Владислав Русанов - Отрок московский
– Ладно, сиди! – не стал спорить Векша. – Мы сами. Вот, отрок московский проведет. Проведешь к княжьему терему, парень?
– Проведу. Меня Никитой кличут, а то забыли познакомиться.
– Ну, Никитой так Никитой. А крыжака Жоффрея ты в лицо знаешь?
– Знаю, само собой. От Москвы до Смоленска вместе ехали.
– Тогда нам точно без тебя никуда.
Они вновь сорвались на размеренный, но быстрый бег. В отличие от посадских, растекающихся по Верхнему замку кто куда, новгородцы шли прямиком к цели. Каждый нес при себе оружие, которое легко спрятать и так же легко выхватить для драки в тесной толпе. Короткие дубинки из твердого дерева, кистени, цепи, маленькие самострелы, чтобы одной рукой управляться. Сила вроде бы не великая, но грозная. Никита прикинул, если каждый из них врукопашную дерется, как Василько, то с таким отрядом горы своротить можно. А если лучше, то и подумать боязно…
Возможность убедиться в этом представилась парню очень скоро. В княжеском дворе царила суета. Бестолково бегала челядь, затравленно озираясь, жались к крыльцу стражники в накидках с красным крестом. А посреди этого беспорядка стоял пароконный балок, знакомый по витебскому тракту. Конюх, испуганно вжимающий голову в плечи, затягивал супонь, а рядом замер с обнаженной саблей в руке Лайош.
Никита бросился к нему.
Телохранитель пожоньского господаря тоже его заметил. Поднял клинок на изготовку.
Парень и рта открыть не успел, как свистнула сталь. Пришлось принимать бой.
Да, Лайош не зря ел свой хлеб. Двигался он легко и грациозно, меняя ноги, будто в зажигательном танце. Сабля порхала легким мотыльком, стараясь по-осиному ужалить Никиту в плечо, в голову, в грудь. Косые хлесткие удары сменялись не менее опасными выпадами.
Ученик Горазда призвал на помощь все умение, вколоченное в него старым отшельником, и начал ответный танец, состоявший из высоких прыжков, подсечек, ударов ногами и сжатыми в кулаках течами. Легкость и подвижность спасли его. Когда Лайош после очередного выпада «провалился», делая лишний шаг, острие правого теча ударило его под мышку. Мадьяр плюнул кровью и осел.
– Держите их! – крикнул Никита новгородцам. – Рыцарь с ними приехал!
Напуганные его словами слуги кинулись врассыпную.
Ливонцы-стражники подались в сторону от крыльца, выставляя перед собой алебарды и совни[167].
– У-у, я вас! – замахнулся на них Бессон.
В ответ рыжий бородач вякнул что-то по-немецки, на что новгородцы только рассмеялись:
– Бегите, убогие, а то будет вам Чудское озеро!
Немцы попятились, и тогда Бессон оглушительно свистнул «в четыре пальца».
Видимо, стражники решили, что за излишнее геройство все равно никто не заплатит, и медленно, не спуская глаз с ловцов, пошли прочь от княжеского терема. Но Никите на них было уже наплевать, потому что украшенные резьбой двери распахнулись и на крыльцо вышли Дьёрдь и Чабу, а следом за ними Андраш Чак, багровый от ярости, холодный и высокомерный брат Жоффрей де Тиссэ и Василиса. Девушка была бледной и хмурой, но запуганной или сломленной не выглядела. Увидев Никиту, мгновенно сообразила, что надо делать. Изо всех сил саданула Чабу коленкой промеж ног и прыгнула с крыльца.
– Хватай! – крикнул Андраш, толкая Дьёрдя ей вслед.
– Вот он! – воскликнул Никита, указывая кончиком кинжала на рыцаря Жоффрея.
Новгородцы молча, как волки, окружающие затравленного по глубокому снегу лося, пошли вперед.
Де Тиссэ скривился и вытащил меч из ножен.
– Non nobis Domine! Non nobis sed nomini Tuo da gloriam!
– Живьем брать! Живьем! – деловито напомнил Векша.
Никита в прыжке налетел на Дьёрдя, ногой выбил саблю, локтем ударил в горло. Вряд ли Андраш Чак прирезал Мала собственноручно. Наверняка поручил своим верным псам. Так что жалости к охранникам-мадьярам у парня не было, да и быть не могло.
– А! Щенок проклятый! Не ждал тебя! – зарычал пожоньский владыка, выхватывая саблю со сноровкой, выдающей вовсе не купеческое происхождение.
– Ты у меня за все ответишь! – хмуро пообещал парень, шагая навстречу врагу.
Но ему помешала Василиса. Подняв саблю поверженного Лайоша, она решительно вклинилась между мужчинами.
– Я своей рукой тебя посеку, кобель старый!
Как это случилось, Никита сразу и не понял. Скорее всего, у сурового, властолюбивого и беспощадного богатея из далекого Венгерского королевства не поднялась рука на смолянку. Последняя любовь, она, как и первая, бывает слепой и всепоглощающей, заставляет мудрых с виду, убеленных сединами мужчин совершать глупые мальчишеские поступки. Даже ценой собственной жизни.
Острие клинка, направляемое рукой Василисы, вроде бы легонько коснулось виска почтенного Андраша Чака из Пожоня, но взгляд его сразу остекленел, пальцы разжались. Мгновение-другое он постоял, а потом колени пожоньского жупана подогнулись, и он тяжело рухнул навзничь. Крови вытекло совсем мало. Несколько капель.
– Собаке собачья смерть! – яростно прорычала Василиса. Будто волчица, защищающая логово. Повернулась к парню. – Вы где так долго шлялись? Или ждали, чтобы меня аж в сам Венден отвезли?
Никита понятия не имел, где находится этот Венден, но ответил честно:
– Спешили, как могли. Уж извини, что сразу в погоню не кинулись… Ладно! Все это я потом расскажу. Сейчас убираться отсюда надо подобру-поздорову.
Он глянул по сторонам. Двое зарубленных новгородцев на крыльце. Остальных не видать, как и рыцаря-предателя. Ну что ж, поймают, скрутят, Юрию Даниловичу доставят – молодцы. Не сумеют, значит, не судьба. А он не собирался задерживаться в Полоцке. Мало ли что там болтают о князе Витене? С сильными мира сего лучше не встречаться. Тем более, Вилкас с оборотнями ждут. Поди уже изволновались.
– Ты знаешь, что литва Полоцк приступом берет? – спросила между тем девушка.
– Уже не берет, – рассеянно ответил Никита.
Где же Улан-мэрген? Куда запропастился татарчонок? Не хватало еще его выручать! Так жизни не хватит, чтобы до Вроцлава добраться.
– Как это не берет?
– А уже взяла. Полочане немцев на воротах перебили, и путь в город Витеню теперь свободный.
Василиса нахмурилась. К ней возвращалась прежняя уверенность в себе, свойственная княжне.
– Тогда нам уходить надо. Витень, вроде как и православный, а литва пограбить никогда не отказывалась. Будет еще полочанам горе.
– Уходить-то надо, я не спорю. Только куда Улан подевался?
– И он здесь?
– Само собой. Без него вода не освятится!
– А Мал?
Никита отвел глаза.
– Про Мала я тебе позже расскажу. И про воеводу Люта тоже. Сейчас бежать надо.
– Бегом далеко не уйдешь. Давай коней из балка выпрягать. Ты без седла усидишь?
– Постараюсь… – неуверенно ответил парень. Ох и не любил он верховую езду, да еще охлюпкой.
– Так выпрягай.
– Сейчас, сейчас… Где Улан?
– Никуда не денется твой татарин.
– Да мало ли…
Парень задумчиво подошел к ближайшей лошади, переступающей ногами и косящей лиловым глазом. Напуганные криками и запахом крови, кони готовы были сорваться и умчаться, даже не обращая внимания на сани, но кто-то из конюхов – спасибо ему – обмотал вожжи вокруг резной балясины на крыльце. С чего начинать? Ни запрягать, ни распрягать Никите в жизни не приходилось. Можно, конечно, «чикнуть» течами по первому попавшемуся ремешку и посмотреть, что выйдет, да боязно – вдруг непоправимо испортишь сбрую?
– А эти людишки кто? – спросила из-за плеча Василиса. – Да что ты тянешь? Вот тут режь и вот тут!
Парень послушно провел лезвием там, куда указал ее палец.
– А это – новгородцы, – пояснил. – Их ловить рыцаря Жоффрея отправили.
– Его в Смоленск надо! Он от наших дружинников сбежал обманом и чародейством!
– Да? А кто его туда отвезет? Может, ты? Меня что-то не тянет…
Девушка открыла рот, но тут в стуке копыт и вихре вздымаемого снега из-за приземистого сруба молодечной вылетел всадник на золотисто-рыжем скакуне. Как не узнать сухую горбоносую морду с белой проточиной, тонкие ноги, длинную шею? Это же Aranyos – аргамак Андраша! По-русски – Золотой.
Лихо сидящий в седле всадник казался маленьким и черным. Он натянул поводья, останавливая чудесного скакуна у самого балка.
– Что вы тянете?! – закричал Улан-мэрген, стараясь напустить на лицо приличную баатуру суровость, но губы татарчонка против его воли растянулись в улыбке едва ли не до ушей. – Айда из города! – И добавил: – Рад видеть тебя, Василиса-кызым! Живая-здоровая и даже веселая!
– А ты, я гляжу, коней сводить начал? – не осталась в долгу княжна.
– У врага коня украсть – не позор! – гордо пояснил ордынец. – У врага коня украсть – честь для баатура! Он теперь мой! Хургун – лучший конь под Великим Небом!
– Ишь ты, уже и имя коню придумал… – протянула Василиса.
– Придумал, придумал… Мы тут долго стоять будем? Пока литвины заявятся?
