Василий Звягинцев - Дальше фронта
«Прямо тебе «Три мушкетера» какие-то, «Королева Марго», – думала Татьяна, радуясь, что приобщилась и к такой стороне жизни. О чем-то подобном мечталось в юные романтические годы, но проза жизни быстро избавила ее от иллюзий. А вот, оказывается… «Никогда не говори – «никогда», одним словом.
– Только что же я должна буду сказать мужу? – Как очень многие женщины в такой ситуации, она инстинктивно избегала называть его по имени в обществе любовника. – Чем реально завершился этот конфиденциальный прием?
Слово «конфиденциальный» ей очень нравилось, звучало вполне по-светски, и она за вечер повторила его несколько раз, выговаривая, может быть, чересчур тщательно.
– А как положено. Я поблагодарил вас за оказанную честь… Точнее – за доставленное удовольствие, поскольку по протоколу это я оказал вам честь. Сообщил, что отныне вы, одна или с супругом, получаете право бывать на официальных приемах, балах и тому подобное без специального приглашения, хотя они, приглашения то есть, непременно будут вам направляться, по протоколу же. С указанием формы одежды и всего прочего. Ну, вот и все, собственно.
А так, неофициально, могу сообщить, что и вниманием света вы отныне обижены не будете. Станут вас приглашать в хорошие дома, домогаться вашего благосклонного внимания, дамы само собой, но и мужчины тоже. Вот с какой стороны вам следует ждать опасности для своей репутации. Так что – не теряйте голову, милейшая Татьяна Юрьевна. В случае необходимости или просто под настроение можете звонить мне по прямому телефону, однако никому больше прошу его не называть…
Князь продиктовал короткий, легко запоминающийся номер.
– Вот и все, Татьяна Юрьевна, – повторил он, стоя на крыльце ведущей в Тайницкий сад лестницы. Внизу ждала хорошая, но неброская машина с частными номерами. – Еще раз благодарю за незабываемый вечер.
Всю дорогу домой Татьяна перебирала в памяти подробности своего первого в нынешнем качестве настоящего великосветского приключения. Пожалуй, оно удалось в полной мере.
Некоторые сомнения она все-таки испытывала при мысли – а как на самом деле отнесется к случившемуся Тарханов? Меры его ревности она не знала, не имела случая узнать. Как не знала и того, контролирует ли служба Чекменева, в которой Сергей занимал достаточно высокий пост, истинные сюжеты великокняжеских приемов? То есть не является ли сам факт такого приглашения стопроцентным доказательством супружеской измены?
Нет, она все равно будет настаивать на своей невинности до конца, а если Сергей ее словами не удовлетворится, устроит ему соответствующий скандальчик. За то, что не предупредил и не объяснил, как следует правильно относиться к личным приглашениям князя.
Заснула она на этот раз легко, без телесных и нравственных мучений, и сон ей приснился светлый и радостный. Но все равно не очень понятный.
Незнакомая местность вокруг, березовые рощицы, голубые речки и озера, поляны, заросшие огромными яркими ромашками, больше похожими на хризантемы. Она едет по этому пасторальному пейзажу в открытом фаэтоне или ландо (Татьяна не знала, как называется подобный экипаж), держа над головой белый противосолнечный зонтик, и что-то такое поет высоким звонким голосом. Чуть ли не оперную арию, но смысл произносимых слов и мелодия ускользают.
Потом ее догоняет всадник на прекрасном вороном коне, облаченный в средневековый, полурусский, полуевропейский наряд.
На боку не то длинная шпага, не то меч. Лицо обветренное, мужественно красивое, но совершенно незнакомое, даже отдаленно не напоминающее кого-либо из известных ей людей.
В то же время совершенно отчетливое, не размытое и не меняющееся то и дело, как часто бывает в снах. Встретив этого человека на улице или увидев фотографию, она бы непременно его узнала. Так ей, по крайней мере, казалось после пробуждения.
Поравнявшись с экипажем, всадник отсалютовал клинком, вбросил его в ножны, после чего сообщил глубоким и звучным, совсем не запыхавшимся от стремительной скачки голосом:
– Вы почти выполнили свою миссию, княгиня! «……» вас поздравляет и настоятельно требует довести ее до конца.
Названное имя она не разобрала из-за топота многочисленных копыт – четверка лошадей, несущих ее ландо, да гарцующий рядом конь незнакомца. Хотя все остальные слова прозвучали отчетливо.
Татьяна кивнула в ответ, попутно удивившись, отчего вдруг «княгиня», если там, во сне, она всего лишь баронесса?
– И что же я должна делать дальше? – Собственный голос прозвучал как бы со стороны.
– Здесь все написано, княгиня! – Всадник бросил к ее ногам перевязанный алым шнурком свиток, хлопнул коня по крупу ножнами меча (или шпаги) и стремительно унесся вбок, тотчас скрывшись за деревьями.
Татьяна нагнулась, подняла с пола экипажа депешу, развернула.
Выведенные киноварью буквы были отчетливы и крупны, но в осмысленный текст не складывались. Она попыталась сфокусировать зрение и от этого усилия проснулась.
В окно впервые за две недели светило не по-осеннему яркое солнце, и небо было густо-голубым. Похоже, начиналось второе в этом сезоне бабье лето.
В теле Татьяна ощущала непривычную легкость и немедленное желание заняться каким-нибудь физическим трудом или хотя бы пробежаться километр-другой по лесу, сделать десяток кругов по бассейну.
Только где-то на окраине сознания, будто случайная тучка, висело сожаление, что она не успела прочесть загадочное послание.
Что ж, сейчас нет никаких причин, чтобы не позвонить Майе. Есть о чем поболтать.
Глава двадцать первая
Бодрости, напускного веселья и старательно демонстрируемой подчиненным уверенности в себе Ляхову хватило как раз настолько, чтобы вернуться в свои комнаты.
Происходящее с ним и вокруг него нравилось ему все меньше. Поражало какой-то тщательно выстроенной бессмысленностью. Если даже не касаться того, что было до провала в боковое время. Уже после возвращения нормальной, вытекающей из логики жизни и службы последовательности событий не выстраивалось.
Все вокруг вели себя так, будто существовали внутри пьесы абсурда. Ионеско, Беккета… Смотрел он как-то такую, в театре Корфа. «В ожидании Годо» называлась.
Так то пьеса, специально написанная, чтобы зрители почувствовали себя дураками.
А еще кинокартина вспомнилась, «Рукопись, найденная в Сарагосе». Когда они вышли из зала, подружка ему сказала: «Но таких фильмов просто не бывает…» На самом деле, не фильм, а матрешка из десятка вложенных друг в друга и вдобавок закольцованных сюжетов.
Ну, матрешка, так матрешка.
Вадим уселся в кресло перед открытой балконной дверью, водрузил на журнальный столик кружку кофе с ромом, неторопливо размял папиросу.
Может быть, то, что привиделось ему во время ночной вахты на «Сердитом», имеет, в пику происходящему наяву, свой рациональный смысл?
Значит, как оно было прошлый раз?
…Пока Вадим вел свой катер через Средиземное, Эгейское, Мраморное и Черное моря, Дарданеллы и Босфор вплоть до устья Днепра, спать ему почти не приходилось. Он был единственным на борту штурманом, и доверить самостоятельное несение ходовой вахты не мог даже и Тарханову.
Есть в судоводительстве какая-то тайна, не позволяющая овладеть им каждому желающему.
Статистики на эту тему Вадим не знал, но эмпирически представлял, что толковыми командирами кораблей, от портового буксира до авианосца и трансатлантического лайнера, становится едва процентов десять профессиональных мореходов. Причем от возраста и стажа это зависит в самой малой степени. Встречал он лейтенантов и старших лейтенантов, лихо управлявшихся с катерами и миноносцами, и капитанов первого ранга, не умевших пришвартоваться к бочке в полный штиль на Большом кронштадтском рейде.
Ему в этом смысле повезло, необходимые способности и чувство корабля у него были. В гимназические и студенческие годы Вадим несколько сезонов подряд ходил по Финскому и Ботническому заливам на яхтах класса «Дракон» и «Летучий голландец», участвовал в переходе Петроград – Архангельск. Вокруг Скандинавии, разумеется, а не каналами. Начал с матроса и едва-едва не сдал на «яхтенного капитана», только напряженные занятия на последних курсах и иные увлечения помешали.
Поэтому через неделю похода он чувствовал себя в ходовой рубке «Сердитого» довольно уверенно, однако обучить друзей чему-то большему, чем держать верный компасный курс на тихой воде, вне видимости берегов, он не смог. Маршрут же, как назло, пролегал в районах, для мореплавания сложных, изобилующих большими и малыми островами, подводными скалами, узостями, внезапными ветрами и беспорядочными течениями.
Отчего и спал Ляхов по преимуществу одетым, не больше двух-трех часов подряд, да и то вполглаза. А, как известно, длительное лишение нормального сна является одной из самых изощренных и мучительных пыток, изобретенных человечеством. И в то же время способом, практикуемым во многих религиях и культах для достижения особого состояния сознания.
![Василий Звягинцев - Андреевское братство [= Право на смерть]](/uploads/posts/books/110177/110177.jpg)
