Анатолий Спесивцев - Атаман из будущего. Огнем и мечом
– Смотрю, значит, а там нищие стоят, да невдалеке бабки, из церкви вышедшие. Ну, думаю, эти в драку на казака с саблей не полезут, можно и не спешить драпать. Можно, значит, узнать, зачем это я понадобился. А они ко мне прямо гурьбой и кинулись, разве безногие немного приотстали.
– Слушай, – заинтересовался Аркадий, – а ведь и старушки, божьи одуванчики, если их много, затоптать могут. Ты об этом не подумал?
– Не-е-е. Чего им меня топтать? Я над богом обиженными шуток не шучу. Неинтересно.
– И?..
– Ну, подбежали они, значит, окружили меня, а самая шустрая и спрашивает, – Срачкороб опять перешел на фальцет: «Пане-козаче, это правда, что ты самого дьявола посрамил?» – Ну, приосанился я и отвечаю, что истинная правда, посрамил.
– «А какой рукой ты его посрамил?» – продолжил фальцетить, передавая речь бабы, Юхим. – Ну, снял я рукавицу с левой руки и поднял, чтоб всем было видно. «Этой!» – говорю.
– И тут они на тебя набросились! – азартно предположил Москаль-чародей.
– Не-е-е… – замотал головой Срачкороб. – Сначала заорали, как бы не все. Кто «Чудо!», кто «Святой!», кто еще чего-то орал, не разобрал. А потом да, набросились. Та же шустрая старушка-толстушка вдруг как выпрыгнет и цап за руку и ну ее целовать… и другие тоже… с ума сойти, целовали, будто у известного святостью суфия.
– Хм… – слабое подобие улыбки появилось на лице Васюринского. – Положим, суфия они как раз и придавили бы.
– Ну попа там, отшельника какого святого… в общем – святого человека. С восторгом целовали. Эээ… истово, не из-под палки.
– Так ты теперь и есть первый претендент на святость, – ухмыльнулся попаданец. – Привыкай.
– Как… святость? Какая святость? Ты чего?
У вроде бы начавшего приходить в себя Срачкороба глаза на лоб полезли.
– Самая натуральная. Посрамить одного из самых важных слуг сатаны – великая заслуга!
– Ты чего? Сам же…
– А вот об этом забудь! Даже во сне не упоминай! Мне Богдан намекнул, что твоя святость нужна государству. Можно сказать – всем казакам. Так что терпи, казак, святым будешь!
– Не хочу. Да и неправильно это! Святыми должны быть праведники, а я – сам знаешь…
– Эх, сколько приходится делать того, чего не хочешь… а правильно или неправильно… с властями не поспоришь. Лучше дальше расскажи, неужели тебе там только руку и целовали? – не стал скрывать скепсис Аркадий.
– Не-е, не только руку, и полушубок, и даже сапоги. Вот тут я и понял, что действительно затоптать могут… чуть было не опрокинули на землю, стал вырываться – не пускают. Пришлось кулаком по головам лупить и саблю выхватить, над головой повертеть, а самого настырного и перетянуть ею.
– Зарубил?!
– Ты чего? Нет, конечно, плашмя приложил, зато от всей души. Гад в полушубок так вцепился, подумалось – стащить хочет.
– Нищий?
– Ага, как раз сухоногим прикидывался, и здоровый… с вас, бугаев, ростом, наверное, был, пока не обезножел.
– Ну и отдал бы, святому полагается добрым быть.
– Иди ты!.. – отослал друга по известному сексуально-пешеходному маршруту Юхим. – Он, сволочь, от удара враз про свои болячки забыл, вскочил на свои якобы непослушные хозяину ноги и как рысак убежал. Хрен бы я его без лошади догнал, даже если бы и захотел.
– Так это ж чудо!
– Какое чудо?
– Теперь уже, наверное, весь город говорит о великом чуде, совершенном святым человеком. Прикоснулся к паралитику своей казацкой саблей, и он пошел своими ногами. Чудо самое натуральное.
– Да он наверняка притворялся! Не был никаким больным, на войну или разбой идти боялся – вот и пристроился народ дурить, себе на пропитание обманом деньги добывать. Чего же тут чудесного?! – разгорячился Срачкороб.
– Как оно было, теперь один Бог ведает, а вот что больше ему на паперти не стоять, я совершенно уверен. Раз из тебя решили святого делать, случай объявят чудом, а того хмыря исцеленным.
Эти аргументы Юхима и добили. Бедолага из состояния ошарашенности перешел в меланхолию. Даже богатейшая его фантазия буксовала при попытке вообразить себя святым. Мысли в голову пошли чередой, одна другой мрачней:
– Это что же, мне теперь по бабам не ходить? И воевать, кажется, святым не положено. А от сидения в келье я или свихнусь и начну кусаться, или вообще сдохну. И шутковать, как я привык, святым не полагается, они ж все люди серьезные.
Обговорить произошедшее с Юхимом друзья не успели. Громко стукнули входные двери, однако входить в хату пришедший не спешил. Видимо, чистил обувь от снега, от сапог не сделавшего это Срачкороба образовались уже грязные лужицы. Очистительные процедуры гость неожиданно затянул, но наконец отворились двери из сеней в хату, и выяснилось, что пришел не он, а она. Девушка лет двадцати с хвостиком, определять женский возраст по внешности Аркадий как в двадцать первом веке не умел, так и в семнадцатом не научился. Причем девушка знакомая, он встречался с ней не раз, и их даже знакомили.
«Родычка Богдана, кажись… сколько-то там юродная племянница его матушки. И зовут ее Мария, если мне склероз не изменяет. Незамужняя, что весьма странно, здесь под венец обычно малолеток ведут. Ведь не уродина, родственника влиятельного имеет. Странно даже. Чего это она заявилась? Ишь, раскраснелась от мороза».
Девушка перекрестилась на икону с лампадкой, в пояс поклонилась присутствующим и почему-то ломаным, прерывистым голосом произнесла приветствие:
– Помогай Бог!
– И тебе так же! – за всех ответил старший по возрасту Иван.
– Дядьку Иване, мне сказали, что у Аркадия нету уже родителей и вы ему за отца теперь. Это так?
– Ну, можно сказать, что так.
Девушка сделала небольшую паузу, как бы собираясь с силами, и продолжила, обращаясь уже к попаданцу:
– Аркадий, я заметила, что ты человек добрый, хозяйственный и сможешь хорошо любить и опекать свою жену. Твои достоинства дают мне повод надеяться, что ты будешь хорошим хозяином.
Мария раскраснелась во время этого монолога до уровня кумача, да и глаза у нее заблестели, как драгоценные камни. Она набрала побольше воздуха и выпалила:
– Эти твои добрые качества побуждают меня покорно просить тебя взять меня в жены.
Сначала Аркадий ничего не понял. То есть совсем ничего. Растерянно заморгал, попытался сосредоточиться. Слова по отдельности понятны, а смысл их темен и непрозрачен. Только через несколько секунд до него стало доходить, ЧТО произнесла девушка. Будто кто ему в многострадальные и совсем не гениальные мозги замедлитель вставил и включил. Наконец ржавые шестеренки мыслепроцесса провернулись, и попаданец осознал сказанное. Вот только тогда его нижняя челюсть предприняла попытку отвалиться. Чего-чего, а предложения жениться он не ожидал. Более того, представить себе не мог, что в патриархальном обществе, почти в Средневековье, такое может случиться. Попробуй она вдруг с воплем «Кия!» ударить его в прыжке ногой, он бы удивился куда меньше и реагировал на инстинктах. А здесь… непонятка. Чего, спрашивается, делать? Мозги Аркадия зависли, как недоброй памяти глючная винда.
Между тем девушка роботом не была, и молчание в ответ на предложение о совместной жизни ее напрягло, мягко говоря. Лицо предполагаемой невесты стало стремительно терять краски. Оставалось ожидать, как она от волнения хлопнется в обморок.
Ситуацию спас Васюринский. Для чего еще нужны друзья, как не для помощи в критический момент? Характерник очень ощутимо ткнул локтем в ребра Аркадия и прошептал в ухо охнувшему парню (знал куда надо ткнуть):
– Соглашайся!
– Да, конечно, – промямлил тот, идя на поводу подсказки.
* * *Мария немедленно прекратила бледнеть и зарделась пуще прежнего. В этот момент ее нервная система действовала на пределе своих возможностей. Решиться девушке-шляхтянке на попытку приобрести мужа по народному обычаю было очень непросто. Но не хотелось ей в монастырь! А именно такая перспектива перед ней маячила. Окружающие считали ее проклятой.
Еще в детстве ее просватали за парня своего круга, но, когда обе семьи начали готовиться к свадьбе, жених простудился на охоте и в три дня сгорел в горячке. Через год, когда кончился срок траура, к Марии посватался пожилой тридцатипятилетний вдовец. Конечно, ей бы хотелось видеть рядом с собой рыцаря, молодого и прекрасного, а не дядьку с уже проявившейся лысинкой и немалым брюхом, но что поделаешь… согласилась. Уж очень не хотелось оставаться в девках, а очереди юных красавцев, претендующих на ее руку и сердце, увы, не наблюдалось.
Вдовец погиб за три дня перед свадьбой. Причем умирал почти сутки, мучаясь от жутких желудочных колик. То ли съел что-то не то – любил поесть покойник и меры в обжорстве не знал, – то ли кто его отравил. Нрав он имел гордый, шляхетский, обидеть успел многих. Однако смерть его приписали проклятию, наложенному на невесту. Мол, всякий, кто вздумает на ней жениться, – обречен. Слухи об этом широко распространились, и потенциальные женихи стали шарахаться от нее, как от чумной.
