Николай I Освободитель // Книга 8 (СИ) - Савинков Андрей Николаевич

Впрочем, имелись у этих кораблей и плюсы. Учитывая их невысокую стоимость, а также то, что даже пара таких вымпелов полностью обезопашивала любой порт от атаки примерно бесконечного количества деревянных кораблей – дульнозарядные пушки ураганам сделать не могли ничего в принципе, тут разве что тараном их топить, но это еще додуматься нужно – имелась надежда, что они хорошо пойдут на продажу заграницу. Та же Греция, Швеция, Пруссия. Османам можно предложить, египтянам, да мало ли кому еще.

Ну и еще одна «морская» новость на этот раз заграничная просто чтобы закрыть тему.

В конце 1844 года между Англией, Францией и США – с последующим подтягиванием некоторых стран, так сказать, «второго и третьего эшелона» - была подписана конвенция о запрете каперства. Не понравилось западникам то, как наши морячки устроили похохотать их торговле во время прошедшей Царьградской войны. Тогда наши рейдеры – которые, собственно, не были каперами в прямом смысле этого слова, поскольку формально все команды кораблей состояли на службе в русском флоте – изрядно помотали нервы западникам отправив на свидание с Нептуном не один десяток вражеских «купцов».

Еще большими тогда были репутационные потери и упущенная выгода, когда отдельные торговые корабли просто боялись выходить в рейс, не желая встречаться с «разбойниками» под Андреевским флагом. Плюс выросшая страховка, но это уже мелочи.

На самом деле в какой-то момент мы были достаточно близки к тому, чтобы начать выдавать каперские свидетельства, даже подготовка к подобному способу войны уже была начата, однако боевые действия попросту закончились раньше.

На практике не так просто оказалось запустить этот процесс, тут мало найти отчаюгу с подходящей посудиной и командой готовой рискнуть за солидный куш. Нужно как минимум создать условия для официального выкупа захваченных призов, иначе любой суд признает такую деятельность пиратством с обязательным потом знакомством всей команды с пеньковой тетушкой.

Хорошо, когда ты Британия и имеешь целую кучу собственных портов и военно-морских баз по всему миру, тут проблем не возникнет. А вот если ты Россия, то приходится договариваться с «нейтральными» странами типа Бразилии, Аргентины или Испании. И тут соответственно вылезает вопрос, зачем это нужно нейтралам, особенно в свете возможности поссориться с той же Великобританией и получить недружественный визит «черных кораблей» себе в порт.

Короче говоря, в середине 19 века в сложившихся исторических реалиях институт капрества и так был фактически мертв без дополнительных конвенций.

Ну и в ответ на подписание этой Конвенции, уже мы – странны Таможенного союза – быстренько состряпали собственную конвенцию по морскому праву, в которой наоборот каперство было введено в легальное поле. Причем к нашей конвенции – она ради справедливости охватывала куда более широкий спектр вопросов включая, например борьбу с рабством и, в частности, с морскими перевозками рабов – тоже начали активно присоединяться третьи страны. И совсем смешным можно считать момент, когда Аргентина в одно и тоже примерно время подписала сразу две морские конвенции, часть пунктов которых прямо противоречила друг другу.

У Аргентины в эти годы резко ухудшились отношения с чилийцами, там встал вопрос о контроле над Магеллановым проливом, до войны дело было еще далеко, но вроде как уступать не желала ни одна ни другая сторона. При этом Россия последние 20 лет традиционно имела достаточно тесные отношения с Чили, можно сказать, что именно растянутся вдоль тихоокеанского побережья республика была нашей главной опорой на континенте. Поэтому Аргентинцы с одной стороны, видимо, попытались «подлизнуть» британцам, которые могли бы стать противовесом России – тут еще вопрос фольклендов забывать не нужно, Буэнос-Айрес так и не признал наш суверенитет над ними – а с другой – имела место попытка улучшить отношения и с Петроградом. В общем – сплошной цирк в типично латиноамериканском духе.

Ну и с вопросом рабства было тоже все не просто. Несмотря на то, что и Англия, и Франция, и Испания – пиренейцы также присоединились к западному варианту морского договора – как бы рабство формально у себя отменили, оно вполне успешно процветало в колониях. На Ямайке, Пуэрто-Рико и Французской Вест-Индии. При этом в английском парламенте уже лет десять не шатко не валко шел борьбы процесс за полную отмену рабства – прерываемый то экономическим кризисом, то войной, то тупо разрушением самого парламента – однако результатов его пока было особо не видно.

Вот и получалось, что декларацию, осуждающую рабство подписал даже Египетский шах – египтянам это, впрочем, совсем не мешало использовать рабский труд еще долгие десятилетия – а вот «цивилизованные» французы, британцы и прочие там американцы вроде как оказывались во всем коричневом. Особого практического смысла данные телодвижения глобально не имели; можно, конечно, ставить именно себе в заслугу отмену рабства в колониях Великобританией в 1846 году и Францией в 1853 – что мы естественно и делали еще очень долго, регулярно напоминая всем и каждому, что в России рабство было запрещено во всех формах на добрых двадцать лет раньше чем в Англии – однако в реальности это был просто общемировая тенденция вовремя взятая на щит русской информационной повесткой. Еще одна небольшая победа нашей пропаганды – маленький кирпичик в громадном здании величия Российской империи.

__________________________

В допматериалы добавлен список построенных в РИ парусных кораблей с 1838 по 1845 годы

Интерлюдия 8

Лязгнул засов, вырывая подполковника из пучины тяжелых дум. Скрипнули давно несмазанные петли и в камеру вошла целая делегация. Офицер, двое солдат, а с ними католический поп с выстриженной тонзурой на голове.

- «Могли бы ради такого случая и православного пригласить, поди в Париже его вполне можно найти», - мелькнула почему-то мысль в голове подполковника, но в слух он ничего не сказал. Какая теперь уж разница в самом деле?

- Пора, сын мой. Возможно, ты все же хочешь покаяться и облегчить душу? На том свете тебе это зачтется, - первым заговорил именно поп, впрочем, никаких иллюзий подполковник насчет местных церковников не испытывал. Случайных людей к исповедям политических преступников в любом случае не допустят, а рассказывать врагам что-то сверх того, что из него и так выбили, он не хотел совершенно.

- Я тварь земная и на небе я лишний, - губы после последнего допроса уже успели зажить, так что звуки французского языка давались русскому офицеру почти без усилий. Тем более, что били его аккуратно, без особого членовредительства, так что, можно сказать, на казнь он отправляется во вполне приличных кондициях. – Заждался уже вас, камера эта осточертела. Хуже нее только ваши отвратительные рожи.

Один из солдат было дернулся наказать русского за хамство, но офицер коротким движением его остановил. Действительно, чего уж теперь, все равно его скоро расстреляют, какая разница.

Подполковник Галицкий просидел в этой одиночной камере почти полгода. Крошечный каменный мешок размером три на два метра, сбитые из досок нары, грязный неизвестно чем набитый – Павел Петрович старался об этом даже не думать – тюфяк, помойное ведро, заменяющее туалет в углу. Крошечное, забранное решеткой окно под потолком, только по свету, от которого можно было ориентироваться в сменах дня и ночи. И единственное "развлечение" в виде периодических допросов с применением силы, после которых его обратно буквально приносили как мешок с картошкой.

И это при том, что Галицкий рассказал лягушатникам все, что знал еще в самый первый раз. Не было смысла запираться, французы и так обладали почти всей информацией, ну а сам подполковник – наоборот, знал только то, что было положено лично ему, и навредить имеющимися сведениями своим уже не мог. Вот только ответ «не знаю» следователей естественно удовлетворить не мог, и из него раз за разом пытались выбить что-то более существенное.