Михаил Королюк - Квинт Лициний
— Ну что, хлопцы запряжены, кони напоены? — Фред опять озадачил оперативников непонятной русской идиомой и припрятал полупустую литровую бутылку "Джека Дениэлса" в тумбу стола. — Всё, валите по домам, завтра – выходной. И – спасибо, — добавил он в спины. — Чётко сработали, молодцы.
Когда за последним оперативником закрылась дверь, он прогулялся до окна и, открыв форточку, задумчиво втянул зябкий воздух. Картинка никак не складывалась, словно в ней отсутствовал важный фрагмент. Вернулся к столу и снова перебрал толстую пачку свежих отпечатков с материалами из успешно изъятого сегодня тайника.
Совершенно очевидно, что с той стороны сидел профессионал. Выход на Синти, первое сообщение с указанием на тайник, контроль получения, выбор удобного места размещения тайника со слепыми зонами на подъездах, таблица для дальнейшей связи – всё говорило о хорошей школе.
Но материал – ну очень странный… Не профильный. Ладно, забросим в Ленгли, пусть передадут смежникам из Управления по борьбе с наркотиками. Это их хлеб, может, пригодится.
Фред сделал ещё один глоток чуть тёплого кофе и поморщился. Интересно, где хоть эти дыры находятся – Кали и Медельин? И что это за чуваки такие: братья Очиа, Хосе Гача, Пабло Эскобар? Лёгкая озабоченность не проходила.
Ему было неведомо, что сегодня его личное Колесо истории, столкнувшись с небрежно брошенным под него камешком, уже выскочило из колеи. Фреду, как и любому человеку, в будущем угрожала целая куча маловероятных опасностей, от автокатастрофы до сосульки на голову. Но в этом списке уже не было той шальной пули, что была пущена тёмной ночью девяносто третьего года пьяным грузинским ополченцем вслед не остановившейся на горной дороге машине. Она бы, иронично фыркнув через пламегаситель, радостно сорвалась в череде своих сестриц с обреза ствола и, пролетев несчастные восемьдесят метров, как бы шутя нарисовала входное отверстие под правым глазом резидента ЦРУ в Грузии Фреда Вудроффа, оглянувшегося в этот роковой миг назад. А дальше, игриво кувыркаясь сквозь мозги, протанцевала бы до затылка, вежливо стукнулась в кость и понеслась гулять дальше, а вслед ей из развороченной головы плеснул бы на сидящего вперёди Эльдара Гоголадзе, руководителя охраны президента Грузии, фонтан из крови и мозгов ЦРУшника.
Но этого уже не будет.
Глава 11
Перед майскими в кинотеатрах прошло сразу два фильма из тех, что потом ещё долго будут вспоминаться как золотой фонд советской классики: «Двадцать дней без войны» с Гурченко и Никулиным и «Аты-баты, шли солдаты» Быкова. Я вытащил Паштета, а через него и Зорьку, на оба.
Светка была со мной показно холодна, пока не забывала об этой своей позе, и тогда возвращалась симпатичная, то озорная, то жизнерадостная, то сентиментальная девчонка. При расставании она вспоминала о принятой роли, но играла её неубедительно, без огонька, чем была смущена. Похоже, её начало понемногу отпускать, или это я выдаю желаемое за действительное?
Пашке неожиданно понравились «Двадцать дней без войны». Он недовольно проёрзал в кресле первые минут десять, а потом намертво прикипел к экрану и всю дорогу домой был необычно молчалив и серьёзен. Взрослеет, что ли…
На меня оба фильма опять мощно надавили, но иначе, чем в прошлый раз. Я почувствовал себя карликом, под шумок дезертирующим с плеч гигантов, и маялся от внутренней неустроенности и предощущения разлуки с дорогими людьми.
Пытаясь отвлечься, перекачивал по брейнсерфингу мегабайты данных и планировал свой проект в мелочах. Подробный план торговли на десять лет вперёд записал сокращенной прописью, которой брокеры лет через тридцать будут передавать друг другу ордера, и зашифровал по Плейферу, благо этот метод не очень трудоёмок.
Благословенный мир восьмидесятых сулил мне к концу десятилетия позицию самого богатого человека в мире, с большим отрывом от совокупного капитала следующей десятки.
Одновременно начал проработку сети брокерских и банковских счетов, планируя спрятать концы в мутной водице Британских Виргинских островов, азиатских и арабских банков. Да и европейских «помоек» хватает.
Как-то набрался храбрости и нырнул в воспоминания о мире кремлевских инсайдеров периода приватизации, после чего, чуть не умерев от омерзения, составил список из двадцати самых наглых пиявок, а в плане оргмероприятий появилось формирование своего убойного отдела. Не раз и не два, когда тоска накатывала особо сильно, я мечтал о том, как буду отдавать туда приказы.
Всё в моих планах вроде неплохо сходилось. Но маета не отступала.
Воскресенье, 01.05.1977, 09:30 Ленинград, Измайловский проспект
Залитый солнцем проспект на всю длину был густо забит людьми, терпеливо ожидающими команды на движение. Несмотря на «добровольно-принудительный» характер демонстрации, над формирующейся колонной района витало лёгкое праздничное настроение.
Расположившиеся вперемешку с нашей школой сотрудники какого-то института охотно балагурили, привычно убивая время. Проходя, услышал урывок похвальбы о выписывании «у этого дуба» трёх литров спирта «для протирания оптических осей приборов» и широко усмехнулся.
— В чем соль-то? — дёргая меня за рукав, вполголоса спрашивает тоже прислушивающаяся к этому разговору Яся.
— Оптическая ось – это воображаемая линия, — охотно пояснил я.
Мы посмотрели друг на друга и громко захохотали, щедро расплескивая вокруг радость от солнечного утра, молодости и взаимной симпатии. Заразившись от нас, начали ухохатываться и Паштет с Томой. Держась за руки, обогнули сбившихся в кружок старшеклассников, решительными голосами тянувших «bright blue the sky, sun upon high, that was the little boy's picture…» и обернулись, ища место сбора класса.
Порывистый западный ветер теребил разноцветные флаги, коварно рвал из рук детей надувные шары и охотно разносил по округе лившуюся из оживших тарелок-репродукторов бравурную музыку. Бренчала гитара и радостно размахивал флажком маленький ребёнок, занявший стратегически выигрышную позицию у бородатого папки-гитариста на шее. Улыбки, смех, кто-то уже пританцовывал, носились кругами дети, играя в догонялки.
Наконец, наша четвёрка набрела на Эриковну. Раскланялись с ней и, отойдя, притёрлись к веселящемуся поблизости квинтету.
Музыкантам было уже очень хорошо, судя по всему – ещё со вчерашнего, особенно пузану-перкуссионисту, с лица которого не сходила блаженная улыбка. Время от времени, иногда прямо посреди наигрываемой мелодии, он освобождал одну из рук, доставал из-за пазухи плоскую бутылку с коньяком и коротко к ней прикладывался, а потом, каждый раз безуспешно, пытался поделиться эликсиром счастья с товарищами. Что интересно, вторая рука всё это время продолжала жить своей жизнью, лихо и безошибочно извлекая ритм из навздёванной на него установки. Они наяривали что-то совершенно незнакомое, безумно-весёлое и, благодаря банджо и саксофону, нереально-нездешнее. Беззаботное джазовое настроение расходилось по людской реке упругими волнами, причудливо переплетаясь с пока ещё не дружными криками «ура».
Паштет резко нырнул куда-то вбок и быстро вернулся с добычей – выдернутой из толпы Иркой, деланно отбивающейся от довольного похитителя.
Справа от нас классная, деликатно приглушив голос, пропесочивала смурного Резника. Я покосился, прислушиваясь:
— Семён, ты пойми, у тебя в жизни больше не будет возможности сходить на первомайскую демонстрацию в год шестидесятилетия Октября! Всё! Один только раз в жизни такая возможность выпадает!
Она улыбалась чуть смущённо и жалостливо, ей неудобно, что приходится прилюдно разжёвывать очевидные вещи. Сёма хмурился, понимая, что от демонстрации не отвертеться, и уже смирился с этим, и недовольно бурчал в ответ «да как-то не очень-то и хотелось» лишь по инерции.
Перевёл взгляд чуть дальше и невольно, словно от укола, вздрогнул, опять встретившись с умными и внимательными глазами Гадкого Утёнка. Вот уже пару недель я чуть ли не ежедневно ловил на себе этот бросаемый издали взор, то спокойно-оценивающий, то пугающе-мечтательный, и опасался браться за толкование сокрытых в нём смыслов. Чур меня, чур…
Чёрная чёлка резко мотнулась, и Гадкий Утёнок двумя быстрыми шагами скрылся в шевелении толпы, а я, нервно сглотнув, возвратился к идущей в нашей компании беседе.
— Нет, — ровно сказала Яся. — Я никуда не поеду, мне и в городе летом хорошо. Буду на залив ездить в Солнечное, а потом, в июле, начнётся чемпионат СССР по шахматам, тут меня и насильно не увезёшь. В зал турнирный буду ходить, тренер обещал пропуск достать.
— Эх… — мечтательно протянул Паштет. — Мне б перейти в девятый… И спокойно уйду в поход. Мы в Литву, в заповедник на месяц идём, в июле. Там просто сказка…
