Андрей Посняков - Капитан-командор
Добропорядочного рижского купца герра Ганса Фидлера Андрей отыскал там, где и говорил Райков — в недешевой харчевне недалеко от Ратушной площади и вычурного дома торговой корпорации «Черноголовых», названной так по знаку их покровителя, святого Маврикия — Черной голове. Харчевня так и именовалась «У дома», хозяин ее — здоровенный, с длинными белыми волосами и бородой, чем-то похожий на викинга, мужичага, откликавшийся на имя Борис, — услыхав про купца, кивнул и, попросив Громова немного обождать, указал на пустующий стол.
— Я велю принести вам пива, — по-английски отозвался трактирщик.
Именно на этом языке, по совету Райкова, и обратился к нему Андрей.
— У меня очень хорошее пиво, сэр. Найдется и ром, не хуже, чем на Ямайке… Вы ведь примерно из тех мест?
Громов повел плечом:
— С чего вы взяли?
— Ваш загар, сэр! Такой — точно из тропиков.
— Так вы и сами, видать, там бывали?
— Бывал, — без обиняков признался Борис. — В молодости служил у Моргана.
— Ого!
Услыхав имя знаменитого пирата, ставшего впоследствии губернатором, молодой человек не смог сдержать восхищенный возглас… и не стал уточнять, на каком именно этапе карьеры господина Моргана изволил служить почтеннейший владелец таверны, ответивший на возглас посетителя самой радушной улыбкой:
— Сколько лет прошло… А я всегда признаю своих, сэр! Пожалуй, я принесу вам и рому… и тотчас же пошлю мальчика за купцом, тот должен быть дома.
Кивнув, капитан «Красного Барона» расположился за столиком со всеми удобствами и, потягивая вкусное пиво в ожидании встречи, с любопытством разглядывал разные, украшавшие стены харчевни штуки типа старых штурвалов, обломков весел, рыбацких сетей и прочего. На небольшой полочке, отдельно, виднелась корабельная астролябия и какая-то мелочь, в числе которой…
Черт возьми! Показалось?
Поставив кружку, молодой человек рывком поднялся на ноги и, подойдя к полке, потрогал накрепко приклеенные к толстой сосновой доске фигурки — трех желтых, с серебряными саблями, воинов. Пешки!
— Ну вот, сэр! Нужный вам человек скоро прибудет. Совсем немного просил подождать.
Обернувшись на незаметно подошедшего хозяина, Андрей посмотрел ему в глаза и спросил прямо, без экивоков:
— Откуда это у вас?
— Чатуранга… — кабатчик хмыкнул и довольно пригладил бороду. — Эти индийские шахматы, должно быть, повидали немало. Один человек подарил их мне лет десять тому назад… Знаете, сэр, он тоже был загорелый, из наших.
— А как его звали?
— Уж и не помню, — пожал плечами Борис. — Да он и не назвался, скорее всего… а если и назвался, так не своим именем, вы ведь понимаете всё, сэр.
— Так он в Риге?
— Никогда больше его не встречал! Такой высокий седой мужчина. Кажется, он добирался в Стокгольм… или оттуда уже возвращался. Ага! — кинув взгляд на распахнутую дверь, владелец харчевни помахал рукой. — Доброго здравия, герр Фидлер! Прошу, прошу сюда…
— Да-а… — погладив фигурки указательным пальцем, пробормотал молодой человек себе под нос. — Вон оно как интересно! Что ж, наша милая рыженькая Камилла со своим дружком лекарем, выходит, в Ирландию-то подалась зря.
— Гутен таг, здравствуйте, — герр Фидлер — высокий, не старый еще мужчина, с обветренным умным лицом, в дорогих башмаках с пряжками и в синем кафтане доброго сукна — поздоровался с Громовым сразу на двух языках. — Вы меня искали?
— Да, вот письмо.
— Ах… — оглянувшись по сторонам, купец быстро пробежал послание глазами и тут же спрятал его за отворот рукава. — Ах, Райков, Райков… Вы говорите по-немецки?
— Нет.
— Тогда, быть может, перейдем на русский?
— Извольте, уважаемый герр!
Умные серые глаза собеседника азартно блеснули, чисто выбритое лицо напряглось, а тонкие губы сложились в улыбку, или скорее, в то, что должно было обозначать улыбку.
— Так у вас — корабль! — тихо промолвил купец. — Данила Петрович все же нашел, что искал. — Значит, можно вывезти медь… Опасно, конечно, но — кто не рискует, тот не живет, слыхали такую пословицу?
Андрей улыбнулся:
— У нас говорят — кто не рискует, тот не пьет шампанского!
— Всегда предпочитал бургундское или, уж в крайнем случае, бордо… Впрочем, это сейчас неважно, — герр Фидлер спрятал улыбку, посмотрев на собеседника со всей возможной серьезностью и, выдержав небольшую паузу, спросил: — Что у вас за судно, господин капитан?
— Добрый трехмачтовый корабль с вместительными трюмами и высокой кормой.
— Не тот красный, что вошел в гавань совсем недавно?
— Он и есть.
— Славно! — потерев ладони, собеседник понизил голос почти до шепота: — Теперь слушайте меня внимательно и делайте в точности так, как я вам скажу. Не прогадаете, смею вас уверить! Итак, под погрузку встанете последним, так, чтобы освободить трюмы лишь к вечеру… а загрузить — ближе к ночи. Со старостами грузчиков и портовыми ратманами ругайтесь на эту тему, как можно сильнее — мол, задержали до самой темноты! По бумагам — у вас коровьи шкуры, на самом деле — медь. Будьте осторожны, если узнают шведы… Ну вы человек опытный. Да! По навигационной карте — вы идете в Ревель, так на таможне и заявите. Деньги я чуть позже занесу прямо на ваш корабль. Все, до единого талера, в том числе — вашу долю и долю вашего экипажа, герр капитан. Если вы доставите груз в Санкт-Петербург, получите еще немало. Ну все! Удачи! Увидимся вечером, господин капитан.
Допив пиво, купец вытер с губ пену и откланялся, попросив Громова еще чуть-чуть посидеть в таверне. Так, на всякий случай.
В очередь на таможню Громов, как и договаривались, встал последним, сразу за разбитным огненно-рыжим малым с веснушчатым лицом ярмарочного забияки, судя по выговору — ирландцем. Рыжий оказался капитаном «Белой ромашки», того самого веселого судна, что всю дорогу от Рюгена до Риги шло чуть впереди «Красного Барона» и вызвало такой интерес Бьянки.
— Вот ведь скоты безрогие! — громко ругался «ромашечный» (или «ромашковый») капитан. — У меня, между прочим, кроме кофейных бобов, кои нужно срочненько выгрузить, еще и цветочные луковицы, нежнейший товар! Вы знаете, сколько они стоили еще лет восемьдесят назад на Амстердамской бирже?! За дюжину можно было купить очень приличный особняк! Да-да! Что вы смеетесь, сэр? Не верите?
— Нет, почему же? Верю, — Громов все же был историком, и случившуюся в Голландии в первой половине семнадцатого века «тюльпанную лихорадку» прекрасно помнил. Еще бы — такой-то курьез! Луковицы тюльпанов, по сути, заменили деньги, никто не работал, все бросились выращивать цветы, искусственно взвинченные цены на тюльпаны росли, как на дрожжах. И, конечно, все кончилось крахом.
— И кто же в наши дни интересуется цветами? — саркастически спросил Андрей. — Впрочем, извините — это совершенно не мое дело, куда вы их везете и кому хотите продать.
— Ну… так… есть одно местечко, сэр…
Ирландец почему-то замялся, и весь его задор куда-то пропал, правда, минут через пять капитан «Белой ромашки» снова начал орать — на этот раз уже на грузчиков, по его мнению, двигавшихся, словно сонные мухи.
— Э, дьявол вас разрази! Этак вы и до утра не управитесь, парни!
Громов тоже присоединился к проклятиям, так, что портовый чиновник в темно-зеленом кафтане и небольшом паричке, покачав головой, скривился и сделал приглашающий жест: мол, заходите уже.
В таможне, как ни странно, управились быстро: может, ратманы и в самом деле устали от криков, а может, просто торопились по домам и делали свою работу быстро.
— О, герр капитан! И вы — в Ревель?
— В Ревель, господа мои, в Ревель!
— Сахар, значит, везете, кофе… Ага! А портовый сбор?!
— Вот, господа. Пожалуйста!
Андрей старательно и без спешки отсчитал деньги, после чего один из ратманов, грузный, с одышкой, мужчина, приложил к навигационной грамоте зеленую восковую печать.
— Можете следовать в Ревель, герр капитан. Советую отправиться завтра утром, тут уже много кого набирается — и тот рыжий ирландец, что был до вас, и еще кое-кто… А главное — «Густав Ваза», шведский фрегат. Недавно пришел, верно, видали уже его на рейде? Сорок больших пушек — не шутка! С таким сопровождением сам черт не страшен!
— Да-да, — прощаясь, рассеянно ответил Громов. — Это просто замечательно! Замечательно просто…
Когда капитан «Барона Рохо» покинул таможню, уже начинало смеркаться. На пришвартованных к причалам судах зажигали кормовые фонари, а у выхода в гавань, на рейде, точно нарисованные углем, маячили высокие мачты фрегата под шведским — голубым с тремя золотыми коронами — королевским флагом.
Кто-то еще — коренастый, в куцем смешном кафтане, чем-то напоминавшем русский зипун — стоял спиной к городу, внимательно рассматривал фрегат. Вот обернулся.
