются, шатаются из стороны в сторону, бесчувственные к своим недолговечным корням, а мы распутываем, вносим ясность. Играем на них, как на инструментах, извлекая из струн мелодии любви и славы, которые они считают своими собственными!
Что-то вот-вот произойдет.
Келмомас невольно подался вперед, настолько страстным было ожидание. Когда? Когда же?
– Мы все лжем, дядя. Все, все время. Это дар рефлексии.
– Они делают свой выбор, – возразил Майтанет.
– Прошу тебя, дядя. Ты должен отвечать мне, как перед отцом. Я вижу все твое вранье, будь оно простым или искусным. Никакой выбор в нашем присутствии невозможен. Никогда. Ты сам это знаешь. Единственная свобода существует выше.
– Ну что ж, очень хорошо, – ответил Святейший шрайя. – Я устал от твоей философии, Инрилатас. Ты мне отвратителен. Боюсь, весь этот ритуал говорит лишь о слабости твоей матери.
– Матери? – воскликнул старший брат. – Полагаешь, все это устроила она?
Очередное секундное смятение, трещинка в фальшивой маске.
«Что-то не так», – прошептал голос.
– А кто же, если не она? – спросил шрайя Тысячи Храмов.
Инрилатас нахмурился и одновременно улыбнулся, явно переигрывая. Высоко подняв брови, он посмотрел на младшего брата…
– Келмомас? – переспросил Майтанет, не с недоверием, свойственным людям, а с бесстрастием дунианина.
Инрилатас, не отрываясь, смотрел на юного принца-империала, словно на щенка, брошенного в реку…
Бедный мальчик.
– Тысячи слов и намеков обрушиваются на них в этих стенах и за их пределами, – проговорил молодой человек. – Но поскольку их память не в состоянии удержать их все, они забывают, и им остается только надеяться на лучшее и подозревать худшее, а не предпринимать какие-то действия. Мама всегда любила тебя, дядя, считая тебя более человечным, чем отец, – иллюзия, которую ты долго и упорно поддерживал. А теперь вдруг, когда она особенно остро нуждается в твоем совете, она испугалась и возненавидела тебя.
– Это дело рук Келмомаса?
– Он не тот, кем кажется, дядя.
Майтанет взглянул на мальчика, который стоял рядом с ним неподвижно, будто щит, и снова повернулся к Инрилатасу. Келмомас не знал, что страшнее: unscalable черты дядиного лица или внезапное предательство Инрилатаса.
– Я подозревал это, – сказал шрайя.
«Скажи что-нибудь…» – твердил внутренний голос.
Инрилатас покачал головой, словно расстроенный каким-то трагическим фактом.
– Безумный, как и все мы, вечный источник бед для матери, он, мне кажется, самый худший из нас.
– Ты, конечно,…
