Кристоф Оно-ди-Био - Бездна
– Мы идем на катер. Я понесу коробки, а вы мне светите.
Мостки скрипели у нас под ногами. Марен сложил принесенное на палубе; следом подоспел Брахим с тачкой, на которой стояли три алюминиевых баллона. Он ловко перенес их на подставку, потом отвязал причальные канаты. Марен завел мотор. На сей раз ни рева, ни кипящей пены: суденышко бесшумно, как призрак, заскользило по воде к буйкам, огораживающим бухту. И только миновав их, Марен включил мотор на полную мощность.
Его черно-белая куфия развевалась под ветром, дувшим со стороны моря. Корма катера мерно шлепалась о воду, перебивая монотонное жужжание винтов.
Минут через пятнадцать я увидел над водой коралловый риф. В лунном свете эта живая стена слабо фосфоресцировала. Волны набегали на звездчатые выступы и растекались по узким лабиринтам между ними, оставляя на кораллах причудливые пенные узоры. Сцилла и Харибда. Катер замедлил ход. Брахим натянул ласты, прошел на нос и прыгнул в воду. Я увидел его в свете фонаря, который он держал в одной руке; другой он привязывал катер к большому бакену, качавшемуся на волнах и, видимо, прикрепленному к «мертвому» якорю, скорее всего, к бетонному блоку на дне. Зафиксировав канат, он поплыл в нашу сторону – я следил за ним по свету фонаря, – нырнул под катер, привязал его с другой стороны к такому же бакену и после этого поднялся на борт. Марен выключил мотор, и я услышал скрип натянувшихся канатов. А потом настала тишина, нарушаемая только плеском волн, озаренных молочным лунным светом. Море, одно только море вокруг. И я был в его власти – если бы он захотел избавиться от меня.
– Одеваемся, – скомандовал он.
Сняв куфию и шорты, он натянул свой костюм прямо на голое тело. Я увидел его выпуклые, мощные мускулы. И подумал о Пас. Да, мне до него далеко.
Костюм был холодный – такое впечатление, будто влезаешь в гроб, сделанный по мерке. Марен закрепил баллон у меня на жилете. Брахим вынул еще несколько фонарей и протянул один мне. Моя рука дрожала, и Марен это заметил.
– Запомните самое главное: вы не должны бояться. Учащенное сердцебиение сопровождается электромагнитными импульсами, которые акулы моментально улавливают. В животном мире у них самая высокая восприимчивость к таким сигналам.
Мысль об акулах в этом ночном мраке повергла меня в панику. Я взглянул на черную воду. Господи, сколько отвратительных тварей шныряет там, внизу! Пас решилась на это – и погибла. Это же сущее безумие – повторять ее ошибку.
Марен объяснил, что нам предстоит погружение на шесть, максимум на восемь метров. На дне я должен встать на колени, как во время моего «крещения». И дышать спокойно, ничего не опасаясь. Внизу есть скальные выступы, за которые я смогу держаться, но нужно внимательно смотреть, к чему я прикасаюсь. И добавил, что зрелище меня впечатлит: видимость небольшая, но у нас есть фонари. Сейчас у рыб время охоты, и пусть я не удивляюсь, если они начнут метаться как безумные. Опекать меня будет Брахим, он поможет мне достичь дна, закрепиться на глубине и проследит, чтобы со мной ничего не случилось. Брахим возьмет с собой «фару» – сверхмощный фонарь, который нужно направлять в его сторону, но не на него самого. Иначе они не появятся.
Меня душил страх, а тесный комбинезон намертво стягивал тело. Температура воздуха была не ниже двадцати пяти градусов, но меня трясло все сильнее.
– Еще не поздно вернуться, – сказал Марен.
Я покачал головой:
– Нет, я хочу знать. А она… она боялась?
– Она ничего не боялась, – ответил он и, помолчав, добавил: – Хотя, может, и следовало бы.
Он поплевал в свою маску, проверил фонарь. Брахим помог мне натянуть жилет, приладил баллон. И мы, все трое, направились к площадке на корме. Ночное небо раскинуло над нами роскошный бархатный покров с тысячами крошечных звездных проколов. Море – черный плещущий бульон, в котором кипела неведомая жизнь, – наводило ужас.
Брахим, уже в полном облачении, протянул Марену нечто вроде сумки для клюшек; тот повесил ее на плечо и, прижав к себе фонарь, шагнул в пустоту. Его тело ушло в глубину и почти сразу же вынырнуло.
Брахим знаком показал, что теперь моя очередь. Он поддул мой жилет, протянул фонарь и сказал: «Yallah!» Я сунул в рот загубник и полетел вниз.
Мне казалось, что я падаю в темный колодец. Вокруг была невидимая вода, жидкий ледяной мрак, проникавший внутрь костюма. Но тут сработал регулятор, выбросив меня обратно на поверхность.
– В порядке? – спросил Марен.
Я только и смог что кивнуть. Брахим прыгнул с катера, обдав нас фонтаном брызг. Его «фара», направленная вниз, казалась подводной луной, сестрой той, что сияла в небе. Еще один дуализм мироздания.
Мы держались на воде, у подножия рифа, как три буйка. Я мог лишь надеяться, что катер надежно закреплен.
– Ты готов? Тогда страви воздух из жилета, и потихоньку начнем спуск. Следи за давлением в ушах и регулируй его. Вы с Брахимом должны держаться от меня на расстоянии. Будете смотреть издали.
Он поднял трубку над головой, нажал на кнопку и исчез в волнах.
Тоническая неподвижность
Мы опускались на дно.
Медленно, в черном бульоне, пронизанном лучами наших фонарей. Дыхание мое наладилось само по себе, несомненно благодаря темноте, которую я мысленно пытался связать с покоем. Брахим сжимал мою руку, и я мало-помалу проникся к нему доверием. Мне не терпелось наконец-то узнать правду, увидеть то, что видела Пас, а для этого необходимо было удержаться от паники. Я слышал собственное дыхание, гораздо более уверенное, чем во время дневных погружений: долгий, сильный, почти судорожный вдох, словно я втягивал воздух через длинную соломинку откуда-то издалека, чередовался с выдохом, более легким, более естественным, порождавшим десятки пузырьков, которые с громким шипением, точно в открытой бутылке с минеральной водой, взлетали вверх и лопались там. Шумные звуки дыхания рождали в воображении образы то космонавта, который покидает свой модуль и шагает по лунной поверхности, то старика на больничной койке, которого связывает с жизнью только кислородная маска. Как и они, я полностью зависел от узкого шланга, подсоединенного к баллону с дыхательной смесью. Жизнь поступала ко мне тоненьким ручейком через эту полую трубку; обрезать ее значило отсечь меня от жизни.
Чем ниже мы спускались, тем чаще приходилось зажимать нос и выдыхать воздух, чтобы нормализовать давление, терзавшее барабанные перепонки. Подводный пейзаж и пугал, и восхищал. Луч фонаря Брахима скользил по коралловой стене, выхватывая из мрака гигантские колышущиеся папоротники и мадрепоровые плиты невероятной ширины, – казалось, они ждут только появления гостей, чтобы начать грандиозный пир великанов. Я шевелил ластами так осторожно, как будто мы находились в посудной лавке, боясь задеть и разрушить какое-нибудь из этих чудес природы. Щупальца анемонов изгибались, как руки индийских танцовщиц; приглядевшись, можно было различить среди них оцепеневших рыб. И вдруг все завертелось, замельтешило: в луче свете со дна взметнулось облако планктона, и полчища рыб ринулись в расщелины утесов, одетых в красные и сиреневые мхи, у добычи было явно мало шансов ускользнуть. Вот промелькнули три рыбы-зебры: хищницы со встопорщенными плавниками вышли на охоту. Но самое невероятное, что вся эта суета сопровождалась звуками – неумолчным стрекотанием, которого я не слышал во время дневных погружений. Брахим по-прежнему держал мою руку; я бы, наверное, умер, если бы он ее отпустил. Я не спускал глаз с широкого луча, пробивающего тьму. Впереди плыл Марен. Вот он исчез за скальным выступом, и я испуганно вздрогнул. Но тут же понял, что скала просто закругляется. Миг спустя Марен появился снова, но теперь он словно парил над плоской подводной террасой. Брахим потянул меня вниз, и я вдруг ощутил под ногами дно. Он знаком велел мне опуститься на колени, потом, зайдя сзади, обхватил за талию и придавил ногами ко дну мои ласты, не давая двинуться с места. Я замер в позе заложника. И попытался выровнять дыхание, чтобы не втягивать в легкие слишком много воздуха, который потащит вверх. А внезапное всплытие могло оказаться роковым.
Марен находился метрах в пяти от нас. Брахим направлял свою «фару» в его сторону, но не в лицо, чтобы не ослепить. Марен вращался в воде, словно что-то искал. Потом запустил руку в сумку, висевшую у него на плече, и вынул оттуда рыбу.
Вот тогда-то я и увидел ее. Ошибиться было невозможно, я сразу узнал этот стремительный силуэт совершенных очертаний, с мощным хвостом, взбивающим воду. Тело, похожее на торпеду, уравновешивали нагрудные плавники. Акула плыла бесшумно и выглядела такой же свирепой, как в прошлый раз, днем.
Она начала носиться вокруг Марена. Луч фонаря был неподвижен, и огромная рыбина то исчезала в темноте, то возникала из нее – еще более страшная оттого, что ее глаза отражали свет, точно зеркало. У меня сильнее забилось сердце.
